Убийство в антракте - Безымянный Владимир. Страница 6

На массивном дубовом стуле, стоявшем в противоположном углу, ерзал суетливый старикашка. Был он крайне тощ, и комичным образом напоминал суслика с орлиным клювом. Не обращая внимания на вошедших, суслик рылся в недрах письменного стола. Наконец резко, рывком обернулся. Тусклые серые глазки впились в Кронова. Посостязавшись с ним мгновенье, Саша опустил голову, словно провинившийся мальчишка. Удовлетворенный старик трескуче прервал затянувшееся молчание.

— Так, кажется, все в порядке. Наум, ступай. А молодой человек останется, мы сегодня побеседуем. Ну-с, прошу вас садиться, Александр... э... Юрьевич?

Кронов молча кивнул. На столе лежало его личное дело, так что осведомленность старика не была удивительной. Его судьба и жизнь теперь зависели от подшитых в папку бумажек и от того, кто и как ими распорядится.

— Итак, дорогой, располагайтесь. Вам удобно? Теперь будем знакомиться. Николай Арнольдович, ваш лечащий врач... — речь была тихой и размеренной, глаза — пристальными и пытливыми. — Как вам на новом месте? Соседи по палате не беспокоят? Полагаю, вы нашли с ними общий язык? Если у вас есть проблемы, расскажите мне о них. Мой долг помочь вам.

Голос и внешность врача внушали доверие. Такой человек поймет его. С выпитым залпом стаканом воды к Кронову возвратилась частица былой уверенности. А с ней и надежда.

— Доктор! То, что случилось со мной, — это какой-то кошмар. Произошла ошибка.

Его сбивчивому рассказу врач внимал молча, согласно кивая, ни разу не перебил. Встал, задумчиво прошелся по кабинету. Вернулся к столу, ручка засновала по бумаге.

— Напишите, Саша, свою биографию. Не спешите. Время у вас есть.

На протяжении получаса, пока Кронов излагал свою недлинную пока еще жизнь, врач, чтобы не мешать пациенту, о чем-то негромко перешептывался с женщиной.

— Николай Арнольдович! Вот, готово, — Саша протянул исписанный листок.

Врач прочитал быстро, но внимательно. Под некоторыми словами ставил точки карандашом, словно нанизывая их. Поднял сочувствующие глаза.

— Вот что, Саша. Не стоит так сильно волноваться. В обиду вас никто не даст. Разберемся, даю слово. Только обещайте мне, что будете вести себя благоразумно.

«Неужели поверил? Неужели удалось убедить его, что действительно пострадал невиновный?»

— Обещаю!!!

По дороге в палату хотелось прыгать, кричать: ему поверили впервые с того самого страшного мига, который разделил жизнь на «до» и «после» начала кошмара. В палате его встретил ободряющий взгляд Эдика. Ему не терпелось услышать, как идут дела.

— Ну, что молчишь и сияешь, как новая копейка?

На душе было действительно легко — странновато для тюремной психбольницы.

— Эдя, мне поверили! Слышишь — поверили! Он сказал — во всем разберутся.

Глаза Эдика не изменили выражения, только губы скривились в недоброй усмешке.

— Ты, случайно, не со старичком с птичьим клювом имел счастье общаться?.. Ага, точно — с Арнольдовичем. «Лично займусь вашей проблемой!» Похоже? В общем, можешь уши не развешивать. Я-то думал, тебя к следователю вызвали или весточка с воли. Не вздумай доверять им, Саня! В особенности этой старой крысе. Я его знаю уже пару месяцев, и какие сюрпризы он преподносит — ты и представить себе не можешь.

— Эдик, это мой последний шанс...

— Чем такой — лучше вовсе без шанса.

— Ладно, замнем. Полежим — разжуем. Есть о чем подумать.

Вбежав в подъезд, едва не ступил в лужу темной, уже начавшей сворачиваться крови. Сердце сжалось: «Опоздал!» Подкосились ноги, колени коснулись ступеней. Не сел — упал на холодный бетон. Вдруг почувствовал: чья-то рука легла на плечо, клещами сдавила ключицу. Вскрикнул: «Оленька!» — и обернулся. За спиной стоял рассыпающийся скелет в пыльном балахоне.

Очнулся от собственного крика. В упор смотрели глаза. Эдик.

— Чего орешь? Успокойся. Санитары набегут. Поначалу здесь всех кошмары мучают.

— Извини, чертовщина снится. О, вот они, легки на помине.

