Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа) - Осеева Валентина Александровна. Страница 106

Вечером в городе завыла сирена. Тетя Дуня спокойно вышла на дежурство и, шагая по двору с противогазом, громко командовала:

— Граждане! Спускайтесь в бомбоубежище! Спокойно, дорогие, спокойно!… — Но душа у нее самой была неспокойна.

Глава 3

ФРОНТОВЫЕ ТОВАРИЩИ

Васек Трубачев, Саша Булгаков, Коля Одинцов, Мазин и Русаков приехали поздно вечером. Родной город встретил их грозным, предостерегающим воем сирены. Перебегая от дома к дому, под грохот орудийной пальбы товарищи пробирались по улицам. На вокзале Саша встретил соседского паренька, который рассказал, что семья Саши Булгакова уехала вместе с заводом на Урал. Сначала Саша растерялся от этого известия, но, когда над городом проплыли немецкие «мессершмитты» и от орудийной пальбы задрожала земля, он крикнул на бегу Трубачеву, закрывая обеими руками уши:

— Мал мала далеко! Там спокойно! Молодцы они, что уехали!

— Ко мне бежим — я всех ближе! — не слыша его, отвечал Васек.

У двора Трубачевых стояла тетя Дуня в кожаной куртке, с противогазом на боку. Васек и его товарищи чуть не сбили ее с ног и, узнав, остановились как вкопанные.

— Тетя Дуня! — Васек повис на ее шее. — Тетечка, здравствуйте!

Тетя Дуня ахнула, обхватила его за плечи, потащила в дом.

Товарищи, смущенно улыбаясь, двинулись за ними.

В маленькой кухоньке тускло горела лампа. Ребята сбросили у порога вещевые мешки.

— Батюшки, живой пришел!… Паша-то, Паша узнает!… — поворачивая во все стороны Васька и прижимая его к себе, бормотала тетка.

— Где папа? Тетечка, где папа? — вырываясь из ее рук, кричал Васек. — Где он?

— Пишет, пишет нам отец. Вчера письмо прислал — раненых возит… Сейчас сменюсь с дежурства, найду письмо-то… Вот, ешь пока… да гостей угощай своих! — торопливо говорила тетя Дуня.

— Это не гости — это мои фронтовые товарищи! — горячо сказал Васек. — Ты ничего не жалей им, тетечка. Мы последний кусок вместе делили.

— Да разве мне чего жалко? Что ты! Что ты, господь с тобой!… Ешьте, пейте, были б живы… — суетилась тетя Дуня, вытаскивая на стол всякие кулечки, баночки. — Ешьте, ешьте, а я побегу…

«Батюшки, Васек у меня дома! В бомбоубежище, что ли, их свести? Не случилось бы чего!» — с волнением думала она про себя, громко убеждая граждан не беспокоиться.

А в это время усталые и голодные ребята, наскоро уничтожив все запасы тети Дуни, стояли у занавешенного окна, прислушиваясь к тяжелым ударам зениток и гудению самолетов.

— Пойдем! — нетерпеливо дергал Мазина Петя Русаков. — Меня мать ждет.

— Нас тоже ждут… Мы пойдем, Трубачев! — торопились Мазин и Одинцов.

— Не надо, подождите! — удерживал их Саша. — Вдруг убьют? На самом пороге, подумайте только! У самого дома!

Васек колебался. Он понимал нетерпение товарищей. Но на улице была уже ночь, и от гула орудий по спине пробегал неприятный озноб. Ну что, если осколок или воздушная волна!…

— Не уходите, ребята! Только до утра останьтесь. А то мы с Сашкой не будем даже и знать, добежали вы или нет. Ну, хоть бомбежку переждите… Давайте заберемся на папкину кровать все вместе и переждем. Ладно? — просил Васек.

Ребята согласились.

Васек прыгнул на отцовскую постель, обеими руками обхватил подушку и, зарывшись в нее лицом, счастливо засмеялся.

— Все, все полезайте! Всем места хватит, — приглашал он товарищей, отодвигаясь к стене.

Широкая, уютная кровать Павла Васильевича приняла всех пятерых, и через полчаса ребята крепко спали, уткнувшись друг в друга.

Васек заснул последним. Мягкая подушка, словно теплая отцовская рука, лежала под его горячей щекой; перед сонными глазами тихо качались и кланялись знакомые с детства вещи: «Здравствуй, Васек, здравствуй, Рыжик…» Васек жмурился, как от солнца. Но сон его часто прерывался тяжелыми ударами зенитных орудий. Мальчик ближе придвигался к товарищам.

