Я тебя не вижу - Воробей Вера и Марина. Страница 9

– Да, – сказала Марина. – Сегодня.

Она вдруг поймала себя на мысли, что специально хотела напугать Митю, чтобы проверить, как он к ней относится. И когда Марина это поняла, ей стало стыдно. Ну почему, почему она сначала говорит, а уже потом думает. И кто тянул ее за язык?

– Что ему нужно? – спросил Митя.

Ожидая ответа, он остановился. Ему не было все равно – теперь это стало очевидно.

– У нас погас свет, – объяснила Марина. – Он сказал: что-то со счетчиком. Может, правда, а может, врет. Не знаю.

– Врет?

– Знаешь, мне кажется, он о чем-то догадывается. Наверное, он тогда видел, как я сунула в карман ключи.

– Даже если это так, зачем он приходил?

– Ключи – это улика. Если он выяснит, с кем я живу и когда бываю дома, он может их забрать. – Забрать? Как?

– Например, прийти, когда никого не будет дома. Если он смог зарезать человека, то залезть в квартиру – для него пара пустяков.

Митя был старше, и потому мог рассуждать здраво. Он верил Марине – и это отличало его от Юли, – но так же, как она, Митя считал, что Марина несколько преувеличивает. Вряд ли у человека, который так напился, что зарезал свою любовницу, достанет самообладания за кем-то следить, а потом вскрыть дверь чужой квартиры, чтобы устранить улики, тем– более что ключи – это не доказательство. Люди часто теряют ключи.

– Даже если это он убил женщину, – сказал Митя, – даже если ключи действительно принадлежат ему, найти связку ключей в квартире, где ты второй раз в жизни, не так просто – на это может уйти целый день.

– Вряд ли это его остановит. Пока ключи у меня, он рискует оказаться в тюрьме. В конце концов, за кражу со взломом дают меньше… – Марина немного подумала, прикидывая, сколько лет можно получить за кражу со взломом. – Наверняка меньше. Или нет?

– Я не думаю, что он на это решится, – сказал Митя, оставив ее вопрос без ответа. – Слишком опасно. А в вашем присутствии он вряд ли станет обыскивать дом. – Митя улыбнулся. Представляешь, какой переполох поднимет твоя бабушка?

– Это правда, – согласилась Марина. – Зачем ему рисковать? Значит, он придет, когда я буду дома одна…

«Одна?»– спросила она себя и ужаснулась.

Встретиться с ней один на один и потребовать, чтобы она отдала ключи, – что может быть проще. По крайней мере, для этого Кольке не придется ломать дверь. Он может подождать ее в подъезде или подкараулить у школы. Как ей раньше это в голову не приходило? Но тогда что он делал у них дома?

– Марина, – сказал Митя и остановился.

– Что?

Митя повернул голову на звук ее голоса. Его лицо было так близко, что Марина едва не потеряла сознание. «Я его люблю», – снова подумала она.

– Марина…

– Что?

– Мы… понимаешь…

«Мы должны обратиться в милицию», – скажет он. И тогда у Марины не будет выбора. И пускай.

Но вместо этого Митя сказал:

– Марина, мы не можем быть вместе.

И прежде чем она успела что-то ответить, он притянул Марину к себе и обнял так крепко, как никто не обнимал ее раньше. Даже папа.

– Не можем? – сказала Марина так тихо, что сама не была уверена, произнесла она это вслух или просто подумала. – Почему?

Митя снял перчатку и, погладив ее по щеке, сказал, едва касаясь губами кончика ее уха:

– Потому что я другой. Понимаешь?

Марина молчала. Ей казалось, она умрет, если сейчас он решит уйти. Обхватив его за шею, она изо всех сил обняла Митю, как обнимала папу, когда узнала, что он уходит, и долго стояла неподвижно, прижимаясь щекой к его груди.

- А?

Но Митя молчал.

Марина подняла заплаканные глаза и заглянула ему в лицо.

– Другой? – сказала она, глотая слезы. – Ну и что?

15

У Марины была своя комната, и теперь она впервые об этом пожалела.

Когда она пришла домой, Юля уже легла, и Марине не удалось с ней поговорить. Если бы они жили в одной комнате, они могли бы говорить сколько угодно, а Марине так нужен был ее совет. Но вставать посреди ночи и идти к Юле было глупо.