В открывшуюся дверь действительно проскользнула фигурка в белом халате — розовые щечки, нежные лукавые глаза. Воздушное создание, Наташа, палатная медсестра. Следом, любопытствуя, ввалились двое санитаров.

— Успокойтесь, Кронов, не нервничайте. Идемте со мной в манипуляционную.

Пошел с радостью, лишь бы рядом звучал негромкий мелодичный голос с умиротворяющими интонациями. Можно стерпеть все — и укол этот, и тошнотворный привкус таблеток.

— Пожалуйста, примите лекарство. Вам уже назначен курс лечения. Это от нервов. Спать будете спокойно. Вам повезло, что наблюдаетесь у профессора, — объяснила Наташа, протягивая пластиковый стаканчик. Кронов махом проглотил пестрые таблетки и капсулы.

Возвращался с мыслями об Оле, разбуженными коротким разговором с медсестрой.

Палата-камера жила своей жизнью. В углу у окна, перемешивая спертый воздух беспорядочными жестами, Игорь загибал очередную байку. Разинув от удовольствия рты, ему внимали сельчане. Эдик, лежа на койке, в который раз листал старый «Человек и закон». Грузин о чем-то шушукался с санитаром у «кормушки». К ним Кронов не подходил. Жизнь научила не соваться в чужие дела. Приходилось укорачивать шаги, меряя и без того небольшое помещение, чтобы не попасть в пространство у двери, занятое Грузином.

Муть перед глазами появилась совершенно внезапно. Тело цепенело прямо на ходу. Подвернулась на ровном полу нога. Мышцы словно сковало незримым панцирем. И уже вовсе ничего не виделось — снежная пелена сомкнулась окончательно. Подумал бы: «навсегда» — но не стало и мыслей. Одеревенел язык, и Кронова понесло в неведомую сумрачную бездну.

На мгновение открыл глаза — снова увидел склонившегося Эдика. Смысл его слов не доходил до сознания, которое постепенно угасало...

Чувства возвращались медленно и мучительно. Проступающие сквозь мутную пелену пятна складывались в знакомые очертания. Донесся мурлыкающий тенорок Николая Арнольдовича:

— Ну, друг мой, и напугали же вы нас!

На лице Кронова всплыло жалкое подобие улыбки, но и это обеспокоило профессора.

— Не напрягайтесь. Все прошло. Вам нужно уснуть. Когда проснетесь — все будет хорошо. Вы у себя в палате, вокруг — друзья.

Тихо, ступая едва не на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, профессор удалился, а следом и его свита. Молчание нарушил моментально подскочивший Эдик.

— Как ты? Я когда увидел — меня словно током ударило! Белее стены, конвульсии, судороги...

— Эдик, что это... было?

— Было! Это еще не конец. Таблетки! Что ты принял и сколько?

— Четыре, в стакане.

— Белые, большие, с вдавленной полоской посередине?

— Маленькие розовые.

— Да такой дозой слона можно угробить!.. Сволочи! — Эдик влажной белой ладонью отер Саше лицо.

— Запомни, эта кошачья повадка врачей рассчитана только на новичков. Я это на собственной шкуре испытал. Здесь всех берут в оборот, только не сразу. Никуда не денешься. Рано или поздно станешь роботом. Посмотри на наших селян — они же как игрушки, у которых батарейка садится. Еще увидишь, какими отсюда увозят! Будешь принимать эту дрянь — они своего добьются.

— Так что же делать?

Растерянность Кронова отразилась в глазах Эдика.

— Прежде всего научись прятать таблетки. Смотри — это довольно просто.

Достав из кармана три круглых шарика и бросив их в рот, Эдик сделал глотательное движение. Заходил ходуном кадык, дрогнул живот.

— Найди.

Безуспешные попытки Саши вызвали только смех. Наконец Эдик отлепил от неба серую пластинку, протянул ее Кронову. Во влажном хлебе сидели три горошины.

— Ну как, годится? Запомни: всем своим поведением ты должен показывать, что принимаешь лекарство. И Боже сохрани, если они обнаружат твою уловку. Тогда... вот тогда начнутся уколы. Как у меня. Только мне их назначили по другой причине, да и доза половинная — не знают, что таблетки в унитаз идут. Ага, вот, кажется, и по мою душу.

С лязгом отворилась дверь, и в проеме возник мордатый санитар, движением пальца маня к себе Эдика. Последнюю фразу тот договаривал уже на ходу, углом рта: