Семнадцатилетние - Матвеев Герман Иванович. Страница 76

— И двойка и ваше покровительство, — ответила Василиса Антоновна.

— Хорошо. Я воспользуюсь этим примером.

— А если вы не воспользуетесь, Марина Леопольдовна, то воспользуюсь я, — холодно предупредила ее Василиса Антоновна. — Воспользуюсь на первом же педагогическом совете.

Услышав такую угрозу, Марина Леопольдовна встревожилась. Она взглянула на директора, затем на математичку и поняла, что тут единое мнение. По-видимому, этот вопрос обсуждался раньше, до ее прихода.

— Простите… я не понимаю, — спросила Марина Леопольдовна, но уже совершенно другим тоном, — в чем вы меня обвиняете?

— В том, что вы мешаете работать воспитателю десятого класса и делаете грубую педагогическую ошибку, — прямо сказала Василиса Антоновна, поднося к глазам пенсне.

— Так вы мне объясните, — сдержанно попросила Марина Леопольдовна. — Может быть, я действительно перестала понимать самые элементарные вещи?

— Да! Это элементарные вещи. Преподавательский коллектив должен иметь единую линию, и всякий разброд болезненно отражается на нашей работе. Сочувствуя Беловой, вы наносите серьезный вред всему коллективу класса.

— А при чем тут вы, Василиса Антоновна? — перебила Марина Леопольдовна. — Ведь вы, кажется, не воспитатель десятого класса.

— Как и вы, Марина Леопольдовна.

— У меня там больше прав.

— Каких?

— Я слишком давно знаю этих учениц… В блокаду мы с ними на огородах прожили два лета…

Видя, что Марина Леопольдовна упорствует и спор принимает личную окраску, Наталья Захаровна, по привычке, постучала карандашом по чернильнице:

— Никто не отнимает ваших заслуг, Марина Леопольдовна, но все мы люди и можем ошибаться. Сейчас в десятом классе идет общее собрание, и думаю, что Белова чувствует себя неважно. Скажу прямо, что в этом, в известной степени, виноваты и вы, Марина Леопольдовна.

— Я-а?! — с изумлением протянула учительница. — Каким образом?

— Ваше покровительство, сочувствие привело Белову к тому, что она перестала считаться с мнением и желанием коллектива и ведет себя вызывающе.

— Да в чем же дело, наконец? В чем она так провинилась? С учителями Белова ведет себя безукоризненно. Она вежлива, предупредительна, охотно отвечает на вопросы, учится хорошо… Что еще от нее нужно?

— В старой школе… — вскипела Василиса Антоновна, — в старой, царских времен школе больше ничего и не нужно было. Но ведь вы работаете в советской школе, Марина Леопольдовна.

— Успокойтесь, Василиса Антоновна, — остановила ее директор и, повернувшись к Марине Леопольдовне, сказала с горьким упреком: — Зачем вы притворяетесь? Взгляните на наши головы. Все мы поседели здесь… и все мы прекрасно понимаем друг друга.

Марина Леопольдовна посмотрела прямо в глаза Наталье Захаровне и опустила голову. То ли на нее подействовал упрек, то ли учительница поняла, что упорствовать дальше бессмысленно, но она тихо спросила:

— Что вы от меня хотите?

— Мы хотим, чтобы вы поняли свою ошибку и помогали бы Константину Семеновичу, а не мешали. Только и всего. Линия учительского коллектива должна быть всегда и во всем одна. Если вам что-нибудь не нравится или вы не согласны с чем-нибудь, обращайтесь прямо к Константину Семеновичу. Это сейчас тем более удобно, что он выбран секретарем партийной организации школы.

— Хорошо, — сказала Марина Леопольдовна и встала. — Я вам больше не нужна?

— Нет.

Направляясь к раздевалке, Марина Леопольдовна встретила Белову. Девушка поджидала ее. Увидев учительницу, она торопливо направилась ей навстречу:

— Марина Леопольдовна, мне необходимо с вами поговорить…

— Вероятно, относительно сегодняшнего вашего собрания?

— Да.

— Вы, кажется, забыли, Белова, что я не являюсь вашим классным воспитателем. Прежде всего, вы должны обратиться к нему…

— Но… Марина Леопольдовна!..

— Довольно! С меня хватит. Разбирайтесь со своими делами сами…

Она резко повернулась и ушла в раздевалку.

