Похищение - Ласки Кэтрин. Страница 8

— Но это ужасно! — поперхнулся Сорен. — И с нами это тоже произойдет?

— Нет, если мы что-нибудь придумаем.

— А что?

— Я пока не знаю. Нужно время, чтобы все обдумать. А пока попробуй слегка наклонить голову, чтобы луна не светила тебе прямо на макушку. И запомни: летать в полнолуние можно сколько угодно. А вот спать нельзя ни в коем случае.

— Я еще не умею летать, — тихо вздохнул Сорен.

— Значит, старайся не уснуть.

Сорен, склонив голову набок, взглянул на Гильфи. «Откуда у такой крошки столько ума?»

Он изо всех сил надеялся, что она что-нибудь придумает. Какой-нибудь план. Сорен так глубоко задумался, что, услышав над ухом хриплый окрик надзирателя, испуганно вздрогнул.

— Номер 12-1, голову выше, клюв вверх!

Приказ сопровождался чувствительным ударом в макушку. Сорен с Гильфи притворились спящими, а когда соглядатай прошел мимо, снова принялись шептаться. Но тут, как назло, прозвучал сигнал к началу сонного марша. Совята уже знали, что придется пройти три круга, прежде чем им снова удастся встретиться под аркой.

— Помни, что я тебе сказала. Не спи!

— Но я так устал! Как же мне побороть сон?

— Думай о чем-нибудь.

— О чем?

— О чем хочешь… — Гильфи задумалась и быстро выпалила, прежде чем надзиратель подошел ближе:

— Думай о полете!

Ну конечно! Мечты о полете не дадут ему уснуть. На свете нет ничего веселее и прекраснее полета! Но вскоре незаметно Сорен начал клевать клювом, а все мысли о полетах растворились в монотонном звуке собственного голоса, снова и снова повторявшего:

— Сорен… Сорен… Сорен… Сорен…

Сотни совят маршировали вокруг, и звук его имени сливался с клацаньем тысяч когтей, стучавших по гладкому камню. Сорен шагал между Гортензией и каким-то сычом, имя которого также потонуло в хоре остальных имен. Впереди топали три полярных совы.

Каждая группа состояла примерно из двадцати совят, выстроившихся в свободные шеренги, которые маршировали в одном ритме, словно огромная совиная стая, при этом каждый из совят монотонно повторял свое имя. Отдельные имена растворялись в общем хоре, и очень скоро — во время четвертого сонного марша — его собственное имя стало казаться Сорену чужим. А после того как он повторил его сотню раз, вообще утратило всякий смысл. Это было уже не имя, а просто шум. Да и сам он превратился в нечто непонятное, безымянное и безликое. И семьи у него… не было… хотя… кажется, у него был друг?

Наконец марш закончился. Наступила оглушительная тишина, и в этот миг Сорен вдруг осознал, что все это задумано не случайно. Недаром Гильфи предупреждала его о лунном помешательстве! Отгадка была настолько поразительна, что остатки сна будто крылом сняло.

— Они оболванивают нас с помощью наших же имен, — шептал Сорен, склонившись к Гильфи в тени каменной арки. Звезды мерцали над их головами.

Гильфи сразу все поняла. Имя, повторенное тысячи раз, превращается в бессмысленный звук. Полностью утрачивает свой смысл и отличие. Растворяется в шуме.

— Значит, надо просто шевелить клювом или повторять свой номер, а не имя! — продолжал Сорен.

Им нужно было продержаться еще три ночи, пока луна не пойдет на ущерб.

Гильфи с восторгом посмотрела на Сорена. Этот ничем не примечательный амбарный совенок оказался настоящим гением. Блестящая идея! Теперь она просто обязана найти способ избежать лунного облучения.

ГЛАВА VI

Порознь жить, да вместе тужить

Когда эта длинная ночь, наконец, подошла к концу, и настало время Сорену с Гильфи разойтись по своим отсекам пещеры, они в страхе переглянулись. Если бы они могли оказаться вместе, чтобы иметь возможность все обсудить и придумать хоть какой-нибудь план! Гильфи коротко рассказала Сорену о своем отсеке сычарника.

Их надзиратель тоже показался ей довольно милым, особенно по сравнению с Джаттом и Джуттом. Звали его Дядюшка, и он тоже окружил ее особой заботой. Он угостил Гильфи кусочком змеи, и даже несколько раз назвал по имени, словно она не была номером 25-2. Когда Гильфи поведала о том, что надзиратель просил звать его «Дядюшкой», Сорен сразу же вспомнил про Тетушку Финни.

