Школа выживания - Паттерсон Джеймс. Страница 8

На моем лице не дрогнул ни один мускул, и я начинаю безразличным тоном:

— И вы гарантируете мне…

— Макс, я бы рада предоставить тебе любые гарантии. Но у меня их нет. Или, по крайней мере, нет таких гарантий, в которые ты могла бы поверить. Теперь подумай, что мы можем тебе предложить? Письменный договор? Мое честное слово? Откровенные заверения главы ФБР?

Она права. Все это звучит совершенно нелепо. И мы обе смеемся.

— Макс, ты прости меня, но у тебя нет выбора. По крайней мере, в данный момент.

Уставившись в стол, размышляю. Самое ужасное, что она права. Притом, что Клык лежит в операционной, мы у нее на блюдечке с голубой каемочкой. Сидим и рыпнуться не можем. Единственно доступный мне сейчас вариант — это принять ее предложение убежища для нас и медицинской помощи для Клыка. И таким образом купить время на то, чтобы придумать, как смыться и что делать дальше. Поднимаю глаза:

— Хорошо, я принимаю ваше предложение. А что это за безопасное убежище, которое вы мне сулите?

Анна смотрит на меня в упор. Если она и удивлена моему решению, виду она не подает.

— Мой собственный дом. Устроит?

Почти два часа спустя Клыка вывезли из операционной. До самого конца операции, с нервами, скрученными в тугой узел, я дожидалась снаружи под дверью.

Врач, с которым я уже разговаривала раньше, вышел следом за каталкой, не сняв своей зеленой амуниции. Первое мое движение — схватить его за рубашку, прижать к стене и потребовать от него ответов. Но я стараюсь обуздать свою агрессию. Пора научиться мирным методам общения с людьми.

— Ты Макс, не правда ли?

— Да, Макс. — Я вся как натянутая струна. Если случилось непоправимое, надо немедленно хватать ребят и драпать отсюда.

— Твой брат Ник… Какое-то время он был на волосок от смерти. Мы ему влили несколько единиц кровезаместителя, и давление теперь восстановилось до нормального уровня.

Мои пальцы сами собой сжимаются и разжимаются. От меня ничего не зависит. Все, что я могу сделать, это стоять и слушать врача, стараясь сконцентрироваться на том, что он говорит.

— Сердце у него не останавливалось. Это большой плюс. Мы остановили кровотечение изо всех порванных артерий, откачали кровь из брюшной полости, зашили его хорошенько. Одна из главных артерий была задета и его… воздушные мешки.

— И как он теперь? — я изо всех сил пытаюсь глубоко дышать, пытаюсь сохранять спокойствие. Пытаюсь подавить свой «бей-и-лети» инстинкт.

— Он молодцом. Держится. Состояние стабильное. — Вид у доктора усталый и удивленный. — Если ничего непредвиденного не случится, он должен поправиться. Недельки три у нас полежит.

Что в нашем случае, при нашей необыкновенной способности к восстановлению тканей, означает дней шесть.

Но шесть дней — это бог знает какой срок.

— А можно к нему?

— Нет, его сейчас отвезли в реанимацию. Как переведут из реанимационной палаты в обычную, тогда пожалуйста. В лучшем случае минут через сорок. А ты пока, может, сообщишь мне некоторые физиологические подробности? Я, например, заметил…

— Спасибо, доктор, — вступает неведомо откуда появившаяся Анна Валкер.

— Я имею в виду… Я хотел бы узнать… — он поворачивается ко мне.

— Простите меня, но эти дети устали, им нужно отдохнуть. Один из моих коллег ответит на все ваши вопросы.

— Анна, вы, конечно, меня простите, но ваши коллеги ни хрена о нас не знают, — сдержанно замечаю я Анне сквозь зубы.

Врач, похоже, обозлился, но кивнул и пошел по коридору.

Анна улыбается:

— Наша задача не трубить о вас на весь мир. До тех пор, пока вы не находитесь в полной безопасности. Но про Ника новости, насколько я поняла, отличные.

Мы вернулись в комнату ожидания. Увидев меня, вся стая вскочила на ноги. Подмигиваю им и поднимаю сразу оба больших пальца. Надж от радости улюлюкает, Ангел бежит меня обнимать, а Игги хватает и кружит Газа.

— Порядок! Теперь все войдет в норму.

