Герой ее романа - Воробей Вера и Марина. Страница 10

9

Минут через пять, после того как раздался звонок на второй урок, в приоткрытую дверь директорского кабинета просунулась светлая головка Юли Туполевой.

– Можно, Раиса Андреевна? – осторожно спросила она.

– Ну конечно, я же тебя вызывала. – Раиса Андреевна приветливо улыбнулась.

Вначале она хотела вызвать в кабинет Волкова и Малышеву, из-за которых, собственно, все и началось. Но тут выяснилось, что они сегодня не пришли в школу. Звонки им домой ничего не дали: к телефону никто не подходил. Раиса Андреевна совсем уже было собралась послать секретаршу за журналом, чтобы позвонить родителям провинившихся учеников на работу, но в последнюю минуту решила не спешить, все равно без Клавдии Петровны разговор с родителями не имел смысла. К тому же перед нынешними событиями вчерашние «любовные» недоразумения заметно поблекли. Подумав немного, Раиса Андреевна пригласила к себе Юлю Туполеву, старосту класса.

Юля вошла, присела на стул, на самый краешек. Искоса взглянув на нее, Раиса Андреевна убедилась, что девочка чувствует себя неуверенно. Именно этого Дондурей и добивалась. И ничего сверхоригинального в ее задумке не было. Начни она разбираться со всем классом сразу, каждый бы ощущал рядом плечо товарища. Другое дело разговор с глазу на глаз. Он давал неоспоримые преимущества, ведь у каждого ученика есть свои слабые стороны, и грех было не воспользоваться ими в подобной ситуации.

– Ну как же так можно, Юля! – начала Раиса Андреевна мягким, укоризненным тоном. – Я могла от кого угодно этого ожидать, но только не от тебя. Ты же одна из будущих медалисток. Во всяком случае, мне бы очень хотелось на это надеяться.

Юля опустила голову, прикусила губу. Это был удар ниже пояса, однако пришлось к нему прибегнуть. Раиса Андреевна поднялась, обошла стол и, встав возле Юли, похлопала ее по руке.

– Ну, хорошо, не расстраивайся, я могу тебя понять. Ты просто поддалась чужому внушению. С кем не бывает! – И только Раиса Андреевна собралась задать главный вопрос: «Кто?» – как Юля вскинула голову и произнесла:

– Нет, Раиса Андреевна, меня никто ни в чем не убеждал.

– Не надо никого выгораживать, – потребовала Раиса Андреевна.

– Никого я не выгораживаю. Мы все так решили, когда отметки увидели, нет, в общем, я… наверное, решила это еще раньше, когда Клавдия Петровна ни за что выгнала Волкова с Малышевой. Просто у меня смелости не хватило правильно… по совести поступить. – Юлины щеки от волнения покрылись румянцем. – Понимаете, у нас с Клавдией Петровной с самого начала отношения не сложились. Ну бывает же так, не находят учитель и ученики общего языка.

– Хм-м, – хмыкнула Раиса Андреевна, возвращаясь в кресло.

Задушевного разговора не получалось. Для нее стала большой неожиданностью та твердость, с которой Юля принялась настаивать на своем. А староста, на помощь которой она рассчитывала в первую очередь, говорила прямо– таки удивительные вещи:

– Раиса Андреевна, а нельзя сделать так, чтобы математику у нас, как и в десятом «А», Ирина Борисовна вела?

– Юля, что ты такое говоришь? – возмущенно всплеснула руками Раиса Андреевна.

– А что? – Юля с надеждой взглянула на нее. – Вот мой папа мне недавно рассказывал, что теперь пациенты в поликлинике могут выбирать себе лечащего врача. А мы чем хуже?

– Глупости, Юля! Да вы Богу должны молиться, что Клавдия Петровна взяла ваш класс! Такого талантливого преподавателя днем с огнем не сыщешь. Ее любая школа с руками и ногами оторвет!

Тут Раиса Андреевна вспомнила недобрым словом методичку с ее пунктом о самоуправлении и самостоятельности. Вот к чему эта самодеятельность может привести. К хаосу! После чего она отпустила Юлю и вызвала Комарова. Ей казалось, что стоит немного надавить на этого парня, как он не выдержит и выдаст зачинщика. Было в нем что-то хлипкое: какой-то беспокойно бегающий взгляд, желание угодить сильному. Но и здесь ее постигла неудача. Комаров ежился, потел, бледнел и заикался под ее леденящим взглядом, но твердил свое:

– Да не знаю я ничего. Чес-слово, Раиса Андреевна. Да кто его знает, кому это в башку упало? Все кричали. Обидно же было – «пары» ни за что схлопотали.