ДНЕВНИК

Аня Алексеева училась с большим увлечением, без всяких срывов. Теперь она и сама поверила, что золотая медаль — это не мечта, а вполне реальная возможность. Пятерки по всем предметам давались ей без особого напряжения. И оказалось, что это не так сложно, как думалось раньше. Нужно было только иметь волю, чтобы управлять собой, быть внимательной на уроках, придерживаться режима дня и каждый вечер систематически готовить задания.

Было еще одно обстоятельство, которое способствовало успеху в ученье. Но о нем Аня никогда не говорила и даже старалась не думать.

С переселением отчима жизнь ее сильно изменилась в лучшую сторону. Ей не приходилось теперь думать ни о каких хозяйственных и бытовых заботах. У нее появилось много свободного времени. Это главным образом объяснялось тем, что вместе с Михаилом Сергеевичем в доме появилась тетя Саша — пожилая, хлопотливая и заботливая женщина, которая до женитьбы Михаила Сергеевича вела его хозяйство. Очевидно, Ольга Николаевна ей чем-то очень понравилась, и она охотно согласилась взять на себя все хозяйство новой семьи. Каждое утро она приходила к восьми часам и уходила, когда Аня была еще в школе. После обеда Аня мыла посуду, прибирала в своей комнате, ходила на прогулку и садилась за уроки. Тетя Саша просила оставлять посуду до утра, чтобы вымыть самой, но Аня не соглашалась, как не соглашалась и на то, чтобы оставлять неубранной свою комнату и кровать. С тетей Сашей она виделась мало, только по утрам, и все же они скоро подружились.

К Михаилу Сергеевичу Аня относилась теперь строго и холодно, но уже совсем не так, как в первые дни. Вначале Аня явно сторонилась его, избегала всяких общих разговоров и всячески подчеркивала, что он для нее посторонний человек.

Михаил Сергеевич никак не проявлял своей обиды, был всегда тактичен, весел и прост. Наивность девушки и беззаветная преданность погибшему отцу — чувство глубокое, цельное — не могли не тронуть умного человека. «Время — лучший судья, а терпенье — лучший учитель». Эта мудрая пословица, которую привела ему Ольга Николаевна после разговора с Константином Семеновичем, пришлась по душе Михаилу Сергеевичу, и он терпеливо ждал.

Шли дни. Незаметно для себя, Аня со многим смирилась, ко многому привыкла. Ее перестал раздражать смех матери, часто доносившийся из соседней комнаты, и на шутливые приветствия или замечания Михаила Сергеевича она уже не хмурилась.

Наступил день, когда в воскресенье, после обеда, Михаил Сергеевич как бы между прочим спросил:

— Что, Аня, опять сейчас за учебники?

— Нет, хочу почитать. Взяла, новую книжку — «Дальнее плавание». Говорят, что там про нас написано…

— А может быть, сгоняем партийку в шахматы?.. От неожиданности Аня вспыхнула, но, подумав, сказала равнодушным тоном:

— Хорошо. Я ничего не имею против…

И вот они снова склонились над шахматной доской и развернули генеральное сражение. Если бы Михаил Сергеевич знал, как мучительно хотелось Ане выиграть у него хотя бы одну партию, он наверно нарочно «зевнул бы фигуру» и проиграл… Но нет. Он был более высокого мнения о своем противнике и уверен, что такой выигрыш ее не удовлетворил бы и мог обидеть. Аня должна добиться победы другим, честным путем. Выиграть Ане не удалось. Они сыграли две партии, одну Аня проиграла, другую свела вничью.

Вскоре после этого Аня узнала, что, кроме нее, в классе у них увлекается шахматами Клара Холопова. В субботний вечер она пригласила Клару к себе и предложила Михаилу Сергеевичу сыграть против них двоих.

Это была очень интересная партия. Играла Аня, но прежде чем сделать ход, она шепотом советовалась с Кларой и только после этого передвигала фигуру. Вскоре Михаил Сергеевич начал сосредоточенно мычать какой-то мотив, подолгу думать, но это не помогло. Он потерял две пешки, а после вынужденного размена ферзей и слонов попал в трудное положение. Одна из пешек девушек под прикрытием ладьи настойчиво пробиралась вперед, к первой линии противника, и Михаил Сергеевич ничего не мог с ней поделать. Подумав пять минут, инженер развел руками.