Если влюбишься – молчи! - Лубенец Светлана. Страница 25

Пивоваров вздрогнул. Такого поворота событий он не ожидал. С Сухоруковым они, конечно, накануне договорились, что тот начнет отвечать на уроках, но Анжелкино выступление запланировано не было. Леня посмотрел на Оксану. Та в ответ удивленно пожимала плечами. Димка Феклиcтов застыл на своем месте безмолвным изваянием, Сохадзе нервно грыз ручку, а Семенов крутил на карандаше треугольник.

– Анжела! Что такое? – Надежда Ивановна хотела посадить девушку на место, но ту было уже не унять.

– Я так и знала, что это ты! – Анжела жгущим взглядом уставилась в лицо Доренко. – Я так и знала, что Олег из-за тебя! Мразь! – Решетилова скривилась и залепила Борису звонкую пощечину. – Я тебя больше не боюсь! – крикнула она. – Говори обо мне, что хочешь! Кому хочешь!

Доренко медленно поднялся со стула. Губы его побелели. Он схватил Анжелу за запястья и выдохнул ей в лицо:

– Ты еще пожалеешь! Со мной так нельзя… Так со мной никто не должен…

Надежда Ивановна тоненько, по-поросячьи взвизгнула. Леня, опрокинув стул, подскочил к Борису, с другой стороны подбежал гигант Веретенников. Доренко ничего не оставалось делать, как отпустить руки Анжелы и усесться на свое место.

– Дети! Что вы делаете? – Надежда Ивановна с расширившимися от ужаса глазами смотрела на свой 9-й «А» и ничего не понимала. – Что случилось? Анжелочка? Боря? Леня? Объясните же мне наконец!

– Не такие уж мы дети, как вы думаете, – ответил классной руководительнице Леня, – а этот, – он указал на Бориса, – заслуживает не только пощечины.

Доренко хотел что-то ответить, но его голос заглушил звонок с урока. Надежда Ивановна металась у доски.

– Урок, конечно, закончен, – лепетала она, – но я не знаю, как вас отпустить домой. Дайте мне слово, что больше не будете драться!

– Не будем, даю вам честное слово! – пообещал ей Леня и взглядом показал Веретенникову, чтобы он блокировал Доренко со своей стороны.

Одноклассники расположились в небольшой комнате Гии Сохадзе. Доренко, которого привели туда насильно, как под конвоем, стоял против них у окна. Губы его все еще были бледны, но в остальном он держался уже достаточно непринужденно.

– Ну и что вам от меня надо? – Он обвел всех презрительным взглядом, а потом довольно развязно уселся на подоконник рядом с сохадзовским котом Леопольдом и даже начал почесывать его за ушком.

– Скажи, Борис, – начала Оксана, – зачем тебе это надо?

– Что именно? – снисходительно спросил ее Доренко.

– Ну… я даже не знаю, каким словом назвать то, что ты делал…

– Чему нет названия, то не существует!

– А ты еще и философ, – усмехнулся Сухоруков.

– А вы все, – Доренко обвел одноклассников указательным пальцем, – трусы. А трусов нужно учить! Трусы – не люди!

– По себе судишь! – возмутился Леня. – Твои жертвы не за себя боялись!

– Жертвы? Надо же, какое слово придумал! За кого же это они боялись? – Доренко задал последний вопрос с таким презрением, что с места сорвался Сохадзе. Веретенников едва успел его перехватить. Гия, красный от гнева, выкрикнул из-под руки Ильи:

– Тебя убить мало за Надю!

– Это ты сейчас такой храбрый, – невозмутимо ответил Доренко, – когда вас такая куча против меня. А после того, как мы поговорили один на один, ты без лишних слов полез в Эммину сумку. Где тогда была твоя храбрость? Нечего тут оскорбленное достоинство разыгрывать. Ты – трус и вор, и ничего больше! И все теперь это знают! Осталось Эмме рассказать. Как ты на это смотришь, храбрый генацвале? Витязь в тигровой шкуре… Или ты нынче в заячьей?

Гия от бешенства ударил ни в чем не повинного Веретенникова, державшего его, но того, почти двухметрового, сокрушить было трудно. Он ловко скрутил Сохадзе и запихнул в кресло рядом с Семеновым.

– Видишь, Борька! Не за себя, любимого, Гийка боялся, а за Надю Тихомирову. А Димас, – Леня кивнул на Феклистова, – за Надежду Ивановну, а Олег – за мать.

– Да его мамаше, между прочим, было бы полезно узнать, чем ее муженек со своей секретаршей занимается прямо напротив нашей дачи.

– Заткнись! – крикнул ему Сухоруков. – Не твое дело!

