Поздравляю, желаю счастья! - Мёллер Канни. Страница 5

Мама выбралась из-под одеяла, лицо ее побледнело.

— С тобой такого не бывает? — настаивала я. — Неужели ты никогда не совершаешь поступков, о которых потом жалеешь?

— Да, но это совсем другое! — вздохнула она с облегчением. — Я думала, ты имеешь в виду… ну, ты понимаешь… Как Лу. Это уже болезнь.

— А ты здорова?

— Надеюсь, — ответила она, и голос у нее снова стал испуганным.

— А папа? Он здоров или болен?

— Он… он безнадежен! — всхлипнула она. — Абсолютно безнадежен! Разве он имеет право так себя вести ?!

— Спокойной ночи! — сказала я. — Ты не ответила на мой вопрос, но мне пора.

Перед тем как отправиться в свою комнату, я наведалась в туалет.

Папа спал, натянув махровое полотенце до самого подбородка. Лицо его было спокойным и умиротворенным.

— Папа! — прошептала я.

Он чуть пошевелился, но глаза не открыл. Я наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Все будет хорошо, — сказала я, зная, что так оно и будет.

Я была уверена, что в жизни все можно исправить и наладить.

Поворотный момент

Так оно и было: все наладилось, по крайней мере, с Ругером Похоже, он привык к людям, которые говорят не подумав.

Мы сидели на каменной ограде, он болтал ногами. На этот раз дождя не было: просто в какой-то момент мы почувствовали, что теперь можем встречаться в любую погоду.

— Иногда я сама не понимаю, что на меня находит… — начала было я.

— Знаю, — ответил он, — как будто в тебя кто-то вселяется.

— Классный у тебя домик, — сказала я, уставившись на свои ботинки.

— Значит, ты не против снова там оказаться?

— Да, — кивнула я.

— Только не рассказывай никому, это место только для нас тобой.

После этих слов я почувствовала, что теперь могу прижаться к нему, прислониться к его плечу. Он слегка подвинулся — ровно настолько, чтобы мне было удобнее сидеть, прижавшись к нему.

— Мой папа уже три недели живет в ванной, — неуверенно начала я.

Похоже, Ругеру это вовсе не показалось странным.

— Значит, там его укрытие.

— Три недели!..

— Наверное, скоро наступит поворотный момент, — произнес Ругер таким тоном, словно был известным специалистом по проблемам людей, живущих в ванной.

— Возможно, ему требуется время, чтобы залечить раны. Вот он и лечит их, — задумчиво произнес Ругер.

— А что это за раны, как ты думаешь?

Он посмотрел на меня и тут же отвернулся.

— Разные бывают раны. Когда ты вдруг оказываешься ненужным. Когда никому нет до тебя дела.

Я почти ничего не знала о Ругере, но поняла: с ним такое бывало. Чувство, когда ты никому не нужен. Может быть, домик на дереве стал его укрытием, его «ванной». Вопросы вертелись на языке, но не смели выбраться наружу. Вдруг я спрошу его о том, о чем он не хочет говорить, и тогда он спрыгнет с ограды и уйдет? Вот чего я боялась.

— Как зовут твоего папу?

— Фред. Фредрик Борг.

— Если через неделю он не выберется из ванны, я приду к вам домой, — решительно произнес он.

— Ладно, — согласилась я, подумав, что такие меры пожалуй, не понадобятся. Но если… то я буду только рада… Ну, что Ругер поговорит с моим папой.

На следующий день у нас не было первых уроков, и можно было спать все утро. Учителей отправили на семинар «Школа и новые информационные технологии». Классный руководитель сказал, что такие занятия ждут и учеников, только позже. Никто, разумеется, от таких известий в ладоши не захлопал.

Прежде чем открыть дверь в ванную, я некоторое время стояла и прислушивалась. Мама час назад ушла на работу в банк. Она сообщила, что ей поручили распределение фондов. Я не имела ни малейшего понятия о том, что это такое. Заметила только, что в последнее время она почти никогда не успевала навестить Лу. А о папе она вообще не вспоминала, как будто его и не было.

Исчезни я — она, наверное, и внимания не обратила бы.

