Исповедь - Волгин Александр. Страница 5

Я снова шел по бурым камням Арианы и сердце сжималось от какой-то странной и сладостной смеси тоски и страха. Все вокруг дышало тишиной и покоем: бездонная зелень неба, ослепительно-прекрасные нагромождения облаков, рыжая щетина скал. Но я-то знал как обманчива эта безобидность, она страшна и коварна именно потому, что не знаешь с какой стороны ждать удара. Я знал, что этот удар последует, Ариана всегда отвечала ударом на удар, а земное вторжение было массированным и широкомасштабным. Вторая экспедиция развесила на орбитах сотни зондов, опутала всю планету сетью автоматических исследовательских станций, в действие были приведены все резервы, лучшая техника шла на Ариану, лучшие ученые Земли. И все же я чувствовал, что вся эта механизированная атака бессмысленна, ибо Ариану нельзя выразить формулами, таблицами и схемами. Ни мощная техника, ни научный интелект не смогут разгадать ее. Для этого надо просто выйти за рамки привычного, избавиться от инерции мышления, отбросить стереотипы. Мы видим только то, что хотим видеть и верим только в то, во что хотим верить... Ураганы, землетрясения,- мы давали всему привычные земные определения, даже не подозревая, что же на самом деле скрывается под этими личинами...

Шли месяцы. Многообещающий штурм превратился в долговременную осаду. Продолжать исследования больше не было смысла, мы запутались в ворохе неразгаданных феноменов, не решив их не возможно было двигаться дальше. Надо было остановиться, понаблюдать, сопоставить факты, подумать как следует. Но человеческая гордыня не хотела признавать своего поражения и хорошо отлаженная машина экспедиции продолжала работать. По инерции, в холостую. И самое страшное, что при этом мы теряли людей. Пилот Герберт Роумен взорвался в небе Арианы, его скайер столкнулся с шаровой молнией; бесследно исчезли семь человек из группы геолога Федосеева, ушли в маршрут и не вернулись; мучительно умер начальник Второй экспедиции Ремигиюс Паулдис, по нелепой случайности оказавшийся на пути следования блуждающего радиоактивного очага; група Нормана... Впрочем, об этом стоит рассказать подробней. Норман работал на озере. Я возил ему аппаратуру и оборудование, на обратном пути прихватывал контейнеры с образцами грунта и воды. В тот день Норман ходил злой как черт. Утром они предприняли очередную попытку проникнуть в глубины озера и зонды опять не вернулись. Озеро, как ненасытная прорва, поглотило глубоководные аппараты один за другим. А тут еще с орбиты поступило сообщение о приближающемся урагане, надо было свертывать оборудование и прятать под бронированный купол станции. Я забрал контейнеры с пробами, погрузил их на свой скайер и остановился, наблюдая за изменениями, происходящими вокруг. Тучи сгущались, отягощая небо, воды озера вдруг пришли во вращение, странный громоподобный гул заполнил окружающее пространство. Страшное величие было в этой картине. Норман поторопил меня, крикнул, что ураган через полчаса будет здесь, и я стартовал. Ученые помахали мне на прощание. До сих пор не могу простить себе, что не забрал их с собой... На другой день я снова вылетел на озеро, вез новые зонды. Я шел низко над скалами и вдруг краем глаза заметил среди камней какое-то движение. Я развернул скайер и, увеличив площадь крыла, сбавил скорость, По каменным завалам, спотыкаясь и падая, шел человек в запыленном скафандре. Я вызвал его, но не подучил ответа. Посадив скайер на крохотном пятачке свободном от скал, я побежал навстречу незнакомцу. Это был Норман, он не узнал меня, он не узнавал никого и ничего... Потом комиссия пыталась восстаноить картину происшедшего на озере, но от бронированного купола станции не осталось даже обломков, все чисто, никаких следов. Норман же рассказать о случившемся не сможет до конца своих дней. Теперь-то я понимаю, что он был первым, кто понял что же на самом деле творится на Ариане.