— А когда его можно увидеть? — спрашивает Игги.

— Игги, как ни неприятно мне тебе сообщать об этом, но ты, браток, слеп, — я так расслабилась, что даже позволяю себе подразнить его в нашей обычной манере. — Однако ты скоро сможешь услышать, как он дышит, и, может быть, даже с ним поговорить.

Игги у нас мастер на всякие саркастические мины, и в ответ он одаривает меня своей знаменитой полуулыбкой-полуоскалом.

— Здравствуйте, — Анна выходит у меня из-за спины. Я и забыла, что она здесь. — Макс, наверно, вам про меня немножко рассказала. Меня зовут Анна Валкер, я из ФБР. Думаю, Макс уже успела передать вам детали соглашения, к которому мы с ней пришли?

Умна она, ничего не скажешь. Даже если я им еще ничего не сказала, она уже представила дело решенным.

— Конечно-конечно, подтверждает Ангел. — Мы уже знаем, что мы немного поживем в твоем доме.

— Ну вот, значит, вы уже все знаете, — улыбается Анна.

— Только Тотал тоже с нами, хорошо? — забеспокоилась Ангел.

— Тотал?

— Это моя собака. — И Ангел показывает пальцем под стул, где Тотал уютно свернулся в клубочек и спит, положив голову на лапы. Глядя на него, Анна недоумевает:

— Как тебе удалось собаку с собой в больницу привести?

Мне не особенно хочется вдаваться на эту тему в подробности. К тому же мы еще не все обсудили.

— Как только К… Ника можно будет перевезти, мы все вместе поедем к Анне. И сами отдохнем, и Ник там поправится. Идет?

Все кивают, хотя и с разной степенью энтузиазма.

— Кник, — бормочет Игги, но я его игнорирую. Тем более что Анна, похоже, со мной не согласна:

— Ника нельзя будет перевозить еще как минимум целую неделю. Так что ко мне мы уедем сегодня, а он к вам присоединится, когда его врачи отпустят.

Я вижу, как помрачнели Надж и Газман.

— Нет, — возражаю я Анне, — я на это не соглашалась. Ника мы здесь одного ни за что не оставим.

— Почему одного? Здесь с ним и врачи, и медсестры, и двоих наших агентов мы у двери его охранять поставим. Круглосуточная охрана двадцать четыре часа в сутки.

Я скрестила руки на груди:

— Нет, для ирейзеров двое ваших охранников — детские игрушки.

Анна пропускает мое замечание мимо ушей. Не мудрено. Ирейзеры ей пока не встречались, вот она и не понимает всей серьезности положения.

— Вам у меня будет намного лучше.

— А Нику будет намного лучше, если мы останемся с ним.

— Но Ника нельзя перевозить. Вы что, собираетесь в его палате все это время торчать?

— Девчонкам отдадим кровать, — предлагает Газзи, — а мы с Игги можем спать на полу.

— Это что еще за сексуальная дискриминация? — я поднимаю брови. — Как насчет того, что койку делят двое самых младших, потому что только они могут вдвоем на ней уместиться. Эти двое — ты и Ангел.

— Конечно, — подпевает мне Надж, — я тоже могу на полу, я тебе, Газ, не принцесса на горошине какая-то, чтобы мне на кровати спать.

Упрямая мина на лице у Газмана предупреждает меня о приближающемся катаклизме, и я спешу разрешить назревающую «семейную сцену». Клык лежит в палате на двоих, но вторая койка пустует. Там и будут спать двое младших, а остальные как-нибудь устроятся, где и как придется.

— Принцу, конечно же, полагается отдельное собственное ложе. — Я нарочно стараюсь обращаться к Клыку. Пусть не думает, что он — пусть даже временно — лишен права голоса.

— Да уж, само собой разумеется. У принца в боку зияющая рана.

Он уже вполне в состоянии реагировать на наши разборки, но все еще бледный как смерть и язык у него шевелится с трудом. Есть он не может, и ему ставят внутривенную капельницу с питательным раствором. После операции Игги сдал для него еще пинту крови. Что, безусловно, здорово Клыку помогло.

— На данный момент тебя хорошенько заштопали. Так что хватит тебе прибедняться.

— Когда меня отсюда выпустят?

— Говорят, через недельку.

— Значит, примерно завтра?