Ошибка грифона - Емец Дмитрий Александрович. Страница 10

Корнелий про самокат выслушал вяло, хотя прежде бы непременно заинтересовался. Даже кинулся бы спешно отыскивать неудачливую садовую тележку для эксперимента.

Теперешний же Корнелий только спросил:

— Дутые хоть колеса?

— То есть? — не поняла Ирка.

— Садовые тележки бывают с дутыми колесами, а бывают с шинами из сплошной резины. Вторые катить труднее, но они не протыкаются. Какие там были колеса?

— Сплошные, — вспомнила Ирка.

— Плохо. Я бы сделал дутые, — заметил Корнелий, и на этом на теме идеального самоката был поставлен крест. Однако Ирка еще некоторое время хваталась за самокат, как за соломинку, чтобы не увязнуть в болоте молчания.

— А колеса-то… колеса… — говорила она по инерции, и Корнелий с Матвеем терпеливо кивали, пока и Добряк не задергал мордой, поддавшись настроению всеобщего соглашательства.

— Навестить решили? — вдруг спросил Корнелий, решительно прощаясь с самокатом.

— Да, — сказала Ирка.

— Да, — сказал Багров.

— Это хорошо, — одобрил Корнелий.

— Как твои дела? — спросила Ирка.

Дела у Корнелия, как оказалось, относились к разряду «хорошо». Багров отозвался, что это здорово, когда дела хорошо. Хуже, когда они плохо. Ирка опять толкнула его ногой.

— Музыкой балуешься? — спросил Матвей, которого, видно, надо было бить не ногой, а ломом.

Корнелий вздрогнул.

— Музыкой, — согласился он и добавил через укоризненную паузу: — Балуюсь.

— А почему саксофон? Ноты для него разве такие же, как для флейты? — задала вопрос Ирка.

— Что ноты? Ерунда ноты! Музыка у меня давно здесь, — Корнелий ногтем указательного пальца царапнул себе лоб.

Багров взял ноты в руки. Когда-то и его учили играть, только на клавесине. Смешной такой старинный клавесин. Маленький Матвей очень его любил, хотя и задумывался порой, что случится, если подложить под него бочонок с порохом и выпалить из пистолета.

Ноты были заложены метательным ножом. Но не метательный нож удивил Багрова — метательных ножей он видел немало, — а то, как тщательно нож был подлажен, правильно заточен и как долго его, должно быть, использовали. Это было заметно по множеству мелких ссадин на металле.

— Откуда? — спросил Матвей, зная, что Корнелий прежде не особенно дружил с метательными ножами.

— Отдай! — потребовал Корнелий.

Матвей послушно отдал. Корнелий подержал нож в руке и метнул его в стул. Нож отсек от спинки стула длинную щепку, после чего, тренькнув, отлетел в угол.

— Мимо! — сказал Багров. — Но ты его напугал! Больше стул не будет тебя обижать!

Корнелий грустно улыбнулся:

— Не умею я, да. Но я учусь… А нож — это подарок.

— Чей?

Корнелий задумался, взвешивая, говорить или нет, а потом сообщил, что недавно встретил в переходе человека на каталке. Ног у него не было по самые бедра, и перемещался он в тележке с колесами от роликов. Очень ловко перемещался. Руки у него были сильные и ловкие, как у… Тут Корнелий осекся, но потом все же договорил слово «обезьяна».

Ирка стала слушать совсем внимательно. К инвалидам у нее было особое отношение. Отношение изнутри. Она знала, чего им стоят самые неприметные вещи. Никто не поверит, как это трудно. А вот попробуйте-ка! Ложитесь на пол, представьте, что у вас парализованы ноги, и попытайтесь вскарабкаться на кровать, а с кровати пересесть на стул, который будет изображать кресло.

— В общем, все было так! — сказал Корнелий. — Я хотел поднять его по лестнице. Он усмехнулся, встал на руки и обогнал меня ступенек на десять, хотя я бежал изо всех сил.

— А тележка?

— Она закреплена. Там фартук такой кожаный. Мне кажется, из пушки надо попасть, чтобы тележка потерялась.

— И ты пошел с ним? — спросила Ирка.

— Да. Мне стало любопытно. У него бородка такая мушкетерская. И усики. И сам он такой весь вспыльчивый, резкий и галантный. Меня он заинтересовал… Мы шли и говорили — не помню уже о чем.

— Вы шли? — переспросил Багров.