...Позже в пробах воды, добытых Норманом, были обнаружены хирально чистые органические соединения - те самые "левые" изомеры аминокислот, из которых построены все белковые молекулы живых организмов. Неведомые поля Структуры стимулировали их образование. К сожалению, на Ариане слишком мало воды почти всю ее поверхность занимали горы и пустыни, а в ограниченном объеме озера вероятность возникновения жизни ничтожно мала. Не то, что на Земле. Это было ошеломляющее открытие - Структура оказалась причастна к возникновению жизни на планетах и, возможно, даже оказывала влияние на ее эволюцию. В конце концов Землю очень обеспокоили большие человеческие жертвы и на Ариану был послан специальный представитель, Паулдис к прибытию инспектора был уже мертв и полетели головы его заместителей. Новое руководство не захотело рисковать и экспедицию втихаря, без всякого шума свернули. Энтузиазм угас, никто больше не верил в быструю победу и Третья экснедиция напоминала больше консилиум унылых врачей у постели безнадежно больного. Начальник ее учел ошибки предшественника и не стал искушать судьбу, Он сразу отказался от базирования на поверхности планеты и вот уже полгода экспедиционный рейдер болтается на орбите Арианы, превратившись, по сути, в пассивный наблюдательный пункт. Активных исследований почти не предпринимается, лишь изредка десантные группы, со всей предосторожностью, высаживаются в указанном районе и производят нужные измерения и эксперименты. Риск минимальный, но если работать подобным методом, то на разгадку уйдут годы, десятилетия, а человеческая жизнь коротка. Я не мог подать так долго, я должен был узнать правду сейчас, сегодня. Хотя бы ценой своей жизни. Сознание того что Норман все же что-то видел и понял, не давала мне покоя...

* * *

..В прозрачном бестеневом пурпурном свете сумрачный каменный мир кажется нереальным, туманным, мистическим. Все дрожит и колышется. Монолитные скалы начинают вдруг проседать, оплывают как воск. Озаренный пурпуром ландшафт плавится, растекается по огромной горной чаше. Языки вязкого, размякшего камня достигают провала озера, и перевалив через край, медленно стекают вниз. Окутываясь легкими клубами пара, они исчезают в бушующем водовороте. Воды озера, словно почувствовав это вторжение, внезапно останавливают свое вращение" Параболоид воронки теряет устойчивость и волны, отхлынув от берегов, сшибаются в центре озера. Столб брызг и пены стремительно взмывает вверх и тут же тяжело обрушивается обратно. И сразу же наступает тишина, смолкает грохот и гуЛэ слышно лишь слабое потрескивание оседающих скал" Огромное поле жидкого камня чуть заметно колышется, вялые пологие волны прокатываются по его поверхности, Это продолжается недолго, внезапно среди этого шевеления обозначается отмель, она ширится, растет и превращается в островок- небольшое округлое образование. Мучительно медленно тянется возвышенность вверх, судорожно подра гивая и стряхивая с себя вязкое каменное желе. Постепенно она приобретает неправильную, словно помятую, сферическую форму и, по мере освобождения от стекающего камня, на ней проступают знакомые черты... ...Я видел все это своими глазами! Боже мой, как же это страшно... ...Я высадился с очередной десантной группой в районе разлома. Здесь проходило ребро Структуры и мы должны были произвести некоторые замеры. Пока ученые устанавливали датчики и готовили аппаратуру, я, как бы между прочим, запросил метеорологов о ближайшем урагане, Я делал это при каждой высадке и успел уже приобрести славу перестраховщика. Знали бы они, что я задумал! На этот раз повезло - ураган шел к озеру. Надо сказать, что несмотря на всю непредсказуемость ураганов, их эпицентр всегда проходил хотя бы через одно озеро. В общем это было как раз то, чего я ждал. Стараясь не привлекать к себе внимания, я забрался в скайер, прилепившийся к борту "Десантника", и, прогрев двигатели, стартовал. Матч, командир группы, кричал мне что-то, но я не обращал внимания, я весь сосредоточился на себе, на своей задаче. Со стороны это очень походило на истерику. Да так оно, по сути, и было, - отчаянье и истерика очень близки меж собой. Только есть истерика с воплями, слезами, визгом, а есть холодная решимость, порожденная отчаяньем. Восемь лет прошло со дня гибели Виктора, восемь лет я пытался пробиться к истине и все безрезультатно. Всякому терпению бывает предел и, если есть хоть одна возможность, хоть один шанс из миллиона, его надо использовать. Никому, кроме меня, хуже от этого не будет, - так мне казалось тогда... К озеру я прилетел незадолго до урагана. С востока уже надвигалась клубящаяся зелено-свинцовая стена мрака. Я посадил скайер на узкий уступ террасы, тянущейся вдоль высокой монолитной стены и, переведя двигатели вертикального взлета на самую малую тягу, стал наблюдать. Тогда я еще имел возможность одуматься