Оксана успокаивающим жестом положила руку Олегу на плечо.

– А эта что пыхтит? – Борис кивнул на тяжело дышащую Решетилову. – Эта-то за кого боялась?

– Я тоже боялась за маму, негодяй! – выкрикнула Анжела. – Ты мог бы довести ее до болезни! Все же было совсем не так, как ты собирался ей представить!

– Ой-ой-ой! «Было не так…» Какие нежности! Все было так! Нечего было устраивать оргии в ее отсутствие!

– Какие оргии? Ты что? Я же… Ты же мне нравился… Я же тебя пригласила, потому что думала, что я тебе тоже нравлюсь… Ты же говорил об этом…

– Бабам все так говорят! Спроси их, – Доренко опять обвел взглядом присутствующих ребят.

– Не верь этому скоту, Анжела, – тихо возразил Семенов.

– А ты вообще молчи! Юльку вспомни! – Это было последнее, что смогла выкрикнуть Решетилова. После этого она тяжело и громко разрыдалась.

– Неужели ты, Борька, с девушки, которой что-то про чувства говорил, смог снять золотой кулон? – удивился Леня.

– Сама отдала, чтобы ее мамочка не узнала, чем мы в ее отсутствие занимались. Вы что? – он опять обвел презрительным взглядом присутствующих. – Неужели вы думаете, что мне нужен ее кулон, эта дешевка? Да я так… проверял просто, на что люди способны.

– И какой вывод сделал? – спросил Сухоруков.

– Я же сказал: все трусы. Все готовы быть рабами, как этот, – он показал на Семенова, – Жабик ластоногий! А уж девчонки… даже говорить неохота… и так догадываетесь…

– Не знаю, Борька, чего ты тут хорохоришься, – Леня посмотрел старосте в глаза. – Разве ты не понял, что мы нашли способ борьбы с тобой?

– И какой же? – губы Доренко наконец начали подрагивать.

– Наипримитивнейший. Феклист перестает тебе решать математику с физикой, Семенов – писать сочинения… И все: тебе крышка, знаменитый медный таз! Судя по всему, весь твой хваленый интеллект ушел на борьбу с нами, а на программу девятого класса его, увы, не хватило. Я думаю, прогорит твое банковское дело, не начавшись. И в Финляндию ты не поедешь. Сухоруков все наверстает и поедет. Время у него еще есть, чтобы все свои «пары» на «пятаки» переправить. Да ему все преподаватели навстречу пойдут, ты же знаешь. Такие гении, как он, редко встречаются.

– Олег, так ты из-за Финляндии отвечать отказывался? – наконец догадалась Оксана.

В начале учебного года директор собрала на общее собрание в актовом зале старшую школу, кроме выпускных одиннадцатых, которым идти в институты. На собрании она объявила, что лучшие ученики 9—10-х классов в качестве награды летом поедут в Финляндию, в молодежный лагерь. Там они будут всячески развлекаться, а кто хочет, сможет еще и подзаработать на сборе ягод. На следующий год в зимние каникулы в школу с ответным визитом приедут финские ребята.

От каждого класса в Финляндию планировали взять по одному учащемуся. Из 9-го «А» могли пригласить Сухорукова, Оксану или Доренко. Оксана с Борисом со своими четверками несколько сдали позиции, и лидером оставался Олег.

– За молчание про отца он потребовал от тебя снизить успеваемость? – спросила у Сухорукова Оксана.

Олег мрачно кивнул.

– Но зачем же так? Мог хотя бы на четверки. Этого бы было достаточно, чтобы Доренко поехал в Финляндию.

Олег усмехнулся:

– Не умею я, Оксана, по-другому учиться. У меня память очень хорошая. Я почти все с уроков запоминаю. Я могу получать либо «пять», либо вообще не отвечать.

– Ну… тогда ты мог бы подарить ему эту поездку, – возразила Оксана. – Сказал бы летом, что не сможешь поехать по какой-нибудь причине. Зачем надо было на «пары» сползать?

– А этот гад, – Олег смерил несколько сникшего Доренко ненавидящим взглядом, – так не хотел. Ему же надо казаться лучшим из всех. Чтобы все им восхищались. Подачек, видите ли, от меня не хотел.

– Знаешь, Борюсик, – Пивоваров уже с трудом сохранял самообладание. – Катись-ка ты отсюда! И мой тебе совет – как можно дальше! Желательно, в другую школу. Может быть, оттуда ты и сумеешь пробиться в банкиры. Здесь тебе ничего не светит! И скажи спасибо, что я нашей Надежде обещал обойтись без драки, а то от тебя сейчас только мокрое место осталось бы.