Единица «с обманом» - Нестайко Всеволод Зиновьевич. Страница 4
Теперь мальчишки играли в футбол от зари до зари. И так старались, так старались, аж пар шел от них. Каждому хотелось, чтоб его игру увидел и оценил Директор. Правда, Директор дома почти не бывал — то на тренировке, то в отъезде.
Но сегодня Директор дома, это ребята знали точно. Во время вчерашнего матча, который транслировали по телевидению, он получил травму, и видно было, как он, прихрамывая, ушел с ноля.
Шурик сидел на балконе и смотрел во двор. Там ребята играли в футбол. С тех нор как к ним переехал Бумбарасов, Шурик чаще всего сидел на балконе. Тут он чувствовал себя ближе других к знаменитому Директору, и ему это было приятно. Он видел, что мальчики то и дело поглядывают на бумбарасовский балкон, и невольно видят его, Шурика, в такой близости к Директору, что наверняка завидуют. Это тоже было Шурику приятно. А когда он порой слышал шаги Бумбарасова у себя над головой, сердце его радостно замирало. И ему хотелось совершить что-то необычное, геройское и чтобы это увидали и ребята, и Директор, и все-все. Эх, если б, например, начался вдруг пожар, и на глазах у всех Шурик вынес травмированного Директора из огня. Или… еще что-нибудь… Но пожара не было. Бумбарасов не курил и с огнем обращался осторожно. Правда, один раз (это было на другой день после приезда из Евпатории) Шурик проснулся среди ночи от какого-то грохота на кухне. Шурик бросился туда и увидел: с потолка льет, а мать и отец, шлепая босыми ногами, подставляют миски, кастрюли, корыто… Мать громко ругалась, а отец ее успокаивал. Потом позвонил Бумбарасову по телефону и сказал:
— Простите, по-моему, у вас что-то творится на кухне. Смотрите, чтоб не испортило вам полы. У нас льет, как из ведра.
Оказалось, что с вечера не было воды. Директор открутил кран и забыл, а ночью вода пошла… Но то было ночью, все мальчишки спали и ничего не видели, и Бумбарасов не был травмированным, и, если уж на то пошло, то выносить бы пришлось Шурика, а не Бумбарасова…
Валера Галушкинский сегодня не играл, он поехал с родителями в село к родственникам. Вторым капитаном был Леня Монькин, и команда Игоря Дмитрухи побеждала с разгромным счетом 23:5. Игорь носился по полю как угорелый. Никогда не играл он так яростно, так вдохновенно забил восемнадцать голов! Такой триумф бывает, может, раз в жизни. Неужели Директор не видит этого? Нет, не мог он этого не видеть. После каждого гола команда Дмитрухи так ревела от восторга, что стекла звенели. И хоть на балконе Бумбарасова не было, он, конечно же, смотрел в окно. Ну не мог же он не смотреть!
Неожиданно Монькин прорвался к Дмитрухинским воротам. Назревал гол. Игорь Дмитруха, спасая свои ворота, изо всей силы встретил мяч сильнейшим ударом и, как говорят футболисты, мяч «дал свечу». Он взлетел высоко-высоко, и упал… прямехонько на балкон Бумбарасова. Все так и ахнули, разинули рты и только растерянно переглядывались. Вот уж совсем непредвиденная, позорная комбинация получилась! Идти беспокоить травмированного Директора, извиняться, мы, мол, запулили мяч к вам на балкон…
О! Это значит опозорить себя в глазах знаменитого футболиста на веки вечные. Легче было провалиться сквозь землю.
Игорь Дмитруха стоял белый как сметана.
И тут у Шурика внутри что-то щелкнуло — будто сломался какой-то предохранитель.
Сбоку к Шурикову балкону была прикреплена деревянная решетка, по которой вился дикий виноград.
Шурик влез на перила и начал карабкаться по этой решетке вверх к бумбарасовскому балкону.
Снизу послышались крики: «Смотри! Ух ты! Лезет!»
А Шурик лез и ничего не ощущал, кроме нервной щекотки в горле. А в голове звенела одна отчаянно-радостная мысль: «Я герой! Я герой! И все это видят! Ой, я герой!»