и улететь восвояси и мне вдруг безумно захотелось сделать это, но в воздухе уже протяжно зазвучал органный гул и я, пораженный его величием, оцепенел. Я почувствовал, что он предвещает что-то ужасающее и великое. Тучи накрыли озеро чугунной тяжестью, дико взвыл ураган, сотрясая горы, и я думал только об одном - лишь бы неистовые порывы ветра не снесли мою машину в пропасть. Мне повезло, каменная стена надежно прикрывала меня. Окажись мой скайер на открытом месте, - лететь бы ему, кувыркаясь и шмякаясь об скалы. Потом наступило затишье и тогда началась вся эта круговерть: шаровые молнии, исполинский огненный шар, разряды, пурпурное свечение. Когда мой уступ начал вдруг проседать, я успел поднять скайер в воздух, - благо двигатели были прогреты, - и стал кружить над озером. Скалы подо мной текли, как свинец на расскаленной сковородке, хотя температура воздуха, судя по показаниям датчиков, не превышала трехсотпятидесяти Кельвинов. Вскоре в радиусе трех километров вокруг озера не осталось ни одной скалы, море растекшегося камня, окольцованное монолитной стеной, вяло колыхалось. А потом из этого каменного расплава полез шар, вернее мне сначала показалось, что это шар. Расплав стекал с него, обнажая все новые подробности, и, когда это образование достигло стометровой высоты, я вдруг понял, что это голова, каменная человеческая голова объемом в миллион кубометров. Я видел эытылок, короткий бобрик прически, уши. Скайер описал вокруг нее дугу и я увидел лицо. Хриплый стон вырвался сквозь стиснутые губы. Я узнал бы это лицо из миллиона. Это был Виктор. Каменное лицо его было неподвижно, плотно сжатые губы и поднятые брови выражали удивление, глаза смотрели куда-то в даль. Стиснув зубы до боли, до судорог, я кружил вокруг него. И вдруг брови Виктора поползли вниз, зрачки опустились и уставились на пролетающий перед его лицом скайер. Я далеко не сразу понял, что это изменение вызвано оплыванием камня. Мне казалось, что он смотрит на меня! Дикий нечеловеческий ужас охватил меня, я хотел закричать, но захлебнулся на вдохе. Глаза Виктора опускались все ниже, на них наплывали брови, нос вытянулся, нижняя губа поползла на подбородок. Отеки сильно исказили его лицо, теперь оно походило на страшную маску. Внезапно голова потеряла форму, слиплась в безликий комок и миллионнотонной громадой ухнула в расплав. ...Все было именно так, хотя теперь, когда ураган ушел и в небе висит апельсин Поллукса, мне кажется, что это бред, галлюцинация. Я не верю в это, не хочу верить. Я сижу в разбитом скайере, - последние порывы уходящего урагана швырнули его на скалы, - и смотрю на озеро. От былой глади расплава не осталось и следа, - отвердевая, она сморщилась скалами и террасами, разорвала себя каньонами. Теперь я знаю все, но мне никто не поверит. Никто... Бездна. Передо мной бездна. Необъятная, страшная, непредсказуемо алогичная. Имя этой бездне - Чужой Разум. Ариана - огромный единый живой организм, более того, этот организм обладает Разумом. У Арианы нет ни глаз, ни рук и создать каменную копию человека она смогла бы лишь расшифровав структуру ДНК, поняв ее назначение. Живая планета - это звучит странно и страшно. Представляется вдруг исполинский планетоидный шар, под тонкой оболочкой которого, клокоча, неторопливо шевелятся, перетекают и перекатываются непонятные нам мысли. Не конвективные потоки расплавленных минералов, а именно мысли... Жизнь. Что это? Мы почему-то были уверены, что это некое сложное соединение аминокислот, сахаров, липидов и прочей химии. И соединение это питается, растет, воспроизводит себе подобных. Не все в этом нам пока понятно, но происходящее в природе не зависит от нашего знания или незнания. Мы лишь часть этой не совсем понятной белковой жизни. Мы даже не знаем откуда, как и почему она появилась на Земле и для чего предназначена. Тайна эта сокрыта от нас необратимостью времени. Разглядеть что-либо сквозь туман миллиардолетий невозможно и тем не менее мы, нагруженные предрассудками белковых форм жизни и гуманоидного типа разума, уверены, что являемся венцом творения Природы. Наши философы на каждом углу твердят, что жизнь это форма существования материи. Но почему эта материя обязательно должна быть белковой? Откуда такой "белковый шовинизм"? Веками мы, земляне, жаждали найти Братьев по Разуму" Мы овладели радиосвязью, вышли в Космос, покорили межзвездные расстояния, но все напрасно - мы нигде не обнаружили жизни. Вывод напрашивается сам собой: "Жизнь уникальна, мы одиноки". Да, жизнь уникальна - вряд ли в нашей Галактике кроме нас есть существа, основанные на белковых системах. Вряд ли где-нибудь природа шла по тому же пути, что и на Земле. Ведь жизнь, если отбросить эмоции, это прежде всего СИСТЕМА, сложная, самоорганизующаяся, непрестанно развивающаяся и совершенствующаяся. Но разве мало во Вселенной других систем - плазменных, кристаллических, электромагнитных, нейтронных и еще черт знает каких? В каждой из этих систем наличиствует своя гармония, своя логика, устремленность к законченности, совершенству. Методом проб и ошибок Природа отбирала из них самые перспективные, жизнеспособные, экспериментировала, лелеяла, выращивала в них логические цепи и информационные связи. В нашем, земном, случае жизнь возникла в хаосе химических реакций, но ведь нельзя отвергать и возможность зарождения ее среди электрических потоков, магнитных полей и кристаллических структур. Почему мы считаем, что питание, рост и размножение - это обязательные условия жизни, а естественный отбор среди множества, особей- залог эволюции? Почему не может жить и развиваться одна единственная, - не белковая особь, не подверженная старению и практически бессмертнаа как например в случае с Арианой? Более того, я считаю, что такая жизнь первична. Ведь нашли же в вершинах Структуры хирально чистые органические соединения, те самые без которых возникновение белковой жизни невозможно.... Икосаэдро-додекаэдрическая структура- вот основа жизни Арианы, Вы можете взять первый попавшийся камень и рассмеяться мне в лицо: "Разве он живой, разве он может жить"? Да, этот камень мертв, но ведь и атомы, входящие в состав белка - тоже мертвы. А камень - это всего лишь атом огромной кристаллической Структуры, которая в своей извечной борьбе с энтропией переходит в качественно иной уровень. Только жизнь способна победить первозданный хаос и поэтому Структура, стремясь к совершенству, обретает ее и мертвые камни становятся частью живого организма. Но страшно не это - страшно другое. Сам факт существования Арианы показывает, что Природа в своих исканиях ничем не ограничена и формы проявления жизни бесконечны в своем многообразии, как бесконечна Вселенная, а следовательно бесконечны и формы проявления Разума. Того самого Чужого Разума, который мы мечтали найти и который никогда не сможем понять. Никогда. И тщетны все попытки объять необъятное. Мы всегда верили, что иной Разум будет подобен нашему, сопоставим с ним и мы обязательно найдем общие грани, грани соприкосновения, так необходимые для Контакта. И вот теперь мы столкнулись с Арианой и оказалось что этих граней нет. Нет и быть не может. Мы слишком разные. Ариана может анатомировать нас, как анатомировала Виктора, при этом даже не догадываясь, что мы живые и разумные. Она не видит, не слышит нас, не ощущает нашего присутствия, просто иногда на ее рецепторы попадает что-то микроскопическое и непонятное. Мы, в свою очередь, установим какие процессы, протекающие в недрах Арианы, составляют основу ее жизни, расчленим их на элементы, изложим в виде схем, графиков, диаграмм, но проникнуть в сферу мыслей, страстей и желаний Арианы мы не в состоянии. Это так же невозможно, как невозможно прочитать мысли человека по энцефалограмме или по вытяжке из нейронов определить каким он видит окружающий его мир. Как это ни чудовищно, но Контакт с Арианой не состоится, Природа, как бы издеваясь, определила разным формам Разума независимые непересекающиеся пуги развития, Мы так и будем идти рядом, бок о бок, по двум параллельным прямым, не имея возможности преодолеть разделяющее их расстояние, увидеть, услышать, вонять друг друга, объединить свои знания. Сотни, тысячи миров и у каждого своя логика, свои цели и мировоззрения. Вселенский Разум необъятен и мудр; человечеству же принадлежит лишь ничтожная его часть, а чтобы понять Ариану, надо постигнуть, объять всю его величину, охватить Вселенную не только человеческим взглядом, но и взглядом Арианы. Нам это не под силу. Наша цивилизация лишь карлик среди гигантов, тайны которых навсегда останутся для нас за семью печатями... Впрочем, неэвклидова геометрия допускет возможность пересечения параллельных прямых. В необозримом будущем, в бесконечности. ..Бот и все. Спектакль окончен, маски сняты, занавес опускается. На "бис" актеров вызывать не будут. Долгих восемь лет шел я к этому дню, в нем были цель и смысл моей жизни. Я отдал себя всего, я выложился до предела. И нет больше ни сил, ни желаний, ни радости. Пусто, страшно, тоскливо. Я устал. Я взвалил на себя непосильную ношу и теперь не знаю что с ней делать. Мне не поверят, не захотят поверить, не смогут, при всем желании. Поверить в реальность Арианы, - это значит признать, что победоносное шествие человеческого Разума от звезды к звезде, на сегодняшний день не более чем бестолковая мышиная возня. Проще отнести это на счет галлюцинаций, бреда, объявить навязчивой идеей, наконец. Ведь доказательств - то у меня нет. Мне предстоит испить эту чашу до дна, ибо решать за все человечество что ему можно знать, что нет, мне никто не давал права. А значит, я должен, я обязан рассказать все... ..Я вышел на свой последний вираж. Господи, не дай мне сорваться в штопор...