Я тебя не вижу - Воробей Вера и Марина. Страница 8

И сразу на душе у Марины стало светло и радостно.

– Скоро каток зальют, – сказала Юля, когда они вошли в подъезд. – Надо коньки наточить.

Юля достала из кармана ключи, но, к ее удивлению, дверь оказалась открыта.

– Ба, – позвала Марина. – Бабушка!

Из комнаты выглянула Генриетта Амаровна.

- Уже пришли? – сказала она, и ее лицо приняло озабоченное выражение, потому что она забыла сделать салат, а сейчас ей было не до этого.

– А почему дверЬ’открыта? – спросила Марина. Еще она хотела спросить, почему бабушка сидит в темноте, но теперь в этом не было необходимости на пороге комнаты стоял Колька.

– Проводка в порядке, – сказал он. – Надо смотреть щиток.

– Здрасте. – Юля улыбнулась, и Марину это привело в бешенство.

Улыбаться? Ему?

– Здрасте. – Колька ласково посмотрел на Юлю, потом на Марину и широко улыбнулся, отчего его лицо, круглое, как сыр, стало еще шире.

Он был похож на сытого кота и на первый взгляд действительно казался безобидным и даже доброжелательным. Но что бы ни говорила Юля, его развязная походка и глаза-угольки, ужасно хитрые глаза, – все это производило двоякое впечатление: может, он правда «милый человек», а может, негодяй, каких мало.

– Как успехи? – спросил Колька, обращаясь к Юле.

Он по-свойски потрепал ее по плечу и, не дожидаясь ответа, вышел на лестничную клетку.

– Нормально, – пожала плечами Юля.

– Это хорошо, – сказал Колька из-за двери. – Молодец.

- А?

– Молодец, говорю. Так держать.

«Марина права, – подумала Юля. – Такой действительно может убить. А сам при этом будет улыбаться».

Даже если Марина была права, Колька не сказал ничего, что могло бы его выдать, но что-то настораживало в его поведении – наверное, эта нарочитая доброжелательность. Юля с детства не любила, когда с ней сюсюкают.

Через пять минут в коридоре зажегся свет, и, получив скромное вознаграждение, Колька наконец ушел.

– Бабушка, – сказала Марина, когда, расплатившись с Колькой, Генриетта Амаровна вошла на кухню, – что он тут делает?

– Кто он? – не поняла Генриетта Амаровна.

– Этот тип, электрик. Что ему надо?

– Как что? – удивил ась Генриетта Амаровна. – Муся, у нас перегорел свет.

– Просто так? Ни с того ни с сего?

– Ну да.

Вид у Генриетты Амаровны был растерянный она не понимала, в чем ее вина. Если бы Марина объяснила – тогда другое дело, но она не могла сказать правду, а потому, устроив сцену, выглядела как нельзя более глупо. Марина это понимала, но доводы разума уже не действовали – так было всегда, когда она срывалась.

– И потом, бабушка, может, он бандит. Как ты могла пустить его в дом?

– Муся, что с тобой? – Генриетта Амаровна надела очки. – Это просто электрик.

Когда•Генриетта Амаровна чего-то не понимала, она всегда надевала очки. Но сейчас это не помогло. Со стороны могло показаться, что Марина сошла с ума.

– Бабушка, – сказала она, – электричество не может погаснуть просто так.

– Успокойся. – Юля потянула ее за рукав. - Давай есть.

– Я спокойна, – крикнула Марина, отдернув руку. – Просто это глупо. Зачем пускать его в дом? – я не понимаю. – Генриетта Амаровна поверх очков посмотрела на Марину. – Муся, в чем дело?

13

На тротуарах, на ветках деревьев и на крышах – всюду, лежал снег. Снег шел целый день, но, когда стемнело, облака рассеялись, и теперь небо было усыпано звездами.

К семи часам домашнее задание наконец было сделано, и Марина присоединилась к Юле и Генриетте Амаровне, уже севшими ужинать.

Настроение у Марины было хорошее: ей надоело переживать – надоело, и все.

«Мр-мяу», – сказала Негодяйка и потерлась о ее ногу.

