Чудесный сад - Сборник Сборник. Страница 5

Сулеймен отвечал:

— Я не сделаю и шага назад, если об руку со мной не пойдёт прекрасная Булук.

В это время забурлил ручей, загудела земля — и хижина покачнулась. Точно ураган налетел. Жалмауыз-Кемпир заметалась по всем углам и, открыв сундук-кебеже, крикнула Сулеймену:

— Полезай, сумасшедший, в сундук! Да не мешкай!

И только захлопнулась крышка сундука — в хижину ввалился старый людоед — дяу.

— Чую дух человеческий! — проревел он во всю великанью глотку.

Жена напустилась на него с бранью:

— Совсем из ума выжил, старый дуралей! Это пахнет тем джигитом, которого мы съели вчера. А нынче никто к нам не заходил.

Прошла ночь. С рассветом дяу пошёл к ручью ловить рыбу и вскоре вернулся с добрым уловом.

— Готовьте завтрак, — приказал он жене и дочери, — а я опять ухожу на промысел. Может, удастся к обеду добыть батыра или батырского коня.

Ушёл. Жалмауыз-Кемпир выпустила Сулеймена из сундука и стала толкать его в спину к двери.

— Прочь с моих глаз, незваный гость! Натерпелась я из-за тебя страху!

Но Сулеймен не двигался с места, а только глядел, не отводя взора, на красавицу Булук.

Повинуясь приказу отца, девушка чистила свежую рыбу. Вот она разрезает большого язя и, вскрикнув от неожиданности, вынимает из его живота золотое кольцо. Кольцо выпало из её рук и покатилось прямо к ногам Сулеймена.

Поднял его царь и надел на палец. И в то же мгновение сделался он могуществен и мудр, как и прежде.

— Я хан Сулеймен! — сказал он в радости. — Хочешь ли ты, Булук, быть моей женой и ханшей Вселенной?

И вот Булук стала ханшей. Спала она теперь на шёлковых подушках, ела на золоте и серебре, одевалась в бархат и парчу.

Ничего не жалел для неё хан: позабыв все дела государства, только и думал, чем бы ещё ублаготворить жену.

Однажды хан говорит красавице:

— Пожелай, Булук, — и я построю для тебя дворец из золота и алмазов.

— Не нужен мне дворец из золота и алмазов, — капризно отвечала Булук, играя глазами. — Если ты любишь меня, владыка, построй мне дворец из птичьих костей.

Кликнул клич всевластный Сулеймен, чтобы все птицы мира немедля явились к нему и были готовы принять со смирением свой смертный приговор, как того пожелала ханша.

Чёрными стаями, без песен и щебета, слетелись несчастные птицы к дворцу Сулеймена, покорно и безропотно ожидая своей участи: такова была сила волшебного кольца.

Булук пересчитала их и сказала хану с досадой:

— Одна птица ослушалась тебя, повелитель, и не явилась по твоему приказу. Имя её — байгыз.

Разгневался Сулеймен. Повелел он чёрному ворону разыскать и доставить к нему изменника байгыза.

Летал ворон три дня — воротился ни с чем, нигде не сыскался след провинившейся птицы. Тогда царь посылает на поиски быстрокрылого сокола.

Нашёл сокол байгыза на горе под камнем. Забился под камень ослушник, не достать его ни клювом, ни лапами.

Сокол говорит:

— Почтенный байгыз, что поделываешь?

— Думу думаю.

— Что? Что ты сказал? Не расслышал я.

Байгыз высунул голову из-под камня, а сокол схватил его и понёс в когтях к хану.

Байгыз запел:

Ой, пропал я! Погибать душе моей!

Жёстки ласки неприятельских когтей.

Сокол кинул птицу к ногам Сулеймена, но и перед ханом байгыз продолжал свою песню:

Тоньше пальца ты, головушка моя.

Я под перьями не больше воробья.

Мало мяса, мало крови у меня, —

Даже кобчик не наестся на полдня.

Сулеймен грозно топнул на него ногой:

— Почему ты, байгыз, не явился ко мне по первому зову?

Байгыз отвечал:

— Я думу думал.

— О чём же ты думал?

— Думал я, чего на земле больше — гор или равнин.

— Ну, и что же надумал?

— Гор больше, если за горы считать и те кучки, что нарыты в степи кротами.

— Ещё что думал?