Он почти долез, еще совсем немного… И вдруг ботинок зацепился за виноградную лозу. Стараясь освободиться, Шурик глянул вниз и… похолодел! Он почувствовал высоту. Шурик судорожно сжал пальцы и оцепенел. Он понял, что теперь не сможет оторвать рук от перекладин решетки, не сможет ни взобраться вверх, ни спуститься вниз.
Скользкий страх холодным потом покрыл все его тело. Шурик открыл рот и — не крикнул, нет, голоса не было! — жалобно и растерянно мяукнул, как замученный котенок.
И тут чья-то сильная рука схватила его, оторвала от решетки и потащила вверх.
— Ах ты дурень!.. — сердито крикнул Директор. Он поставил Шурика на балкон и дал ему легкий подзатыльник, потом другой, третий…
Шурик только клевал носом в такт и всхлипывал…
…Три дня он не выходил во двор и даже на балконе не появлялся.
Шурик сгорал от стыда, вспоминая, как Бумбарасов тащил его, будто шкодливого котенка, а потом при всех надавал подзатыльников. На четвертый день пришлось пойти в аптеку — заболела бабушка. И только вышел Шурик из дома, как тут же наткнулся на ребят. Они стояли, разбившись на пары, — готовились к игре.
Заметив Шурика, Валера Галушкинский, который сегодня приехал и только что появился во дворе, по привычке захихикал:
— О, Фурик Бабенко выполз!
Но никто из мальчишек не засмеялся. А Игорь Дмитруха сплюнул сквозь зубы и пнул Галушкинского в плечо:
— Не цепляйся к нему! Он — молоток! Ему сам Директор по шее надавал!
И было в этих словах уважение, а может быть, и зависть.
…На следующий день Шурик стоял во дворе на своем обычном мосте — у стенки возле пожарной лестницы.
Но он не просто стоял.
Он согнулся и чуть подался вперед, и поза ого выражала напряженное ожидание. Метрах в десяти от него Игорь Дмитруха разгонялся, чтобы ударить по мячу.
Игорь Дмитруха тренировал Шурика Бабенко на вратаря.
За третьей партой в среднем ряду сидит худенькая девочка с длинной шеей, коротко остриженная под мальчика.
Это Макаренко Нина, или, как называют ее — девчата, Макар, а мальчишки — Макаронина.
Макаронина
Макаронина считала, что девчонкой она родилась случайно. Ее совсем не интересовало то, что обычно интересует девчат. Она играла в футбол и в хоккей, стреляла из рогатки, рисовала во время уроков на последней странице тетрадки военные корабли, танки, самолеты. И подсмеивалась над девчонками. Одевалась она тоже, как мальчишка, и дома ходила всегда в джинсах или в шортах. И решительно не признавала ничего белого — ни белых кофточек, ни тем более белых платьев — с ее мальчишескими замашками все белое немедленно превращалось в грязно-серое, а то и в черное.
Но мальчишки ревниво относились к такой сопернице. Они редко принимали ее в свою компанию, а если и принимали, то все время старались подчеркнуть, что она все же девчонка, хоть по правде сказать, в футбол и в хоккей она играла не хуже, а даже лучше многих из них. Но такой уж мальчишки народ — не любят они, чтоб девчонки посягали на их права.
А Макаронина будто не замечала высокомерного отношения к ней мальчишек. Гаркнет на нее, к примеру, Игорь Дмитруха или Валера Галушкинский во время игры в футбол:
«Шевелись! Чего пасешься на одном месте?!»
А через минуту она уже кричит Любе Присяжнюк или Тане Вербе, которые спокойненько стоят в сторонке и смотрят на игру.
«Чего пасешься на одном месте?!» Хотя они ей нисколько не мешают.
Девочкам это, конечно, не нравилось. Девочки с Макарониной не дружили. Водились с ней только две ученицы — Галочка Билан и Светочка Черненко.
Галочка Билан и Светочка Черненко были неразлучны еще с детского сада. Обе хрупкие, с тоненькими ручками и ножками — будто невесомые. Кажется, дунь на них — и полетят. Всегда в чистеньких платьицах, с большими бантами, они во время перемены, взявшись за ручки, чинно прохаживались по коридору школы, как в фойе театра. Все тетрадки и учебники у них были обернуты белой бумагой, а сами обертки в цветочках и переводных картинках.
Галочка и Светочка олицетворяли собой все девчоночье, что только можно было олицетворять. И на первый взгляд казалось просто странным, как это Макаронина могла с ними водиться.