Если бы я перебралась жить на дерево, она, пожалуй, не заметила бы разницы. По-прежнему уходила бы утром в свой банк, чтобы, как обычно, вежливо улыбаться клиентам. Может быть, время от времени ей бы казалось, что чего-то не хватает, но ей и в голову не пришло бы, что это что-то — я. Банк стал бы ее новой семьёй. Банк, столь важный в жизни отдельных людей и.промышленности в целом, как она объясняла. Голос у неё стал незнакомый, обезличенно бодрый и приветливый. Как будто она превратилась в другого человека.

Похоже, мама ходила в туалет и принимала душ только на работе. С тех самых пор, как однажды вечером ей удалось заставить папу встать, она не появлялась в ванной. Видимо, решила обречь его на Полное Одиночество. Она хотела, чтобы он сам сделал первый шаг. А если не может шагать — пусть ползет к ней.

А теперь папу, к тому же, вот-вот должны были выгнать с работы. Пришло письмо о том, что для продления больничного в школе, где он работал учителем истории и обществознания, ему нужна справка от врача. Но никакого врача в нашей ванной и в помине не бывало.

Может быть, это и вообще не болезнь, когда человек не хочет вылезать из ванны.

Из-за двери раздавались звуки, похожие на топот маленьких лапок. Я наклонилась, чтобы заглянуть в замочную скважину.

Он стоял, пошатываясь, между ванной и раковиной и смотрел в зеркало.

Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть, как это исхудавшее, бледное тело покачивается над зеленоватым кафелем. Он был как легкая пена на гребне волны, как пух одуванчика — вот-вот мог растаять и исчезнуть.

Я вошла в ванную и обняла его.

Он ойкнул, будто я сделала ему больно.

Он шатался так, словно вот-вот упадет, но я не сдавалась; схватив его, я решила не отпускать.

— Папа! Не уходи!

Но он вырвался и неуверенной походкой отправился к ванне, а там снова натянул на себя махровое полотенце.

Мне больше не было его жаль. Я сорвала с него полотенце — он сопротивлялся, но я оказалась сильнее. Он сжался на дне ванны, будто испугавшись, что я буду его бить. Тогда мне и в самом деле захотелось его ударить побольнее. Чтобы он, наконец, понял.

— Ты все прячешься! — рявкнула я. — Ты что, забыл, что ты мой отец — и отец Лу тоже?

Он попытался изобразить ироническую улыбку.

И тогда в меня снова вселился бес: рука сама взвилась в воздух, и я влепила папе пощечину.

Он изумленно уставился на меня. Щека покраснела.

Мне удалось взять себя в руки. Хотелось вся объяснить.

— Я знаю людей, у которых есть настоящие папы, — рыдания душили, подбирались к горлу, но я пыталась прогнать их. Справившись с этим, я откашлялась.

Он по-прежнему смотрел на меня большими влажными глазами. «Как маленький», — подумала я.

В следующее мгновение он заткнул ванну пробкой и открыл краны. Вода полилась прямо на полотенце и на папу. Похоже, в него тоже вселился бес, иначе зачем бы ему вздумалось мочить большое полосатое полотенце?

Я хотела закрыть кран, однако папа оказал неожиданно мощное сопротивление.

— Ты же ошпаришься! Включи хотя бы холодную воду!

Но мой отец превратился в упрямого осла, которого не интересовало, что я говорю. Я бросилась к крану и в результате не только сама угодила в ванну, но и ударилась лбом о переключатель душа, а челюстью — о край ванны. Помню только взрыв в голове и звезды перед глазами, совсем как в комиксах.

Наверное, я потеряла сознание. Пришла в себя только на руках у папы. Он сидел на крышке унитаза и покачивал меня, прижимая к себе. У меня текла кровь — изо рта и из раны на лбу, — а он бормотал скороговоркой:

— Можешь простить меня? Сможешь ли ты простить меня?

— Не знаю… Наверное, нет, — прошамкала я, нащупав языком, что во рту не хватает как минимум одного зуба.

Вот так я вытащила папу из ванны.

Мы оба принялись искать мой зуб. Нашли мы его одновременно — он блестел маленьким камешком на дне ванны.