Вафельное сердце - Парр Мария. Страница 9

Лена поправилась быстро. Выздоровев, она первым делом решила тренироваться на вратаря. Она посмотрела по телевизору футбольный матч, пока болела.

— Трилле, от вратаря все зависит. Он командует, куда всем бежать.

Я подумал, что вратарь — это как раз для Лены. Она у нас в команде единственная девочка и злится по любому поводу. Поэтому остальные мальчишки из команды часто злят ее нарочно, и Лена считает, что у нее не команда, а сборище сумасшедших.

Летом нет ни тренировок, ни игр, но мы с Леной играем много, особенно когда поля скошены. Только беда, опять куда-то делся мяч. Я обыскал все, но не нашел. Пришлось идти к маме, просить купить новый.

— Знаешь что, мой друг, — сказала мама. — Это уже второй мяч за год. Новый даже не проси.

— Мама, но мне нужен мяч!

— Тогда придется тебе купить его самому, Трилле-бом, — сказала мама.

Взрослые легко говорят такие вещи, совершенно не думая, где их бедный родственник возьмет деньги.

Магнус сидел на двухъярусной кровати и играл во что-то на мобильном телефоне. У Магнуса всегда водятся деньги. Летом они с другом каждый день берут гитары и едут в город. Там они играют на пешеходной улице, и народ кидает им монетки в шляпу.

Я посмотрел на Магнуса и принял решение. Я тоже поеду в город на заработки. Если Лена поедет со мной.

— Мы будем стоять и петь так, чтобы все слышали? Ты серьезно? — спросила Лена, когда я пришел посвятить ее в мой план. Она приготовила себе свой фирменный завтрак, настолько вредный для здоровья, что готовить его можно только если никого нет дома.

Перестав на минуту жевать, она сказала:

— Надо на чем-нибудь играть, иначе никто не подаст.

— Мы только в блок-флейту дудеть можем, — напомнил я.

— Блок-флейта — хороший инструмент, — ответила Лена.

На том и порешили.

Нам надо было порепетировать. В последний раз мы играли так давно, что почти забыли о том, что у нас есть флейты. Сначала мы устроились у нас на кухне, но довольно скоро маме понадобилось послушать что-то чрезвычайно важное по радио, и она попросила нас пойти в другое место. В гостиной мы едва успели дунуть два раза, как папа сказал, что играем мы очень красиво, но, к сожалению, его голова не выносит никакого шума по вторникам. Тогда мы спустились к деду, но у него от нас запищал слуховой аппарат, пришлось нам убираться и оттуда. В конце концов мы заперлись в хлеву, сели на старый трактор и принялись репетировать.

Мы старались изо всех сил, правда, нашлась всего одна песня, которую мы оба знали, — «Счастливого вам Рождества!». Мы разучивали ее в школе для рождественского концерта.

— Красота, аж до мурашек пробирает! — сказала Лена.

Она считала, что мы поем божественно, как хор ангелов прямо.

Назавтра ярко светило солнце и было двадцать пять градусов. Море лежало как голубая крахмальная простынка. Дедова лодка казалась точечкой на горизонте.

Мы с Леной бегом бежали всю дорогу до пристани, и еще пришлось десять минут ждать парома. Поднимаясь на борт, мы спрятали флейты под футболками, но папа все равно их заметил. Он постучал пальцами по своему ящику с билетами и посмотрел на нас сурово.

— Чтоб я не слышал на пароме ни полноты! Капитан может потерять ориентацию и врезаться в пристань, — сказал он.

Мы дали честное слово. Больше папа ни о чем не спросил.

Я люблю наш паром. На нем есть игровой автомат, на котором Мина знает как выигрывать. А Лена — как проигрывать. Еще там есть перила, по которым можно прокатиться, а внизу — киоск со сладостями и всяким баловством на выбор. Им командует Маргот. Она уже старая и может поквакать как жаба, если упрашивать ее достаточно долго. Мы с Леной дружим с Маргот. Когда папа берет нас с собой на работу, мы в основном сидим у нее внизу, только изредка бегаем на верхнюю палубу поплевать в море, и совсем редко нас пускают в рубку, если наверху все встали с нужной ноги. Но сегодня мы сразу юркнули вниз к Маргот.

