Ковер-самолет (журн. версия) Иллюстрации Е.Медведева - Крапивин Владислав Петрович. Страница 4

«Труба» выглядела внушительно: толстая, как бревно, высотой метра в два.

— Тяжеленный, наверно, — вздохнул я. Ковер оказался поразительно легким.

— Как из пенопласта! — изумленно сказал Виталька.

Мы без труда выволокли ковер на двор и развернули на траве. Он был большой: длиной метра три, а шириной — около двух. Грязно-серый. Пахло от него плесенью и старыми мешками.

— Жуть, — сказал Виталька и выдернул у забора могучий стебель прошлогоднего репейника. А я отыскал у крыльца палку от швабры.

Мы врезали по ковру с двух сторон, и пыль поднялась, словно облако над вулканом. Ковер пружинил и подпрыгивал, как живой, мы чихали, хохотали, а тетя Валя с крыльца уговаривала нас пылить не так сильно, иначе соседи вызовут пожарную машину.

Наконец мы выдохлись. Прочихались, Ветерок унес пыльное облако. И тогда мы разглядели узор на ковре. Ну, узор, как узор. Ничего особенного. Какие-то зубчатые треугольники по краям и угловатые загогулины, а в середине — два больших квадрата, положенных друг на друга так, что получилась восьмиугольная звезда. А в этой звезде была другая, похожая на шестерню. Ковер после чистки остался серым, а рисунок был красновато-коричневый, выцветший и расплывчатый.

Чуланный запах мы выбили из ковра не до конца. А ворс там, где он не вытерся от старости, стал после наших ударов ершистым и колючим на вид.

Не все ли равно! Мы так устали. Мы посмотрели друг на друга и разом бухнулись на ковер.

Я падал зажмурившись. Поэтому первое ощущение было особенно удивительным. Казалось, что я упал не на старый ковер. На что-то другое— мягкое, шелковистое, теплое. Живое.

Я изумленно открыл глаза и сел. Мои ладони скользили по ковровой щетине. Казалось, что я глажу ласкового зверя с короткой, но пушистой шерстью.

Виталька сидел на корточках и обалдело смотрел на меня.

Я ему ничего не сказал. Я лег ничком и прижался к теплому ковру голыми руками, ногами, щекой. Я купался в этой ласковости. И вдруг почувствовал, что от ковра пахнет не только плесенью и мышами. Пробивался запах чего-то незнакомого, южного, загадочного. Словно кто-то втер в ковровую ткань семена заморских трав.

Вздохнул я и открыл глаза. И увидел, что Виталька лежит, как и я. Носом ко мне.

— Вот это да, —сказал он, улыбаясь и не отрывая щеки от ковра.

Я промолчал, потому что в самом деле «вот это да».

— Наверно, дед тети Вали его из каной-ни-будь Персии привез, — проговорил Витальна. — Тетя Валя говорила, что дед в молодости много путешествовал.

— Наверно, его делали старые мастера, а теперь этот секрет утерян, — сказал я.

— Наверно... —сказал Виталька.

Мы немедленно перевернулись на спину.

— А тетя Валя? — спросил я. — Разве она не знала, что он... такой?.. В чулан запихнула.

— Может, знала, да забыла, — откликнулся Виталька. — Она же... ну, в общем, не молодая уже. Пожилые люди про многое забывают.

— Память у нее хорошая, — заступился я.

Ковер оказался поразительно легким. Мы без труда выволокли его во двор.

— Ну, хорошая... А может, она и не понимала, какой это ковер. Она ведь на нем не валялась, как мы.

— Почему? — удивился я.

Виталька хмыкнул:

— А ты видел ее фотокарточку, когда она девчонкой была? Платье чуть не до пяток, кружева всякие, бант на спине, ботинки высоченные с пуговицами. Попробуй, поваляйся.

Я пожалел тетю Валю, которая лишена была такого удовольствия, сладко вытянулся на ковре и опять погладил его.

— Как живой, да? А мы его, бедного, палками...

— Ничего, — утешил Виталька, — Зато чистый стал... А мы с тобой — наоборот.

Он согнул потемневшую от пыли руну и подул на нее. А я увидел на его локте красную капельку.

— Смотри, поцарапался, — сказал я.