Ирка опять его пнула.

— Я шел. А он катился, — укоризненно поправился Корнелий. — А где-то на середине Старого Арбата ко мне пристали два комиссионера и два суккуба. Они часто приставали ко мне и раньше, издевались, бросали грязью. Понимали, что я ничего не могу им сделать.

Корнелий вздрогнул. Видно, происходило это часто. Комиссионеры и суккубы обожают глумиться над бывшими стражами.

— И? — спросила Ирка.

— И мой спутник вдруг что-то сделал. Что-то очень быстрое — и их вдруг не стало. Только четыре кучки на асфальте. Две кучки как мокрая глина, а две — просто тряпки, пахнущие духами… А потом… потом я пригляделся к нему и понял, что он тожестраж света! и тоже бывший, как я!

Корнелий почти выкрикнул эти слова, такие они были важные.

— Его зовут Дион. У него нет ни флейты, ни крыльев, ни ног. Когда-то он сражался с Ареем. Вызвал его на поединок. Арей в бою разрубил его флейту, отсек ему ноги, сдернул с шеи крылья и ушел, отчего-то пожалев добивать. Дион выжил и остался на земле.

— А вернуться в Эдем? — спросила Ирка.

— Без крыльев и без флейты? Нереально. Да Дион и сам не захотел бы стать предметом всеобщей жалости. Все на тебя смотрят и притворяются, что с тобой все отлично, просто лучше не бывает, а сами-то глазками шмыг… шмыг. Нет, для Диона это невыносимо! Слиться же с абсолютным светом он сможет только в момент полной смерти.

— И он… — начал Багров.

— …остался на земле и продолжил борьбу с мраком! — сказал Корнелий. — Потом мы с ним разговорились. Судьбы-то схожи. Я спросил: «Что ты умеешь?» — «Я умею метать ножи». — «И это все?» — «Я умею метать ножи!» — повторил Дион.

В этом месте рассказа, по словам Корнелия, бывший страж света положил на ладонь два ножа, бережно поправил их пальцами свободной руки, а потом ножи просто исчезли и звякнули об асфальт за спиной у Корнелия.

«И это все?» — спросил Корнелий.

«Да, — грустно ответил Дион, подъезжая на тележке и наклоняясь, чтобы поднять ножи. — Боюсь, что все. Ведь я тренировался всего двадцать два года по девять часов в сутки. Большего мне достичь не удалось…»

Корнелий хотел утешить его, но тут с него вдруг свалились очки. Корнелий подхватил их. Оказалось, что крошечные винтики на его дужках были аккуратно раскручены — именно раскручены! — сорвавшимися с ладони ножами.

Багров оценивающе нахмурился:

— Винты? Раскрутил? Не верю!.. Ножи, конечно, артефактные? Простыми он бы суккубов не прикончил!

— Артефактные, — согласился Корнелий. — Но это не такого рода артефакт. То есть метанию это мало помогает. У меня вон нож даже в стул не воткнулся… В общем, теперь мы с ним дружим. Он иногда приходит сюда, но предсказать время его появления нереально.

— А живет этот Дион где? — спросила Ирка.

— Везде, — отозвался Корнелий. — Он выслеживает комиссионеров, суккубов, даже, кажется, стражей мрака. И стражи мрака, разумеется, тоже не прочь его найти и исправить, так сказать, оплошность Арея. Поэтому жить в одном месте Дион себе позволить не может. Ночует на чердаках, в подземье, в метро… У него сотни убежищ по всему городу. А уж маскируется он — ого-го!

Голос Корнелия зазвучал вдруг весело и живо. Лицо точно осветилось изнутри. Он стал вдруг каким-то особенным, новым, горящим как люди, сосредоточенные на чем-то одном и постоянно имеющие в сердце одну греющую их мысль. Какую-то такую затаенную важную мысль, которую невозможно отнять, даже уничтожив человека или стража совсем.

— И ты тоже будешь теперь метать ножи? — спросила Ирка.

— Да. Не знаю. Нет. Не буду, — путано сказал Корнелий. — То есть я хочу научиться метать и даже делаю каждый день по сто бросков, но это все не главное. А сто бросков — да. Делаю и буду делать…

Корнелий кинул взгляд в угол комнаты, и Багров, обернувшийся вслед его взгляду, обнаружил там широкую деревянную доску со следами строительного раствора. Доска имела множество следов от метательного ножа.