Поздравляю, желаю счастья! - Мёллер Канни. Страница 4

— Какая ты мокрая, — улыбнулся он, когда я подбежала к скамейке, и поймал ладонью несколько дождевых капель с моей челки. А потом выпил их.

Мы откинулись на спинку скамьи, раскрыв рты. Дождь был очень кстати: побывав у Лу, я иссохла, как безводная пустыня. Так мы просидели очень долго.

— Как тебя зовут? — спросил он, наконец.

— Элли, — мне было приятно назвать свое имя в ответ.

— Ругер, — представился он, протянув руку. Я пожала ее, и тут в него словно вселился бесенок: он вскочил на спинку скамейки и принялся расхаживать по ней, как канатоходец, жонглируя крышками от бутылок, пока я его не остановила. Мне не нравилось, что ему так легко удается меня рассмешить.

Он уселся на место, не задавая лишних вопросов, и через какое-то время наши пальцы соприкоснулись, переплетаясь. У него были сильные прямые пальцы и короткие круглые ногти, которыми он щекотал мою ладонь. Я своих рук стесняюсь: они вечно красные из-за аллергии, но я и об этом забыла, как только он взял мою ладонь.

— Вот бы дождь пошел сильнее, — сказал он.

— Угу, — прошептала я: дождь был нашим лучшим другом. Если бы дождь прекратился, нам пришлось бы вернуться в реальность и вспомнить о разных делах и обязанностях. О том, что надо встать со скамейки и идти , потому что уже вечер, что надо поесть, что надо, надо и надо.

Его нос мне тоже нравился; он медленно приблизился к моей шее, и я почувствовала, как он глубоко втягивает воздух, оказавшись у меня за ухом. Это мгновение словно бы выпало из потока времени.

— Растерять все слова, потерять деньги, потерять ключи», — думала я. Пожалуй, этого мне и хотелось. Потерять всё. Кроме Ругера.

— У меня есть домик, — сказал он. — Мы можем жить там. Ты и я.

— Ты сумасшедший, да? — спросила я, надеясь, что он ответит «да».

Но он, кажется, почти обиделся.

— Прости, — сказала я. — Я не хотела. Просто среди людей так мало чудаков. Таких, как ты.

— А, вот ты о чем! — он просиял. — Конечно же, я и есть. чудак!

Он сказал, что знает место, где, образуя треугольник, растут три дуба. Правда, это не очень близко.

По дороге туда мы съели на углу улицы по хот-догу. Продавец улыбнулся и сказал нам, что денег не надо.

— Спасибо, папа, — поблагодарил Ругер, слизывая горчицу с кончика сосиски. — Это Элли, — добавил он, и я вежливо протянула руку. Хотя вовсе не была уверена, что это и в самом деле его папа. Они ничуть не походили друг на друга.

Когда мы наконец добрались до дубовой рощи, уже совсем стемнело. Дождь закончился, но мы успели промокнуть и замерзнуть. Я почти жалела, что пошла с ним. Могла бы отправиться домой и принять горячую ванну. Но потом я вспомнила, что с ванной ничего бы не вышло.

Мы забрались на дуб, это оказалось совсем не сложно — ветви росли именно так, как нужно. Добравшись до места, где ствол раздваивался, как рогатка, я увидела домик. С крышей, стенами и полом.

Я уставилась на Ругера. Он улыбался во весь рот. В домике было несколько одеял, и не успела я опомниться, как Ругер развел огонь в печке вроде буржуйки, сделанной из старой бочки.

— Садись, грейся, — пригласил Ругер, — а я посмотрю, нет ли чего поесть.

В какой-то коробке он отыскал пару шоколадных вафель, торжественно сорвал с них обертку и бросил ее в печку. Огонь вспыхнул с новой силой, и через какое-то время в домике стало тепло и уютно.

— Ты здесь живешь?

Он пожал плечами.

— Это мое место. О нем знаешь только ты.

— Почему ты мне его показал?

— Потому что ты — именно тот человек, который должен здесь побывать.

Он снова улыбнулся, и я обнаружила, что он красивый. Серо-зеленые глаза, такие большие, что казалось: у него непременно должно быть острое зрение. Может быть, он видел даже в темноте.

