Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.] - Твен Марк. Страница 13

— Да кто же, собственно, убил Гека Финна? — спросил я. — Об этом убийстве говорили и в Гукервилле, но не знали, кто убийца.

— Это и здесь неизвестно. Многие дорого бы дали за то, чтобы узнать, кто убил. Подозревают, что старик Финн сам прикончил его.

— Да нет! Быть не может!

— Сначала почти все так думали. Этот плут и не знает, как он был близок к виселице. Да потом изменили мнение и решили, что это сделал один беглый негр Джим.

— Как! Джим? Но ведь он…

Я во-время спохватился, сообразив, что мне лучше молчать. Но она ничего не заметила и спокойно продолжала:

— Да, этот негр убежал в ту самую ночь, когда убили Гека Финна. За поимку его обещана награда — триста долларов. За старика Финна тоже назначена награда — двести долларов. Он ведь сам пришел утром после убийства в город и все рассказал про это, а потом как ни в чем не бывало ездил на пароходе вместе со всеми искать тело убитого сына, но вслед за тем сейчас же исчез из города, и когда вечером хватились его, чтобы вздернуть на виселицу, его уж и след простыл. А на другой день стало известно, что сбежал негр и что в последний раз видели его в десять часов вечера в ночь убийства. Тогда подозрение пало на негра, и в тот же день опять появляется в городе старик Финн и со скандалом требует у судьи Тэчера денег на поимку убежавшего негра. Судья дал ему два доллара, и в тот же вечер старик напился пьян и буянил по улицам с каким-то двумя шалопаями. С ними же он скрылся из города. С тех пор его никто нигде не видел, да никто по нем и не скучает. Все опять почему-то уверены, что он сам укокошил мальчишку, а говорил о каком-то убийце, только чтобы отвести глаза. Он думал, что, убив своего сына, он получит его денежки без всякой тяжбы. Вот уж негодяй, так негодяй! Если раньше года не явится сюда, все обойдется. Ведь улик никаких нет, и он преспокойно заберет денежки Гека.

— Каков негодяй! Значит, негра перестали подозревать?

— О нет, не все. Да его скоро поймают, и тогда все узнается.

— Как! Разве за ним послана погоня?

— Ах ты, глупая девочка! Триста долларов на полу не валяются. Далеко он убежать не мог. Это многие говорят, да и я то же думаю. Дня два тому назад я разговорилась с двумя старичками: муж и жена… живут неподалеку. Они, между прочим, рассказывали мне, что Джексонов остров на реке необитаемый остров. А я голову дам на отсечение, что на-днях видела там дымок от костра, и, кто знает, может быть, там-то и скрывается бежавший негр. С тех пор, впрочем, я больше не видела дыма, — может быть, негр уже ушел оттуда; но я все-таки никому об этом не сказала ни слова и решила подождать возвращения моего мужа. Он уехал на два дня по делам с одним приятелем и только сегодня вернулся. Я ему все рассказала, и он хочет пойти сегодня же с одним человеком и обыскать весь остров.

Я сидел точно на горячих углях и в смущении не знал, что делать с моими руками; наконец я взял иголку, лежавшую на столе, и начал вдевать в нее нитку. Но руки мои сильно дрожали, и я никак не мог попасть ниткой в ушко иголки. Вдруг женщина перестала говорить; я взглянул на нее и увидел, что она пристально смотрит на меня и чуть-чуть улыбается. Я отложил в сторону иголку и нитку и сделал вид, что страшно заинтересован ее рассказами. Да и как было не заинтересоваться!

— Триста долларов, — сказал я. — Этакая куча денег! Вот бы моей маме!.. А что, ваш муж сегодня собирается пойти на поиски?.

— Разумеется, это надо сделать сейчас или совсем не делать… Пока он пошел в город, чтобы раздобыть лодку и ружье. Я думаю, в полночь они отправятся на остров.

— Не лучше ли им ехать днем? Виднее.

— Ах ты, глупая! Но ведь и негру днем виднее. Нет, именно ночью удобнее всего пробраться в лес и застигнуть негра врасплох у костра, когда он спокойно спит.

— Да, конечно. Я об этом не подумала.

Женщина с любопытством взглянула на меня, и мне стало не по себе. Немного погодя она спросила опять:

— Как тебя зовут? Я забыла…

— М… Мэри… Вильямс.

