Маньяк - Безымянный Владимир. Страница 9

И, словно подтверждая свои слова, энергично перебросил ящик в руки детины, стоящего, пригнувшись, в кузове микроавтобуса. Как и рассчитывали, ящики с деньгами заполнили как раз три «рафика», которые по сигналу подтянулись к группе на обочине. Казалось, операция длится долгие часы, но неумолимо точная «сейка» на запястье Углова свидетельствовала, что не прошло и четверти часа. За всей процедурой следили со стороны вооруженные охранники, да и себя Углов числил не подарком. И хотя милиция в действительно крупные дела без особой надобности не лезла, но все облегченно вздохнули, лишь когда ящики с их специфическим грузом под внушительным конвоем укатили по назначению. Погрузка компьютеров и прочей техники для братской Киргизии шла уже без Углова. Его задача — обеспечить этап с деньгами. Ответственность за наличные всецело лежала на нем.

Павел Петрович восседал в своем любимом кресле, уставившись невидящим взглядом в лист бумаги с перечнем многоразличных, но непременно дорогих и дефицитных предметов. Казалось, он отрешился от всего. Однако те, кто знал его получше, не сомневались, что роскошь предаваться чистому созерцанию деятель такого масштаба позволить себе не мог. Иначе бы ему просто не вскарабкаться на верхнюю ступеньку, и тем более на ней не удержаться.

Георгий возник как всегда бесшумно, легким покашливанием давая знать о себе.

— Прибыл. Какие распоряжения будут, Павел Петрович?

— Ты же знаешь. Деньги — на базу, Угла — на ковер. Справился — молодец, честь ему и хвала. Впусти.

Георгий презрительно сощурился. Помедлив, осторожно заметил, как бы себе под нос.

— Оно, конечно — неслыханный подвиг. Машину с деньгами, видите ли, он встретил! Там и близко опасностью не пахло. Кто бы лапу поднял на ваше?

— На наше, Георгий. Я пока манией величия не страдаю. В этом и сила. Не то бы уже давно все пайку жрали или сами друг друга перекололи. Я сам от Угла не обмираю. Из него блатной — как из свиньи балерина. Фраерок, но пока полезный — пусть живет. Там посмотрим. И ты тоже без глупостей давай.

— Вы же знаете — ваше слово...

— Я-то знаю, главное, чтобы ты об этом не забывал. Не суетись. Дойдет и до него очередь. Но тогда, когда я решу, а не потому, что ты его духа не выносишь. Кстати, без всякого повода. Это ему обижаться надо. Как его наказали — мало кому доставалось. А история эта — его проблемы. Он теперь у нас на поводке. И оторвется только «в ящик». Не ссучится. Паршивая эта порода: вроде — ворик, а тропинку назад, в честняки, сберегает, крови боится. Так что, все-таки не расслабляйся, сынок. Придет его час. Вот ты — наш. И верю я тебе, и к советам твоим прислушиваюсь, хоть и молодой ты еще. Ладно. Зови своего друга заклятого, хватит ему там париться. Волнуется, небось, на сколько долг уменьшится. А мы вот выдадим ему еще одно задание.

— Ему, Павел Петрович?

— Вам обоим, дорогой мой. Так что, на время действительно придется подружиться.

Московский скорый проделал уже половину пути от взбаламученного, неспокойного Кавказа до столицы. Как ни печально это признавать, все, что так влекло раньше в дальних поездах, теперь бесследно исчезло. Традиционное кавказское радушие сменилось косыми взглядами, подозрительностью, недоверием. Даже уютные СВ стали какими-то замызганными, пропыленными, а в вагоне-ресторане по соседству официантки лениво предлагали такое, что можно было проглотить только крепко зажмурившись.

Ну и само собой — чаю не допросишься, а если и удастся уломать горделивого проводника, то в стаканах, которые он принесет, плещется мутная бурда, где чайного настоя не больше, чем в Куре весной, не говоря уже о сахаре.

