Всадники на станции Роса - Крапивин Владислав Петрович. Страница 9

Алексей Борисович покачал головой.

— Нет, малыш. Не хочу я тебя обманывать, не встречал. Я бы запомнил такую фамилию.

— А у мамы другая фамилия — Ласкина.

— Нет, Сережа. Не знаю… Сибирь громадная. Где это было?

— Где нефть. Под Сургутом. Она там и раньше бывала. И с папой там познакомилась. Он биолог-охотовед.

— В тех краях я бывал. Да разве всех запомнишь? Может быть, и встречались когда-нибудь.

Почти шепотом Сережа сказал:

— А у меня карточка есть. Хотите покажу?

— Покажи, конечно.

Из нагрудного кармана курточки Сережа достал блокнотик и вынул из него фотографию. Она была размером с карманное зеркальце.

Алексей Борисович положил снимок на ладонь. Посмотрел полминуты и снова покачал головой.

— Нет, Сережа. Я запомнил бы… Красивая у тебя мама. И молодая совсем.

Сережа кивнул:

— Двадцать четыре года. Я ее хорошо помню, хотя мне всего пять лет было.

— И карточка всегда с тобой?

— Всегда.

Он вложил снимок между страничками и спрятал блокнот в карман.

*

Морской бой — игра нехитрая, но тоже требует умения. Алексей Борисович один раз уже потерпел полный разгром и теперь слегка нервничал.

— Не понимаю, как ты ухитряешься? По теории вероятности шансы у нас должны быть примерно равные… Слушай, а ты не подсмотрел?

— Да честное пионерское! Просто у меня особый способ… Дэ-один.

— А вот тебе и способ! Промазал! Жэ-семь.

— Мимо. Е-три.

— Тьфу, черт! Угробил канонерку. Бей еще… Ты что, Сережа?

А Сереже сразу стало не до канонерок. Он увидел, как на дороге затормозил знакомый лагерный «газик». И от машины к станции шагал по заросшей тропинке сам Тихон Михайлович Совков.

— Ну вот — тоскливо сказал Сережа. — Начальник приехал.

Алексей Борисович быстро оглянулся.

— Ишь ты! — непонятно сказал он.

Сережа сидел, сощурившись и сжав губы.

— Начнется теперь все снова, — шепотом сказал он.

— М-да… — неопределенно откликнулся Алексей Борисович.

Сережа думал, что он заступится, а он «м-да».

Сережа резко сказал:

— В лагерь я все равно не поеду.

— Смотри. Это в конце концов — твое дело.

— Не поеду я! — повторил Сережа.

Алексей Борисович вдруг улыбнулся.

— Ну а если не поедешь, тогда зачем нервничать? Давай играть дальше. Посмотрим, что будет.

*

И было вот что.

Начальник лагеря подошел и остановился, выжидающе глядя на Сережу.

— Вэ-один, — напряженным голосом сказал Сережа.

— Может быть, Каховский, ты обратишь на меня внимание? — спросил Тихон Михайлович.

— Я обратил, — сказал Сережа. — Вэ-четыре, Алексей Борисович.

— Может, ты хотя бы поздороваешься? — спросил начальник.

— Здравствуйте… Мимо, Алексей Борисович. Вэ-шесть…

— Вляпал, — с сожалением сказал Алексей Борисович. — В подводную лодку.

— Гражданин, я, кажется, разговариваю с мальчиком, — с достоинством произнес товарищ Совков. — Я просил бы не мешать.

Алексей Борисович поднял на него добрые свои зеленоватые глаза.

— Этот мальчик сбежал из лагеря! — возмущенно известил директор. — Вам это известно?

Услышав слово «сбежал», Сережа шевельнул плечом, но промолчал.

— Мне Сережа изложил, так сказать, ситуацию, — откликнулся Алексей Борисович. — В общих чертах. Правда, не совсем так, как вы. Он сказал, что не сбежал, а ушел из лагеря. В соответствии с вашим распоряжением. Кажется, вы не сошлись во взглядах на тайну переписки?

— При чем здесь тайна переписки? Вы что, угрожаете мне?

— Ну что вы! — с мягким упреком воскликнул Алексей Борисович. — Чем я вам угрожаю, посудите сами? Разве я похож на человека, который может угрожать?

— Тогда почему вы вмешиваетесь? Собственно, кто вы такой?