Мне вдруг вспомнилось, что сначала я называл себя Сарой или как-то иначе, и в смущении я не смел поднять глаза. К довершению моего отчаяния, женщина молчала и продолжала пристально смотреть на меня, очевидно, охваченная каким-то сомнением. Наконец она проговорила:

— Как же это, душечка, раньше ты как будто назвалась Сарой?

— Совершенно верно. У меня два имени: Сара-Мэри Вильямс. Сара — первое. Кто зовет меня Сарой, кто — Мэри.

— Ах так!

— Да.

Она засмеялась.

Я немного успокоился, но все-таки желал поскорее убраться отсюда подобру-поздорову.

А хозяйка моя опять принялась жаловаться на плохие времена и тужить о том, что раньше было лучше. Она пожаловалась, что в лачуге у нее множество крыс, которые дерзко хозяйничают здесь, — одним словом, опять принялась болтать безудержу, так что я совсем было успокоился. А крысы действительно то и дело высовывали мордочки из щелей. Хозяйка сказала, что у нее всегда под рукой что-нибудь тяжелое, чтобы, бросать в этих проклятых тварей, иначе они не дают ей покоя. Она показала мне кусок свинца, который она выучилась бросать довольно ловко, но, к несчастью, по ее словам, на-днях повредила себе руку и теперь не может бросать. Впрочем, она все-таки попыталась бросить свинцом в одну крысу при первом удобном случае, но сильно промахнулась и вскрикнула от боли в руке. Тогда она попросила меня попытаться в следующий раз. Мне прежде всего хотелось убраться отсюда до возвращения ее мужа, но, конечно, я не показал виду, а взял свинец и так хватил первую высунувшуюся крысу, что та еле унесла ноги. Хозяйка похвалила мой меткий удар и сказала, что следующая крыса, вероятно, распростится с жизнью. Она подняла с полу свинец и принесла моток шерсти, который я должен был помочь ей разматывать. Я растопырил руки, она надела на них шерсть и продолжала россказни о муже.

— Не прозевай крысы! — сказала она вдруг. — Держи свинец на коленях, чтобы иметь его у себя под рукой.

Она бросила кусок свинца мне прямо на колени, которые я быстро сдвинул, чтобы он не выпал. Она поговорила еще с минуту, потом вдруг остановилась и, глядя в упор на меня, сказала отнюдь не враждебно:

— Ну-ка, признайся, как твое настоящее имя.

— Что т… такое?

— Как тебя зовут в самом деле? — продолжала она и положила мне руку на плечо. — Ну, говори: Билл, или Том, или, может, Боб?

Я затрясся, как лист, и не знал, что сказать. Наконец я запинаясь прошептал:

— Нехорошо смеяться над бедной девочкой. Если я вам в тягость, я…

— Ничего, ничего, сиди спокойно! Я не сделаю тебе ничего дурного и не донесу на тебя. Скажи мне только правду, кто ты и что с тобой случилось… Я не разболтаю и еще помогу тебе, и мой муж тоже поможет тебе, если хочешь. Ты, вероятно, сбежавший подмастерье, — ведь так, я угадала? Но это не беда, дитятко. С тобой, верно, жестоко обращался хозяин, и ты не выдержал. Верно? Рассказывай, рассказывай. Я не выдам тебя, только будь умница и говори правду.

Я сконфузился и заявил, что нечего больше играть комедию и лучше во всем сознаться, если она сдержит свое обещание и не выдаст меня. Затем я рассказал, что мать и отец мои умерли, что меня взял к себе мой опекун, старый фермер, живший в тридцати милях отсюда. Он морил меня голодом и так дурно обращался со мной, что я решил бежать. Воспользовавшись его трехдневной отлучкой, я стянул платье его дочери и пустился в путь. Шел я уже три ночи, а днем прятался и спал. Хлеба и мяса я взял с собой вдоволь, и еды хватило на всю дорогу. Абнер Мур, мой дядя, разумеется, возьмет меня на свое попечение и защитит меня от старого фермера, поэтому я и пришел сюда, в Гошен.

— Гошен, дитятко? Да это совсем не Гошен, это Санкт-Петербург. Гошен за десять миль отсюда, вверх по реке. Кто тебе сказал, что это Гошен?

— Да один человек, который повстречался мне рано утром в лесу. Он сказал: «Когда дойдешь до перекрестка, поверни направо и через час будешь в Гошене».