Журавленок и молнии (с илл.) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 68

— Нет! Там целое подземелье! Как это могло случиться? Под самой дорогой! Крепеж разрушило, что ли?

— Не знаю! Потом разберемся! — закричал Горька. Струи лупили его по худым плечам и по голове с облипшими волосами. — Бежим!

— Подожди! А может, это подземный ход с Маковой горы?

— Может быть! Бежим!

Но Журка стоял. Он-то был сыном шофера. Он знал, что случится, если на скользкой дороге врежется передними колесами в эту щель автомобиль.

— Машина может грохнуться!

— Да не грохнется! Здесь они не ходят!

— А если на улице Мира опять проезд зальет? Все машины сюда повернут!

— А что делать? — крикнул Горька и присел от громового удара.

— Беги в школу! Скажи кому-нибудь, чтобы позвонили в ГАИ. Егору скажи!

— Бежим вместе!

— Да нельзя вместе! Я сигналить буду, если поедут! Вот, галстуком! — Журка дернул на шее слипшийся галстук. — Беги, ты в кедах, а у меня ноги скользят!

Горька рванул навстречу потокам и ливню. И на середине переулка скрылся за водяной завесой.

Журка оглянулся. До этого момента он не чувствовал холода, он был как бы сам частью стремительного дождя. Но сейчас задрожал.

Над тротуаром на высоте второго этажа горело окно. Там, в доме, зажгли очень яркую лампу, и широкий квадратный луч пробивался сквозь сверкающую толщу ливневых струй. Он чуть наклонно шел над мостовой и рассеивался на другой стороне улицы.

Журка машинально встал под этот луч, будто здесь было теплее.

Видимо, над Крутым переулком был самый центр грозы. Молнии стреляли уже не розовым, а белым светом, и гром трахал за ними сразу, без малейшей задержки. Журка пригибался от взрывов электрического треска, но делал это машинально. Он знал, что грома бояться нечего…

После очередного удара он не услышал, а скорее угадал, что сверху надвигается машина. И правда, за стеною ливня забрезжили размытые пятна горящих фар, а чуть позже проступил квадратный силуэт автобуса или автофургона.

Теперь все пошло очень быстро. Журка бросил к ногам сверток с одеждой, наступил на него, чтобы не смыло, рывками растянул на шее узел, вскинул в кулаке галстук. Но ткань была темная от воды, струи прижали ее к руке.

«Не заметят, — понял Журка. — А если и заметят, ничего не поймут».

А когда поймут, будет поздно!

Если бы галстук — на свет!

Но луч шел высоко над головой — не достать, не допрыгнуть.

Журка нагнулся, выхватил из одежды шпагу. Ножны отлетели, и вода смыла их в провал. Журка намотал галстук на конец клинка, затянул узел, вскинул тонкий клинок над головой. Все равно не хватало высоты. Чуть-чуть! А тяжелый автомобиль шел, шел, шел, и его фары расцветали за стеклянной стеной ливня, как громадные подсолнухи.

Журка встал на цыпочки и яростно тянулся к лучу. Наконец, то ли кто-то шевельнул в доме лампу, то ли сам Журка через силу рванулся по вертикали — луч коснулся галстука. Сырой клубок ткани налился неярким, но отчетливым багровым светом.

Теперь заметят! Если не смогут затормозить, то в крайнем случае отвернут. Лишь бы устоять, не упасть…

И он стоял, вытянувшись вверх, и каждая жилка стонала в нем, дрожа от яростной и нервной силы. Струи били по лицу, но он не закрывал глаз и смотрел на свой крошечный красный сигнал.

Опять вспыхнула над головой трескучая оглушительная звезда. Журка пригнулся и вытянулся вновь.

«Если ударит в клинок, я, наверно, не услышу грома», — подумал он. И стоял…

Молнии рубили ливневое пространство над соседними крышами, и каждая могла пройти обжигающим ударом через тонкую сталь клинка и струны Журкиного тела.

Не ударит? Не попадет?

Может быть, нет.

На этот раз, наверное, нет…

Но впереди еще столько гроз…

И если вы увидите под ливнем и молниями Журавленка, пожалуйста, поспешите ему на помощь.

Поспешите, как спешили восьмиклассники, поднятые отчаянным Горькиным криком.