— Думал я, живых или мёртвых больше.

— Кого же, по-твоему, больше?

— Мёртвых больше, если спящих считать за усопших.

— Ещё что думал?

— Думал, мужчин или женщин больше?

— И что же решил?

— Женщин, хан, куда больше, если к ним причислить тех слабодушных мужчин, что готовы, теряя рассудок, выполнить любую женскую прихоть.

Когда байгыз сказал это, Сулеймен прикрыл ладонью глаза и залился краской: понял владыка мира намёк малой птицы. Тотчас же он распустил по домам всех своих крылатых подданных, и те с песнями и щебетанием понеслись к родным гнёздам.

Так и не был построен дворец из птичьих костей. А птицы за то, что хитроумный байгыз избавил их от погибели, избрали его своим бием на вечные времена.

Купленный сон

Рос Сарсембай сиротой. Не было у него ни отца, ни матери. Плохо ему жилось. Нанялся он к баю овец пасти. Посулил ему бай за работу отдать по осени хромую овцу. И тому был рад пастушок. Пас он отару, ел байские объедки, ждал осени.

«Придёт осень, — думает, — получу хромую овцу, узнаю тогда и я, какой вкус у мяса…»

Как-то раз перегонял Сарсембай овец на новое пастбище. Вдруг выскочил из-за куста волк и говорит:

— Дай барана! Не дашь одного — задеру десять.

— Как я могу отдать тебе барана, волк? Ведь отара не моя. Бай убьёт меня за убыток.

Задумался волк, а подумав, говорит:

— Очень проголодался я. Иди к баю, проси для меня барана.

Пошёл Сарсембай к хозяину, рассказал обо всём. Бай рассудил так: десять больше одного; один баран дешевле десятка. Говорит он пастуху:

— Пусть возьмёт себе волк барана. Только без выбора. Завяжи ему глаза платком. Какого ухватит, тот и его.

Так и сделал Сарсембай, как приказал хозяин.

Кинулся волк с завязанными глазами в середину отары и перегрыз горло овце. Есть пословица: «Палка, брошенная в степь, угодит в лоб несчастному». Случилось так, что задрал волк как раз ту хромую овцу, которую пообещал хозяин Сарсембаю. Горько заплакал Сарсембай. Волку стало жалко его.

— Нечего делать, пастух, — говорит он. — Видно, доля твоя такая. Оставлю я тебе шкуру овцы. Может, продашь её кому-нибудь с выгодой.

Поднял с земли Сарсембай овечью шкуру, перекинул её через плечо и погнал отару дальше.

Навстречу бай на рыжем иноходце. Приподнявшись на стременах, стал он считать овец и баранов. Видит — вся отара цела, нет лишь хромой овцы Сарсембая. А тут и Сарсембай показался. Идёт за отарой — в руке пастушья палка, на плече овечья шкура, из глаз слёзы льются.

Расхохотался бай, даже иноходец под ним пошатнулся.

— Вот так пастух у меня! Свою овцу прокараулил. Да ведь ты и моих переведёшь… Убирайся-ка с глаз долой! Мы с тобой в расчёте.

И поплёлся Сарсембай по степи, куда указала ему путь тень пастушьего посоха.

Пришёл в дальний город. Зашёл на базар. Долго слонялся он в толпе, но никто не спросил его о цене овечьей шкуры. Только под вечер удалось мальчику продать её какому-то человеку за три мелких монеты.

«За три монеты куплю я три лепёшки, тремя лепёшками проживу три дня. А там будь что будет!..»

Направился было он к хлебным лавкам, да повстречал на пути больного старика, просившего милостыню. Отдал ему Сарсембай одну монету, а две оставил себе.

Старик закивал головой, потом нагнулся, поднял с дороги горсть песка и протянул мальчику.

— На, — сказал он, — возьми себе это в награду за твою доброту.

Сарсембай решил, что нищий не в своём уме, но не захотел обидеть старика, принял песок и высыпал его себе в карман.

Опустилась ночь. Совсем темно стало. Где приклонить голову безродному пастушку? Попросился он переночевать в караван-сарае. Хозяин пустил его, но потребовал за ночлег плату, и Сарсембаю пришлось отдать ему одну монетку.

Всех своих постояльцев хозяин уложил на коврах и кошмах, а Сарсембаю велел лечь прямо на голую землю.