Пастушка Анка - Брлич-Мажуранич Ивана. Страница 7

Увидела сноха-змея сорочат, забыла обо всём, вернулся к ней змеиный нрав, кинулась она ловить сорочат и жало-то и высунула.

Ахнули кумовья и соседи, похватали детей в охапку и давай бог ноги. Так все узнали, что старухина сноха и впрямь змея.

— Вот видишь, сынок, кого ты в доме пригрел? Отведи-ка её туда, откуда привёл, — радостно сказала мать сыну и хотела его обнять.

Но сын ещё пуще заупрямился и слушать ничего не хочет. Гонит мать со двора. Еле старуха умолила позволить ей побыть дома до темноты, чтоб люди не видели, какого она сына воспитала. Пришёл вечер, положила старуха в котомку ломоть хлеба и лучину, что дала ей бедная девушка, и пошла прочь из дому. Только она переступила порог, как огонь в очаге погас. Остались сын со снохой в темноте. И вдруг тяжко стало на душе у сына, понял он, что зря мать обидел, но жене побоялся сказать правду и решил её обмануть.

— Вставай, жена, пойдём поглядим, как мать на морозе умирать будет.

Злую сноху не надо было долго упрашивать: мигом достала тулупы, оделись они потеплее и пошли следом за старухой.

А старуха бредёт по снегу через поле. Наконец она совсем выбилась из сил, остановилась, разгребла руками снег, достала из котомки лучину и зажгла её, чтоб хоть немного согреться.

Только лучина разгорелась и во все стороны полетели искры, из огня стали выпрыгивать один за другим маленькие человечки — точь-в-точь как в тот раз.

Заплакала старуха от радости, а человечки скачут вокруг неё и весело посвистывают.

— Не до веселья мне сейчас, — промолвила старуха. — Лучше помогите мне, если можете.

И она рассказала им, как неразумный сын её из дому выгнал.

Призадумались гномы, стоят, с ноги на ногу переминаются, не знают, что и сказать.

— Идёмте к Стрибору, — сказал наконец Малик Тинтилинич. — Он научит, как быть.

Малик Тинтилинич влез на куст боярышника, всунул в рот пальцы, свистнул, и тотчас к ним подбежали олень и двадцать белок.

Посадили они старуху на оленя, сами вскочили на белок и помчались к Стрибору.

Ночь тёмная, непросвётная. Впереди скачет старуха на олене, а на рогах у него звёзды горят, путь освещают, за ней гномы на белках, и глаза у белок что алмазы сверкают.

Вихрем несутся они по чистому полю, а сын со снохой за ними бегут, едва поспевают.

Вот и Стриборов лес. Мчит олень старуху в чащу лесную. Сын со снохой тоже по лесу бегут. Темень такая, что хоть глаз выколи, однако ж сноха узнала лес, где она змеёй жила. «Пропадёт глупая старуха в заколдованном лесу», — злорадно подумала сноха и ещё быстрей за оленем припустила.

А олень тем временем примчал старуху в самую середину леса, к огромному дубу, где жил Стрибор, царь лесной. На дубе том было семь золотых дворцов да ещё село за серебряной оградой. Перед самым красивым дворцом сидел сам Стрибор в красном кафтане.

— Помоги старухе, сживает её со свету сноха-змея, — низко поклонились гномы. И рассказали всё, как было. А сын со снохой подкрались к дубу с другой стороны, подслушивают, ждут, что дальше будет.

Выслушал Стрибор гномов и говорит:

— Не горюй, старая! Забудь про сноху, пусть себе живёт в злобе и ненависти, пока снова не попадёт туда, откуда она раньше времени вышла. А твою тоску-печаль я развею. Видишь за серебряной оградой село?

Взглянула старуха в ту сторону, куда Стрибор показал, и узнала своё родное село. Идёт там пир да веселье. Колокола трезвонят, гусли поют, флаги развеваются, песни льются.

— Войди за ограду, хлопни в ладоши и сразу помолодеешь на пятьдесят лет, — продолжал Стрибор. — Заживёшь в родном селе припеваючи.

Обрадовалась старуха, подбежала к ограде, потянула было серебряную калитку, но вдруг остановилась и спросила:

— А что с моим сыном будет?

— Не чуди, старая! — рассердился Стрибор. — Какой такой ещё сын, ведь ты станешь молоденькой девушкой. Ты и знать не будешь про сына. Он ведь останется в этом времени, а ты вернёшься к своей молодости. Не будет у тебя никакого сына!