В окнах уже давно погас свет. За стенкой тихо посапывала бабушка, Юля тоже, наверное, спала, а рядом с ней, свернувшись калачиком, дремала Негодяйка. И только Марина никак не могла заснуть.

В свете луны блестел снег. Небо было усеяно звездами, и все в этом мире пело и сияло, радуясь наступлению зимы. Обычно такими вечерами на Марину снисходило умиротворение, но сейчас она думала о Кольке – и снова ее воображение рисовало ужасные картины. В конце концов, он может просто ее убить – почему нет? Выход один: идти в милицию. Но если Колька узнает, ей конец.

Марина просто не находила себе места. «Ничего, успокаивала она себя, – утро вечера мудренее». Завтра она поговорит с Юлей, и ей сразу станет легче. Пускай Юля решит, как ей поступить, а там будет видно.

Первой, как обычно, встала Генриетта Амаровна. Следом за ней проснулась Юля. Что касается Марины, она пока не подавала признаков жизни.

– Эй! – крикнула Юля, проходя мимо ее комнаты. – Давай быстрее. Мы опаздываем.

Марина открыла глаза, но продолжала лежать. «Сейчас», – хотела сказать она, но, как выяснилось, она не могла говорить.

Марина проснулась с такой головной болью, что ей не сразу удалось встать с кровати. Кроме того, у нее был заложен нос, а горло болело так, словно она проглотила ежа. Ей было так плохо, что даже думать не было сил, а потому, пытаясь оценить свое состояние, она так и не смогла решить, что именно нужно делать: остаться в постели или, пока не поздно, встать и отправиться в школу. Ясно было одно: она заболела.

Юля как раз доела яичницу и, вымыв тарелку, села пить чай.

– Ты что? – спросила она и, едва не выронив чашку, уставилась на Марину, которая стояла на пороге в тапочках и ночной рубашке.

– Заболела, – сдавленным шепотом сказала Марина. – Плохо.

– Простудилась? – спросила Юля, хотя это и так было понятно.

Марина хотела что-то сказать, но, разрывая гортань, в горле, как в старой водопроводной трубе, что-то хрипело и булькало. Она виновато развела руками.

– Дети, – крикнула из кухни Генриетта Амаровна, – вы опаздываете.

– Сейчас! – Юля показала на часы. – Я пойду, ладно?

– Подожди, – басом сказала Марина и при этом отчаянно замотала головой.

Ей, разумеется, не нравилось, что ее голос звучит, как неисправный водопровод, но, с другой стороны, она могла хотя бы как-то объясниться, а это уже кое-что.

– Поговорить, – сказала она, и ее лицо исказилось от боли.

– Разве ты можешь говорить? – улыбнулась Юля.

Но Марине было не до шуток. Она собрала последние силы и, стараясь употребить как можно меньше слов, сказала, делая такие паузы, что у Юли едва хватило терпения, чтобы дослушать ее до конца:

– Митя. Говорит. Нужно. Идти. В милицию. Идти?

– Зачем? – не поняла Юля. – Извини, я забыла.

Она опустилась на табуретку и, потирая пальцами виски, стала думать.

– В милицию? – спросила она, как будто пыталась понять, как это звучит.

Звучало убедительно. Наверное, Митя был прав.

– Он прав, – сказала Юля. – Сама ты все равно ничего не выяснишь. И потом, это опасно. – Она допила чай, который уже остыл, и поставила чашку в раковину. – Я думала, тебе показалось. Но если ты уверена, нужно идти.

Марина кивнула, давая понять, что главное она поняла, а остальное можно обсудить позже, потому что принять участие в разговоре она все равно не сможет. Кроме того, Юля опаздывала.

– Дети! – на пороге стояла Генриетта Амаровна. – О боже, – сказала она, увидев Марину. – Что это значит?

Марина показала на горло, и на ее лице снова изобразилось страдание.

– Я так и знала, – всплеснула руками Генриетта Амаровна. – Я так и знала.

– Я пошла, – сказала Юля и на прощанье помахала Марине рукой. –

– Юля, – напомнила Генриетта Амаровна, – ты опаздываешь.

Марина с завистью смотрела, как Юля надевает ботинки, и в этот момент ей казалось, что нет на свете ничего лучше, чем выйти утром из дома и полной грудью вдохнуть свежего морозного воздуха.