Марина почесала ее за ухом и принялась за еду, а Негодяйка, проводив взглядом кусок котлеты, который Марина наколола на вилку, села рядом и закрыла глаза, чтобы зря не расстраиваться – все равно не дадут. Юля не разрешала кормить Негодяйку со стола, и никто с ней не спорил, потому что это была ее кошка, но любили ее все одинаково, и, разумеется, Юля не имела ничего против, потому что считала, что ревность сродни жадности, а жадных людей она терпеть не могла. Вообще в Юле удивительным образом сочетались качества, на первый взгляд несовместимые: рачительность и душевная щедрость, сдержанность и отзывчивость. Марина даже немного ей завидовала. Но все же главным предметом ее зависти были Юлины волосы – чудесные длинные волосы настоящего соломенного цвета. Марина даже думала прокраситься, но, когда представила, какой нелепый у нее, будет вид, сразу передумала. Нет, лучше она останется такой, какая она есть.

Что-что, а делать котлеты Генриетта Амаровна умела, кроме того, Марина ужасно хотела есть. Она ела и думала о Юле и Негодяйке, о Мите, Людмиле Сергеевне. Но больше всего, конечно, о Мите – потому что Митю она любила.

Марина страшно проголодалась, и, надо сказать, ей было немного стыдно. Принято считать, что любовь и котлета – как гений и злодейство – вещи совершенно несовместимые. Но если подумать, влюбленность – самое что ни на есть естественное для человека состояние, потому что когда мы влюблены, у нас и голова не болит, и аппетит налаживается. Разве это плохо? Когда человек влюблен, он даже выглядит лучше, и нет в этом ничего зазорного. Как знать, может; мы для того и влюбляемся, чтобы жить стало веселее.

И все-таки Марине было немного неловко: видел бы сейчас Митя, как она, влюбленная и одинокая, трескает бабушкины котлеты. Действительно, жизнь полна противоречий. Но больше Марину мучило другое: она не знала, как относится к ней Митя, – и это было просто невыносимо. Когда Митя был рядом, ей казалось, он ее любит. Но стоило Марине остаться одной, как ее начинали терзать сомнения. Иногда даже казалось, что она должна быть ему противна, потому что те мелочи, на которые ее близкие просто не обращали внимания, для него могли значить очень много: скажем, ее голос или запах волос. У каждого человека есть свой запах. Действительно, чем пахнет ее кожа? А ее голос – как он звучит? Как она ни старалась, Марина не могла представить, какой видит ее Митя. Видеть – теперь это слово казалось ей странным. Зрение – что это? Бесценный дар? А может, наоборот? Внешность обманчива тембр голоса и запах могут рассказать о человеке гораздо больше. Митя замечал то, что зачастую ускользало от обычных людей. Он жил в другом мире, и этот мир – мир звуков и запахов, мир, где всякое прикосновение, каждое слово имеет вес, – только этот мир теперь казался Марине настоящим.

14

Когда человеку четырнадцать лет, он часто удивляется. Но это, действительно, был особенный вечер.

Марина редко гуляла просто так, без всякой цели, она просто забыла, как это бывает. И Митя, наверное, тоже.

Они шли в темноте мимо длинного девятиэтажного дома и разговаривали, как разговаривают старые друзья. Осторожно ступая по заснеженному тротуару, Марина тайком смотрела на Митю, но каждый раз спохватывалась и отводила взгляд, потому что ей казалось; он чувствует, когда на него смотрят. ОН– краснела, как первоклассница, но не могла удержаться и, делая вид, что озирается по сторонам, снова украдкой смотрела на Митю.

«Я тебя люблю, – думала она. – Слышишь, я тебя люблю».

А сама рассказывала о том, что было в школе и как вчера она поссорилась с Юлей.

Митя шел рядом, постукивая перед собой тонкой тростью, и молчал. Редкие прохожие, заметив в свете фонаря необычную пару, провожали их любопытным взглядом.

– Знаешь, – сказала Марина, – сегодня к нам приходил электрик.

Митя ответил не сразу. Он был занят своими мыслями.

– Кто? – спросил он. – Электрик.

Митя рассеянно кивнул.

– Когда мы пришли из школы.

И снова молчание.

Марина едва не заплакала от обиды. Что же это такое? Ее жизни угрожает опасность, а он и в ус не дует. Нет, Митя ее не любит.

– К вам приходил электрик? – наконец спросил он.

На этот раз в его голосе звучала тревога. Марина не понимала, что она чувствует, – наверное, это была благодарность. Обида быстро прошла, и, еще раз посмотрев на Митю, Марина испытала такой прилив нежности, что у нее закружилась голова. Еще бы – он за нее боится. Разве это не доказательство любви?