— Странно все это, — шептала сычик-эльф. — Я назвала его «сэр», а он вдруг говорит: «К чему эти формальности! Не стоит, честное слово. Ты не забыла, как я просил ко мне обращаться?»

Гильфи так красочно все описала, что Сорен словно наяву увидел, как огромный филин, чтобы расслышать писк крошечной сиротки, пригнулся к самой земле, подметая землю своими мохнатыми ушными хохолками.

— Надзиратели лезут вон из перьев, чтобы угодить нам, — задумавшись, нахмурился Сорен. — Но здесь все равно жутко, правда?

— Еще как! — кивнула Гильфи. — Так вот, после того, как я назвала его Дядюшкой, наш филин дал мне кусочек змеи, — она тяжело вздохнула. — Я сразу вспомнила свою церемонию Первой Змеи. Папа приносил нам с сестренкой крысят, чтобы мы с ними играли. Знаешь что, Сорен? Мне показалось, будто Дядюшка прочел мои мысли, потому что он вдруг сказал: «Я постараюсь отыскать тебе крысенка для забавы». Представляешь? А я стала его благодарить. Просто рассыпалась в благодарностях. Вспоминать противно!

Сорен прекрасно понял, что она имела в виду.

Когда их снова разлучили, Сорену осталось надеяться только на Гильфи. Но когда она вернулась в свой отсек, оказалось, что Дядюшка припас для нее еще несколько сочных кусочков змеи, после которых малютка-эльф начала клевать клювом. Надзиратель же был так добр, что разрешил ей немного вздремнуть. Гильфи так до конца и не разобралась, подкупал он ее или искренне баловал.

Сначала она никак не могла уснуть. Но плотный завтрак сделал свое дело, тем более что она съела гораздо больше, чем положено сычику ее размеров. Гильфи погрузилась в дремоту и едва не уснула, если бы не мысль, которая скреблась в ее затуманенном сознании. Это Сорен, сидевший в соседнем отсеке, посылал ей мысленные сигналы. «Придумай что-нибудь, Гильфи! Придумай что-нибудь!»

Тетушка была сама доброта. Когда Сорен вернулся в свой отсек, она всплеснула крыльями и сказала, что никогда еще не видела такого измученного совенка.

— Всю ночь не спал?

— Кажется да, Тетушка, — ответил Сорен.

— Вот что я тебе скажу, сладенький. Запрыгни-ка вон в ту каменную нишу, она как раз тебе по росту, и закрой глазки.

— Мне можно поспать? — невольно спросил Сорен. — Ой, прошу прощения за вопрос.

— Ну конечно, маленький, вздремни немножко! И не нужно извиняться. Мы же с тобой обо всем договорились.

— Но ведь это против правил. Сейчас нас должны распределять на работу.

— Ах, дорогуша, некоторые правила существуют только для того, чтобы их нарушать. Мне вообще кажется, что наше начальство чересчур сурово муштрует моих совяток, особенно новичков. Ведь вы, бедные пташки, сиротки!

Сорен до сих пор не мог смириться с этим определением. У него были родители и брат с сестрой. Больно и неприятно, когда тебя называют сиротой при живой семье! Сразу чувствуешь себя нелюбимым и никому не нужным.

— Я знаю, у меня слишком мягкое сердце! — продолжала причитать Тетушка. — Я всего-навсего глупая старая наседка.

«Что такое наседка? — подумал Сорен, но спросить не решился. Вместо этого он легко запрыгнул в каменную нишу. — Вот чудеса! Как ловко я справился! Будем считать это первым уроком порхания».

Вдруг ему стало очень грустно. Его похитили слишком маленьким, отец не успел ничему научить его по-настоящему.

Сон пропал. Подумав о порхании, Сорен вспомнил о полетах, о том, как наблюдал из дупла за первым уроком братца Клудда, а потом о собственном ужасном падении. И снова какое-то смутное воспоминание промелькнуло в его сознании. Наконец Сорен уснул.

Он не знал, сколько проспал, но разбудила его не Тетушка, а странное гнетущее чувство, больше похожее на тошнотворное предчувствие беды. Сорену казалось, что кишки у него вот-вот лопнут от напряжения. Жуткая правда тяжелым камнем ухнула на дно его желудка.