Виталька улыбнулся и тронул каплю мизинцем. Она разломилась пополам, выпустила прозрачные крылышки и улетела в густую траву.

— Божья коровка, улети на небо... — запоздало сказал Виталька.

— А по правде они могут на небо улететь? Высоко, как самолеты? — спросил я.

— Не-а, — сказал Виталька. — Им зачем? Они же травяные жители.

— Ну а если захочет?

— Она не захочет, — сказал Виталька. — Это ты, может, захочешь, потому что ты человек. А она же просто божья коровка.

Я лежал, раскинув руки. Левая ладонь оказалась в траве, и между пальцами попал высокий стебелек одуванчика. Я машинально теребил его, а сам думал вот о чем: если бы я даже был божьей коровкой, все равно попробовал бы лететь выше и выше. Конечно, там, на высоте, давление другое, холод, воздуха мало, но я летел бы, пока хватит дыхания.

Я представил, что вот так, лежа на спине, начинаю медленно подниматься к одинокому облаку, насквозь просвеченному июльским солнцем.

Показалось мне, что шевельнулась под ковром земля, а все пространство слегка сдвинулось. Так бывает, когда голова на миг закружится. Стебель одуванчика, который я держал, скользнул вниз, пушистая головка проскочила между пальцами, растеряв семена. Потом я увидел, что уходит вниз рассохшаяся бочка, стоявшая неподалеку.

— Мама! — заорал я и бухнулся в траву.

Крепко бухнулся. Потому что от ковра до земли было уже метра полтора...

Даже сейчас, когда я вспоминаю тот случай, мне делается неловко. Ведь что ни говори, я испугался и оставил Витальку. И слегка утешает меня лишь, что Виталька поступил так же: заорал и плюхнулся на землю. Только с другого края ковра.

Мы сидели в примятой траве и перепуганно таращились друг на друга.

— Ты чего? — сказал Виталька,

— Чего «ты чего»? — сказал я.

— Как это ты? — спросил он.

— Я никак. Я ничего, — ответил я, потому что понял наконец: Виталька думает, что это мои шуточки.

Ковер плавно, как большой бумажный лист, опустился между нами.

Я икнул и сказал:

— Это он,

Виталька задумчиво осмотрелся, зачем-то заглянул под ковер и опять вопросительно уставился на меня.

В моей голове стремительно прыгали всякие догадки и фантастические мысли: «Может, было незаметное землетрясение и нас плавно тряхнуло?.. Может, у нас обоих сон или гипноз?.. Может... Может... »

А что «может» в конце концов?!

Я опять икнул и спросил Витальку:

— Попробуем?

— Н-ну... давай... — сказал он без восторга.

Мы осторожно, как на горячую плиту, сели на ковер.

— Н-не поднимается, — сообщил Виталька,

— Значит, показалось.

— Обоим?

Я икнул третий раз и потер ушибленное место. Ничего себе «показалось».

— Ты что-нибудь делал, когда он... это самое? — шепотом спросил Виталька.

— Ничего я не делал. Я о нем даже не думал.

— А о чем думал? — требовательно спросил Виталька,

— Сейчас.,. Ну, кажется, о божьей коровке... Долетит она до облака или нет.

— Значит, о полете, — обрадованно сказал Виталька. — Значит, так... Попробуем!

Он прищурился и скомандовал:

— Вперед! Полетели!

Ковер не шелохнулся.

— Вперед! Старт! — повторил Виталька и даже поерзал, словно подгоняя ковер.

Тот не двигался,

— Хочу подняться до крыши, — сказал Виталька почти жалобно.

И мне захотелось. Страшновато было, но все равно захотелось, чтобы ковер шевельнулся, чтобы стена дома плавно заскользила вниз и узорчатый карниз под крышей оказался перед нашими глазами.

И тогда...

Тогда это случилось!

Нас приподняла ласковая сила, и мы увидели перед собой кромку железной крыши и старое деревянное кружево карниза: хрупкие завитушки и зубцы с круглыми отверстиями. Из одного отверстия, как из иллюминатора, озадаченно глядел на нас воробей.

В первый миг я хотел повторить старый трюк: завопить и свалиться. Виталька ухватил меня за майку.

— Стой! Высоко...