Мысли его убегали назад — к Мите. Он вспоминал тяжелый, мокрый лес, запутанные тропы, идущих впереди дядю Якова и Митю. Изредка они перебрасывались словами, о чем-то советовались. Несколько раз, поворачивая к ребятам строгое, серьезное лицо, Митя тихо командовал: «Ложись!» Они ложились и ползли, прижимаясь к мокрой земле.

Один раз, совсем близко от них, промчались на мотоциклах фашисты. Другой раз, под вечер, переходя вброд речку, они заметили немецкого солдата, стиравшего белье… В минуту опасности Митя быстро взглядывал на ребят; лицо у него становилось твердым, словно оно было высечено из камня. Когда опасность оставалась позади, Митя улыбался им, кивал головой, а Яков Пряник тихонько подшучивал, одобряя веселой прибауткой. Так они шли день и ночь, и еще день и еще ночь и только к рассвету третьего дня перешли фронт. Васек понял это в тот момент, когда из чаши леса вышли с винтовками три красноармейца…

Васек вспомнил, как, прощаясь, Митя обнимал его и всех ребят по очереди, долго глядел в лицо каждому, торопливо повторяя:

«Ну, все… Езжайте домой… Поклонитесь школе от меня, ребята…»

А дядя Яков, подняв вверх густые выцветшие брови, задумчиво сказал на прощанье:

«Главное в человеке — честность. От нее все качества».

Хорошие слова у Якова Пряника! О них надо еще подумать, но сейчас думать не хочется. Васек мысленно еще раз обнимает Якова Пряника, Митю, передает привет Генке.

Он вспоминает, как, уходя, Митя несколько раз оглядывался и кивал головой.

Воспоминания Васька путаются, крепкий сон укладывает его голову на отцовскую подушку…

Прибежав с дежурства, тетя Дуня долго смотрела на смешные, сонные лица, оттопыренные по-детски губы, вихрастые головы. Осторожно поправила неловко согнутую ногу Мазина, положила на подушку голову Пети, покрыла всех пятерых одеялом и с уважением сказала:

— Ишь ты. фронтовые товарищи…

Глава 4

В ОПУСТЕВШЕЙ ШКОЛЕ

Школьный сторож Иван Васильевич сидит в своей каморке под лестницей. Целая пачка писем лежит перед ним на столе. Надев на нос очки, он медленно разворачивает написанные разными почерками листки, внимательно перечитывает их, сортирует, потом достает из ящика ученическую тетрадь в две линейки и, вздыхая, пишет ответ. Ручка вертится в его неумелых пальцах, большие, жирные кляксы расползаются по бумаге.

— Эхе-хе… — кряхтит школьный сторож. — Не просто и отвечать на письма…

Вот письмо из Магнитогорска от матери Саши Булгакова на имя директора школы:

«…изболелась душа за нашего мальчика. Если есть какие вести, сообщите, дорогой Леонид Тимофеевич! Измучились мы, места себе не находим…»

Иван Васильевич откидывается на спинку стула и, глядя на эти строчки, качает головой:

— Что ж сообщать?…

Не только семья Саши Булгакова не находила себе места.

Прибегали с работы мать Лиды Зориной и мачеха Пети Русакова. Долго медлили, прежде чем постучать в дверь. Тащилась через весь город бабушка Коли Одинцова. Плакала, сидя на крыльце. Перед отъездом на Урал приходили Митины старики и, молча посидев, ушли. Мать Коли Мазина лежала в больнице — она ни о чем не спрашивала.

Иван Васильевич отложил письмо Сашиной матери и взял другой конверт. Из конверта выпал еще конверт с марками и обратным адресом: «г. Уфа, детский дом». Писала воспитательница Вали Степановой:

«Простите, что часто беспокою вас, дорогой Иван Васильевич. Нет ли вестей о наших детях? Я писала в Свердловск Леониду Тимофеевичу, но он сам ждет вестей от вас, так как письма приходят на школу. Мне очень тяжело. Валя пришла в детский дом совсем ребенком и выросла на моих руках…»

Иван Васильевич устало трет лоб. Под глазами у него набухли мешки, лицо осунулось, глаза потускнели; по ночам стала болеть спина.