Отпуская его восвояси, Раиса Андреевна лишний раз убедилась, что совесть – надежный тормоз.

С Неделей дело обстояло еще хуже. Он таращился на нее, как говорит сейчас продвинутая молодежь, «держал глаза нараспашку», но ни одного путного слова она из него не вытянула: «Му да му, а что, почему – не пойму». Мальчишка медленно соображал, но это вовсе не означало, что он был глуп.

За ним потянулась вереница ребят: Кукушкина, Крылова, Шустов… Все твердили, что хотят, чтобы у них математику преподавала Ирина Борисовна. Где-то к концу шестого урока, когда была опрошена примерно половина класса, Раиса Андреевна не без черного юмора отметила про себя, что все ребята держатся, как пуговицы в незабвенной интермедии Райкина, – на смерть. То есть на вопрос: «Кто шил костюм, я вас спрашиваю?» – все, как один, в ателье отвечали: «Мы!»

И как ни хотелось Раисе Андреевне, а пришлось вызвать для беседы Белова, которого она собиралась выслушать после всех. Он появился в кабинете, как всегда подтянутый, аккуратный и невозмутимый. Эта уверенность, не по годам данная мальчишке, всегда раздражала Дондурей.

– Проходи, садись, – сказала она.

– Спасибо, я постою, – вежливо ответил Белов.

В кабинете возникла пауза. Раиса Андреевна смотрела на Белого пристально, словно хотела прочитать его мысли, но взглядом не подавляла. Еще не время.

А Сергей Белов в это время думал буквально следующее: «Если бы Дондурей упала в колодец – это был бы несчастный случай. Но если бы кто-то вытащил ее оттуда – это было бы преступлением». Он вспомнил бледное лицо Комара и его вопль, когда тот вышел из ее кабинета:

– Ребята, я в клочьях!

Туся Крылова была более многословна:

– Уставилась на меня своими ледяными рыбьими глазами. Зрелище кошмарное! Фильмы ужасов отдыхают!

За ней Борька Шустов невесело пошутил, что перед Дондурей белые акулы и те бледнеют. А Лиза Кукушкина, член школьной редколлегии, огорченно добавила:

– А мне знаете что сказала? Сказала: вместо того чтобы демарши устраивать, лучше бы газетой занялись. Три недели прошло, и ни одного выпуска.

В общем, достала Дондурей всех! Но так ведь знали, на что шли, когда прогуляли урок. Эти сорок минут они провели в сквере за школой. Он удачно располагался – из окон учительской не просматривался. Накрапывал мелкий дождик, ребята шумели, не замечая его. Нужно было решить главный вопрос: что делать дальше? И решили. Настаивать, чтобы Клаву от них убрали. Народ завелся основательно, но Белый-то знал, что среди своих все герои, а вот в кабинете завуча или на педсовете… Короче, он провел небольшую разъяснительную работу: мол, не тот случай, отката быть не должно – и закончил ее вовремя пришедшими на ум словами Клавы:

– В общем, прежде чем кто-то из вас пойдет на это в знак глупой солидарности или еще по каким-то соображениям, советую учесть все последствия этого поступка!

И тут Дашка, стоявшая напротив Белого, взглянула на него из-под зонтика и произнесла с задорными нотками в голосе:

– Как там у мушкетеров говорится? «Один за всех и все за одного!» Так и нам нужно действовать, когда на ковер вызовут.

Он в тот момент не сдержался, по-свойски ей подмигнул и сказал:

– Ага! Круговая оборона!

Вот они ее и держат – эту оборону. Дошла очередь и до Белого. С ним Дондурей, судя по всему, выбрала иную тактику: глазами не ест, держит паузу, стоя у окна, наверное, хочет, чтобы он прочувствовал всю степень своей вины. Пусть. Она молчит, и он будет молчать. Первым вообще невежливо начинать со старшими разговор, а отношения между ним и завучем с самого начала сложились хоть и прохладные, но вежливые.

– Ну что? Так и будешь молчать, Белов? Тебе нечего мне сказать? – наконец-то поинтересовалась Дондурей, усаживаясь за стол.