— Ой, слава богу, вот так гости — малыш Трилле и сама Лена! Я вас все лето не видела!

— Но ты слышала про нас? — забеспокоилась Лена.

Что да, то да. Маргот слыхала немало — и про навозный дождь, и про ковчег.

— Я, например, стараюсь не верить всему, что говорят, — сказала тогда Лена.

Папа ни за что не хотел отпускать нас в город одних, но мы ныли и канючили. Там ведь Магнус. Мы знаем, где он играет. Вон его даже с пристани видно! В общем, папа сдался. Если мы пообещаем все время быть рядом с Магнусом, мы можем остаться до следующего рейса. Но точно к приходу парома мы должны быть на пристани.

Мы дали честное-пречестное слово. И припустили бегом на пешеходную улицу к Магнусу.

Они с Хассаном, его другом, как раз были на середине песни и заметили нас не раньше, чем допели ее до конца.

— А вы тут что делаете? — спросил Магнус. Он не был рад нас видеть, похоже.

— Нам надо заработать денег на новый мяч, — сказал я, вытаскивая флейту.

Хассан с Магнусом переглянулись и заржали. Я очень ясно почувствовал, как в Лене закипает злоба.

— Представь себе, мы все равно на мяч заработаем! — зашипела она на Магнуса. — И мы должны стоять, к несчастью, вместе с вами, потому что так велел твой папа!

И не успел никто пикнуть, как она затащила меня на соседнюю скамейку, стянула с меня кепку и бросила ее на землю нам под ноги.

— Начинай, Трилле!

Я забыл, какая толпа народу обычно прохаживается по пешеходной улице. А теперь я чуть в обморок не упал от ужаса.

— Лена, мне кажется, я не хочу, — просипел я, не шевеля губами.

— Ты хочешь играть в футбол?

— Хочу, но…

— Тогда дуди, трус!

У меня дрожали колени. Мой лучший друг сосчитал до трех. И вот мы стоим на скамейке в центре пешеходной улицы и играем песню «Счастливого вам Рождества!», от которой у Лены были мурашки восторга. Я смотрел только на флейту. Никто не захлопал, когда мы отыграли. Люди просто проходили мимо.

— Повторяем, — безжалостно распорядилась Лена.

И мы сыграли еще раз. Прохожим было, судя по всему, жарко и некогда. Но вдруг одна дама взяла мужа за руку и сказала:

— Ой, Рольф, смотри, какие милые!

Она имела в виду нас с Леной. Мы сыграли еще раз, и дама с этим ее Рольфом положили в кепку двадцать крон. И сразу же человек семнадцать остановились, чтобы послушать наш рождественский гимн. У меня снова поплыло перед глазами, но я зажмурился и заставил себя думать только о футболе — и справился. Все хлопали и кричали: «Еще! Еще!» Вокруг скамейки собралась целая толпа. Мы с Леной сделались поп-звездами. Одна женщина даже сфотографировала нас и спросила, как нас зовут. После каждого «Рождества» Лена низко кланялась. А я кивал налево и направо, как делает папа на выступлениях смешанного хора.

— Наверно, уже хватит, — сказал я наконец.

Мы поблагодарили публику и слезли со скамейки. Кепка стала тяжелой от мелочи. Мы презрительно улыбнулись Хассану с Магнусом и помчались в спортивный магазин рядом с ратушей. Про папу мы как-то забыли.

— Еще сорок две кроны, — сказал дядька за прилавком, пересчитав наши медяки.

Волосы у него торчали во все стороны и были похожи на проволоку. И губа тоже была оттопырена. Я заметил, что Лена привстала на цыпочки, чтобы посмотреть, что у него такое с губой. Дядька определенно был злой и вредный.

— Сорок две кроны? Да мы заработаем их в две секунды, — сказала Лена.

Мы встали на лестнице перед магазином. Народу здесь было гораздо меньше, чем на пешеходной улице, но мы играли раз за разом и уже укладывали одно «Рождество» в девятнадцать секунд. Но тут в дверях показался вредный дядька.