Тем не менее во всем спальном вагоне, заполненном почти до отказа, от чая отказался только один пассажир — тощий желтолицый мужчина с какими-то стертыми чертами лица и в довольно потрепанном костюме. Багаж его состоял из видавшего виды портфеля с обмотанной синей изоляцией ручкой, который изобличал в нем типичного командировочного, пользовавшегося «люксом» на казенный счет. Мужчина с жадностью поглощал лимонад из узких трехсотграммовых бутылочек, не отрывая взгляда от некоего технического издания, испещренного диаграммами. Вскоре, однако, он улегся, но не спал, впрочем, не поддерживая и разговор с соседом по купе — явно деловым человеком «из новых». На столике появились зелень, батон, салями и бутылка «Арарата», но владелец портфеля на приглашение не откликнулся, сославшись на гастрит. Нисколько отказом не огорченный, солидный пассажир, отужинав в одиночестве, довольно скоро захрапел. Командировочный же долго ворочался без сна — то ли от раскатов могучего храпа, то ли от того, что его мучили неясные предчувствия.

В следующем за «люксом» вагоне от едва теплого чаю отказались двое обитателей одного из купе. Тоже, судя по всему, измотанных, задерганных командировочных. Не привлекла их и беседа с расположившейся внизу молодой блондинкой с дочкой лет пяти. Словно по команде, они забрались на свои полки и затихли. Уже на следующей станции еще одно место внизу заняла бодрая румяная старуха. Молодая мама потеснилась — у них с дочерью был один билет на двоих, угостила старуху яблоком, в ответ получив пару печений для девочки. Утомленные командировочные, казалось, дремали... В соседнем купе компания подобралась сплошь мужская. Хотя этих столь несходных между собой людей и компанией трудно было назвать. Сходство определялось одним — отношением к все тому же чаю. Едва за проводником закрылась дверь, мужчины молчаливо и деловито, с легкой брезгливостью слили жидкость в пустую стеклянную банку. Тщательно закрыв крышкой, ее отправили под нижнюю полку, чтоб не мозолила глаза.

Здесь были люди разных национальностей, наружности и одежды — со всевозможным и у всех довольно объемистым багажом. Потертый, видавший виды рюкзак бородатого геолога и футляр с аккордеоном, принадлежавшим очкастому клубному работнику, уютно расположились по соседству с крепким старомодным чемоданом типичного сельского жителя и увесистыми, облепленными переводными картинками, баулами молодого, спортивного вида путешественника.

Дорога убаюкивала. Сладко спал проводник. Казалось, весь вагон полон сонным дыханием. И только эти четверо в сугубо мужском купе если и подремывали, то вполглаза, по очереди. Иногда перебрасывались короткими, ничего не значащими, как и водится у случайных попутчиков, не стремящихся сблизиться, репликами.

Внезапно из-за перегородки соседнего купе донесся осторожный стук, и одновременно где-то на второй полке, рядом с подушкой «геолога», раздался приглушенный зуммер. Бородатый мгновенно ответил, словно только этого и ждал. Коротко кашлянули все четверо. Все нормально, полная готовность. Сухо щелкнули спущенные предохранители — один, другой, еще — казалось, громко, будто сами выстрелы.

Поправив выбившийся из-под одеяла короткий автоматный ствол, «аккордеонист» приподнялся на левом локте, взглянул на верхнюю полку, неуверенно спросил:

— Георгий, может, стоит выйти в коридор покурить, прикрыть снаружи? Сигнал был точный. Сейчас эсвэ шерстят, сколько там до нас осталось? В купе передавят, как в мышеловке. Наверняка кто-то из провожающих гопников навел.

— Чтобы накрылись деньги? Сиди где сидишь. Двоих снаружи хватит. Прикроют. А если и идти, то не тебе. Может, и пронесет. Что ж это они — «на подъем», без наколки «люкс» выставляют? Ладно, еще сорок минут — и Ростов. Там милиция, и вообще — Россия, гопничать не будут. Все, умерли. Ждем.

Минут через пятнадцать дверную ручку снаружи осторожно подергали. Затем дверь бесшумно откатилась, споткнувшись на откинутом язычке стопора, и в щели показались жесткие вихры и из-под них — спокойный, изучающий, цепкий взгляд. Однако его обладатель, судя по всему, был разочарован. В этом купе на серьезную добычу рассчитывать не приходилось. На столике вразброс стояли бутылки из-под дешевого вина, виднелись всклокоченная борода и рваная тельняшка «геолога», пузатый рюкзак у порога, под лямкой которого торчали заскорузлые носки. Отвалив челюсть, храпел «культработник». Бодрствовал только «селянин», который, свесив ноги с верхней полки, торопливо хрустел луковицей, отхватывая время от времени солидные куски от здоровенного ломтя желтоватого сала. Когда дверь приоткрылась, он торопливо сунул еду в газетный сверток и, глуповато щурясь, уставился на тонкую полоску света, ворвавшуюся в купе.