Мы съели вафли, и он спросил, хочу ли я остаться. В домике. С ним.

Я засмеялась — некрасивым смехом. Жестким и холодным

— Только малышня притворяется, что живет в домике на дереве.

Меня будто черт за язык дернул.

Ругер просто смотрел на меня, и уже ничего нельзя было исправить.

Мы познакомились совсем недавно, он показал мне своё тайное жилище, а я уже успела все испортить. Оставалось только сбежать оттуда.

Спускаясь по стволу, я поранилась. Ветви росли вовсе не так удобно, как прежде. И когда я спрыгнула, земля оказалась дальше, чем я рассчитывала. Потому что глаза у меня не такие, как у Ругера, и в темноте не видят.

Неудачное приземление отозвалось во всем теле, от макушки. Ковыляя прочь, я слышала, как Ругер зовёт меня.

Я не откликалась.

Со мной все было ясно. Никакой я не чудак, а просто злобная тварь.

Бывает или не бывает

Когда я влетела в квартиру, было уже довольно поздно. Я чувствовала себя глупой и жалкой.

Из ванной доносились голоса: мамин и папин. Я опустилась на пол в прихожей, попутно стащив с вешалки пальто и укрывшись им с головой: теперь я в домике, никто меня не заметит.

В ванной мама говорила решительно и твердо:

— Можешь ничего не говорить. Я и так все понимаю. Она выгнала тебя, и теперь тебе плохо. Но это не дает тебе нрава безвылазно сидеть в нашей ванной!

Папиного ответа я не услышала — если он вообще что-то ответил. Через минуту в ванной раздался грохот — как будто ванна пошатнулась и ударилась о кафель.

Открыв дверь, я увидела, что папа стоит посреди ванной, мама — в нескольких шагах, с улыбкой протянув к нему руки. Я не верила собственным глазам. У нее порозовели щеки. Папа смотрел на нее, несмело улыбаясь.

— Браво! Вот видишь, совсем нетрудно! Надо взять себя в руки, Фред!

— Папа! — закричала я, бросаясь ему на шею: теперь-то уж мы снова станем нормальной семьей! А в нормальных семьях дети часто бросаются папе на шею, и папа обнимает и крепко прижимает их к себе. И гладит по спине, чтобы они никогда больше не чувствовали себя одинокими и замерзшими.

Но мы не были нормальной семьей. Папа не обнял меня и не прижал к себе. С испуганным видом он сделал несколько неуверенных шагов, словно и в самом деле забыл, как надо ходить. Через несколько секунд он снова оказался в ванне.

— Прости, прости! — пропищала я.

— Жаль, — вздохнула мама. — Ты не виновата, Элли.

Она обняла меня, и мы вместе вышли в коридор. Мама погасила свет. Как будто в ванной никого не осталось.

Не знаю, сон это был или просто мысли: не может у человека быть папы, который все время лежит в ванной. И в мальчика, похожего на собаку, нельзя влюбиться. Мальчика, теплого и мягкого, как собака, который, к тому же живёт на дереве. А сестра, которая только и делает, что спит, — такое бывает?

Что бывает, и чего не бывает?

Красные цифры будильника светились в темноте, и я понимала, что надо что-то делать.

Дверь в мамину комнату была приоткрыта, и я прокралась внутрь. Папина половина кровати по прежнему пустовала.

— Папа не должен жить в ванной.

— Знаю. Но ты же не собираешься принять ванну прямо сейчас? — зевнула она и забралась под одеяло.

— Ты больше не любишь его? Совсем не любишь?

— Кого? — она бросила на меня испуганный взгляд, высунувшись из-под одеяла.

— Папу, кого же еще!

— Люблю, конечно. Поэтому мне и больно от его предательства.

— Но откуда тебе знать, что… — я не могла подобрать слов, но она и так поняла.

— А куда он, по-твоему, уходит, когда его нет дома? У него точно есть другая, просто он ей надоел. Потому и вернулся…

Она снова нырнула под одеяло, и оттуда раздались всхлипывания.

— Мама!

— Угу.

— Иногда не получается быть собой… иногда в человека как будто бес вселяется и говорит разные вещи…

— Элли, умоляю, не бери пример с сестры, ты же знаешь, до чего этак можно докатиться!