Услышала это старуха, и радость как рукой сняло. Постояла она немного у калитки и медленно побрела назад. Подошла к Стрибору, низко ему поклонилась и говорит:

— Спасибо тебе, милостивый государь, за доброту твою, да передумала я. Лучше я буду горе мыкать, да знать, что у меня есть сын, чем жить в довольстве да радости и про сына забыть.

Не успела она договорить, как лес загудел, деревья зашатались, и огромный дуб со всеми дворцами и селом за серебряной оградой провалился сквозь землю. Исчезли и Стрибор и гномы. Сноха вскрикнула, превратилась в змею и уползла в нору. А мать с сыном очутились одни посреди леса.

Упал сын перед матерью на колени, молит простить его. А потом поднял её на руки и понёс домой. Ещё не забрезжил день, а они были уже дома.

Прошло немного времени, и сын женился на ласковой девушке, что привела в дом гномов.

Живут они в мире и согласии, а Малик Тинтилинич в долгие зимние вечера то и дело забегает к ним на огонёк.

Ивана Брлич-Мажуранич

Топорок и его девять братьев

Отправился раз князь Юрина посмотреть, как живёт-может народ в его обширных владениях. Попалась ему по дороге небольшая лужайка. Росли на той лужайке девять маленьких клёнов, а воды кругом ни капли. Сжалился князь над деревцами и велел слугам провести к ним воду. А как раз в ту пору пролетал над лужайкой верхом на облаке дед Неумывайко. Звали его так потому, что он никогда не умывался, не брился, ногтей не стриг, а только и делал, что от зари до зари по небу расхаживал. В опанках-скороходах с облака на облако шагает; раз шагнёт — полнеба за собой оставит. На голове у деда шапочка, как вёдрышко, он ею воду из родников черпает и поля и луга росой поит. Взмахнёт бородой — ветер задует где нужно, ногтями тучи прорвёт — дождь польётся. Туман разгоняет, чтоб солнышко посветило и можно было поглядеть, хорошо ли всходит пшеница. Радуется дед, когда былиночке поможешь подняться, а уж если дерево спасёшь, он тебя и вовсе за брата почитать станет. Увидел дед, как князь клёны водой напоил, и пришёлся он ему по сердцу, и стал он их тоже росой окроплять и дождиком поливать. Выросли клёны всем на удивленье. А рядом с ними десятым поднялся маленький граб. Однажды поглядел князь с башни вдаль, увидел стройные клёны, вздохнул глубоко и сказал:

— Боже милостивый, до чего же хороши клёны! Вот бы мне девять таких сыночков!

А дед Неумывайко тут как тут. Велел он ему приказать слугам срубить те девять клёнов и положить их в колыбельку.

— А как ночь наступит, пусть няньки качают колыбели до полуночи. Ровно в полночь все девять клёнов оживут, вот и будет у тебя девять сыночков. Только смотри, не бери их в палаты, да холода и росы не бойся, пусть их солнце палит да дождь поливает — ведь они клёны и вышли из земли.

Сказал и исчез. Князь позвал дворецкого со слугами и приказал им идти на лужайку за клёнами. Вот пришли они на лужайку. Увидел дворецкий граб и его тоже велел срубить — пригодится, мол, на топорище. В тот же день отнёс он граб старому плотнику и наказал сперва как следует просушить дерево, а потом сделать из него топорище.

— Только не вздумай смошенничать да дерево подменить — у граба сердцевина красная и я сразу увижу обман, — предупредил дворецкий.

Настал вечер, пришли няньки и стали качать золотые колыбельки с клёнами. Качали они до самой полуночи, а ровно в полночь напала вдруг на всех дремота. А очнулись, глядь — в колыбелях-то уже не клёны, а девять парнишек, пригожих да румяных, словно яблочки наливные. Обрадовались князь с женой, наглядеться на деток не могут. Жаль княгине оставлять малышей под открытым небом, да дед строго-настрого запретил брать их в дом. И вот придумала она растянуть над каждой колыбелью шёлковый шатёр, чтоб уберечь младенцев от дождя и зноя. Увидел дед Неумывайко шатры и страшно рассердился. «Зря загубил девять клёнов», — проворчал он и забыл думать о них. Из-за шатров той ночью не смочила детей роса, и остались они навеки лысенькими. «Беда невелика», — подумал князь и велел сшить им шёлковые колпачки. Стали дети расти да сил набираться. Все в замке не нарадуются на них, один дворецкий недоволен.