— Да я и не вмешиваюсь. Я, простите, отвечаю на ваши вопросы. Кто я такой? Сережин попутчик, вместе ждем, когда поезд придет… А вообще-то, Тихон Михайлович, я думал, что вы ^меня не забыли еще Мы с вами как-то разбирали один сложный вопрос о выгрузке овощей из вагонов. Тоже не сошлись во взглядах. Помните? По правде говоря, я думал, что вы по-прежнему складом заведуете, А вы — бывают же чудеса! — на посту начальника лагеря! Поздравляю. Хотя удивлен до крайности. Всегда считал, что дети чем-то отличаются от овощей.

Сережа заметил краем глаза, что во время этой речи Тихон Михайлович начал часто мигать, и лицо у него порозовело.

— А, это вы… товарищ корреспондент. Я должен был догадаться. У вас удивительная способность возникать где не надо.

— Ну, видите ли, тут у нас точки зрения очень разные. Когда вы считаете, что не надо, я как раз думаю, что надо.

Тихон Михайлович тяжело задышал и стал ощупывать карманы, словно искал сигареты. «А ведь он чего-то боится», — с удовольствием подумал Сережа.

— Да вы не волнуйтесь, товарищ Совков, — усмехнулся Алексей Борисович. — С Сережей-то я случайно познакомился. Я в этих краях по другому вопросу оказался. Точнее, по другому письму. Понимаете, какой-то гражданин — не то Сапогов, не то Сачков — написал про председателя здешнего колхоза. Будто председатель этот — сущий жулик. Не длинное письмо, но… выразительное. Кстати, написано на такой же бумаге, что и Сережино. Хорошая бумага. Где вы ее для лагеря раздобыли, Тихон Михайлович?

Совков отступил на два шага и вздернул подбородок.

— Я вас попросил бы… Кто вам дал право делать намеки и клеить на меня ярлыки? Я не писал никаких писем! У меня с председателем отличные отношения.

— Ну и прекрасно! Тем более, что не подтвердилось письмецо.

— Я не понимаю, зачем вы мне про это рассказываете…

— Да просто так. Делюсь своими заботами. Думал, вам интересно.

— Я попросил бы… Давайте, закончим разговор, — сказал Совков. — Я выполняю свои обязанности. Ребенок самовольно покинул лагерь, и я должен увезти его назад. Почему вы мне препятствуете?

— Я препятствую? — Алексей Борисович даже отодвинулся от Сережи. — Помилуйте, каким образом я препятствую? Ну, увозите, пожалуйста. — Он поймал растерянный Сережин взгляд и в ответ улыбнулся глазами.

*

Начальник лагеря перестал обращать внимание на Алексея Борисовича. Он всем корпусом повернулся к Сереже, слегка наклонился и стал говорить настойчиво и в то же время добродушно:

— Ну, вот что, Каховский. Надо заканчивать эту историю, ты и сам понимаешь. Давай, дорогой товарищ, забудем все эти грустные события, сядем в машину — и в лагерь. Нас дела ждут.

— Извините, Тихон Михайлович, я не поеду. Я же сказал, — негромко, но твердо проговорил Сережа. Он не смотрел на Совкова. Разглядывал бумажку с нарисованной эскадрой и с нетерпеливой досадой думал: «Когда он наконец уедет?»

— Видали его! — уже без всякого добродушия воскликнул Совков. — Он «сказал»! Фигура! Ты думаешь, что ты лучше всех? За что ты всех возненавидел?

— Кого? — удивился Сережа.

— Весь лагерь!

— Я никого не возненавидел. Просто мне в лагере не нравится.

— Не нравится сейчас — потом понравится.

— Нет, — тихо сказал Сережа. — Все равно хорошо уже не будет… Да еще и собака. Где она там будет жить?

— При чем тут собака? Я приехал не за собакой, а за тобой? Я не могу забирать в лагерь всех бродячих псов.

— Он не бродячий, а мой. Я его бросить все равно не смог бы. Раз он мой, я за него отвечаю.

— А я отвечаю за тебя! Понимаешь? За тебя! И я не имею права отпустить тебя из лагеря.

Сережа пожал плечами.

— Вы меня и не отпускаете. Я сам уезжаю.

— Вот именно, сам! Самовольно! Ты думаешь, это тебе так сойдет? Не думай, голубчик. Мы и родителям сообщим и в школу. Про все твои фокусы. И как собаку натравливал на Станислава Андреевича! За такие дела, знаешь что? В колонию!

— Я не натравливал! Он меня схватил, а Нок зарычал!

— Эти сказки ты потом будешь рассказывать. Не здесь и не мне. Станислав Андреевич врать не будет.

— Прошу прощения, — вмешался Алексей Борисович, — но Станислав Андреевич несколько преувеличивает, так сказать. Я как раз подходил к станции и был свидетелем этой сцены. Собака вела себя вполне интеллигентно…