Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.] - Твен Марк. Страница 14

— Верно, он был пьян. Он послал тебя в обратную сторону.

— Да, кажется, он был под хмельком, но теперь уж ничего не поделаешь. Я сейчас пущусь в путь и к утру буду в Гошене. Там я ничего не боюсь.

— Подожди минутку, я приготовлю тебе чего-нибудь поесть на дорогу.

Она приготовила мне закуску, а потом спросила:

— Скажи мне, мальчуган, как поднимается лежащая на земле корова — задом или передом? Только отвечай не задумываясь!

— Задом!

— А лошадь?

— Передними ногами.

— С какой стороны дерево больше всего обрастает мхом?

— С северной!

— А когда пятнадцать коров пасутся вместе на одном пригорке, то сколько из них едят траву, обратившись головами в одну сторону?

— Все пятнадцать!

— Хорошо! Теперь я верю тебе, что ты жил в деревне, а то я думала, что ты опять меня морочишь. Ну, а как же зовут тебя на самом деле?

— Джордж Питерс!

— Ну, хорошо, помни свое имя, Джордж, и не называй себя Александром, а потом Джорджем-Александром, когда тебя поймают. И не показывайся женщинам в этом наряде! Мужчин еще, впрочем, ты можешь надуть, а женщин — никогда. И помни, дитятко, когда вдеваешь нитку в иголку, то держи иголку крепко и нитку продевай в ушко, а не натыкай ушко на нитку. Так делают только мужчины, и каждая маленькая девочка поймет, что ты мальчик, видя, как ты обращаешься с иголкой. И если опять будешь бросать чем-нибудь в крысу или во что-нибудь другое, то становись на цыпочки и руку поднимай как можно выше над плечом да старайся промахнуться футов на шесть или на семь, как девочка, но никогда не бросай от кисти и локтя, как мальчик. И запомни еще: когда девочки ловят что-нибудь в колени, то они раздвигают их, а не сжимают, как это делал ты, когда ловил свинец. Я сейчас же догадалась, что ты мальчишка, когда ты хотел вдеть нитку в иголку, а уж остальные приметы окончательно убедили меня. Ну, теперь беги к твоему дяде, Сара-Мэри Вильямс Джордж-Александр Питерс, и если тебе понадобится чья-нибудь помощь, то пошли за миссис Юдифь Лофтус — так меня зовут, — я сделаю для тебя все, что могу. Держись все время береговой дороги, а если тебе понадобится проходить здесь еще раз, то захвати с собой чулки и башмаки. Дорога здесь каменистая, и ты изранишь себе ноги, пока доберешься до Гошена.

Пройдя берегом около пятнадцати метров, я повернул к тому укромному месту, где была спрятана моя лодка, вскочил в нее и был таков. Проплыв вдоль берега до того места, против которого, по моему расчету, лежал остров, я переправился на другую сторону. Капор я бросил — шоры были мне совсем не нужны. Вдруг я услышал бой часов, стал считать — уже одиннадцать! Причалив к берегу, я даже не остановился, чтобы перевести дух, хотя страшно устал, а поскорее бросился к месту моего прежнего старого бивуака и развел там большой костер.

Потом опять бросился к лодке и что было сил поплыл к нашему убежищу на скале. Высадившись на берег, я помчался к пещере и нашел там Джима, спавшего сном праведника. Я крикнул ему:

— Джим, вставай, вставай, за нами погоня!

Джим не сказал ни слова и ничего не спросил, но страшно испугался и судорожно принялся за работу. В одно мгновенье мы перетащили все наше добро на плот, запрятанный в ивняке. Костер у пещеры мы потушили сейчас же, не оставив ни одной искры.

Я в своем челноке отъехал немного от берега, чтобы убедиться, нет ли какой лодки поблизости, но если бы она и была, то разглядеть что-нибудь в темноте не было никакой возможности. Мы оттолкнули плот от берега и тихо поплыли в тени берегов мимо острова, не проронив ни одного слова.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Тихое плавание. — Займы. — На разбитом корабле. — Заговорщики.

Было около часу ночи, когда мы наконец миновали остров. Плот подвигался ужасно медленно. Мы решили, что если нам встретится лодка, мы бросим наш плот, пересядем в челнок, привязанный сзади, и помчимся к берегу Иллинойса.

Если те люди действительно отправились на остров, то, разумеется, они прежде всего напали на мой костер и продежурили там всю ночь, поджидая Джима. Во всяком случае, они не погнались за нами, а если даже мой костер не обманул их, это не моя вина, я добросовестно старался их надуть.

Когда на востоке показалась заря, мы высадились на берегу Иллинойса в маленькой бухточке и скрыли наш плот в густом лозняке. Берег со стороны Миссури был пористый, на нашей же стороне покрыт дремучими лесами. Целый день мы тихо пролежали в укромном местечке и смотрели, как мимо нас плывут по течению суда, лодки, плоты и как борются с течением пароходы, направляющиеся вверх по реке.

Я рассказал Джиму про мою вчерашнюю болтовню с той женщиной. Джим сказал, что она, должно быть, хитрющая бестия и что если бы она сама взялась ловить нас, от нее мы не ускользнули бы так легко, как от мужчин. Она не стала бы сидеть на месте и караулить одинокий костер, нет, сэр, она захватила бы с собою собаку.

— Отчего же она не посоветовала мужу взять собаку? — спросил я.

Джим сказал, что, должно быть, ей пришло это в голову, когда мужчины собрались в путь, они, должно быть, оттого и замешкались, что доставали собаку, и упустили драгоценное время, иначе мы не сидели бы тут на песчаной отмели в шестнадцати милях от города.

Когда стемнело, мы осторожно высунули головы из чащи кустарника и огляделись крутом. Спереди, сзади, с боков — ни души. Джим взял несколько верхних досок с плота и построил славный шалаш, чтобы защитить нас и наше добро от непогоды. На самом плоту, под навесом он сделал из ила настилку почти в фут высотой, и таким образом наши вещи не заливало водой, когда мимо проходил пароход. Посреди шалаша мы устроили из глины нечто вроде очага, на котором могли разводить огонь, не боясь, что нас заметят. Затем мы заготовили еще запасные весла, на случай если старые сломаются. Всякий раз, когда вдали показывался пароход, мы зажигали фонарь, чтобы пароход не наскочил на нас и не потопил.

На вторую ночь мы плыли часов семь или восемь вниз по течению. Мы ловили рыбу, болтали, плавали возле плота, чтобы разогнать сон. Приятно было бесшумно скользить по большой тихой реке среди безмолвной ночи. Мы лежали на спине и смотрели на звезды, и нам даже не хотелось громко говорить. Стояла чудная погода, и с нами ничего не случилось.

Каждый вечер я сходил на берег часов около десяти и отправлялся в какое-нибудь маленькое селение, где покупал все для нас необходимое: сало, муку, табак, что случится. Иногда мне удавалось похитить курицу, не успевшую сесть на насест, и я уносил ее с собой. Мой отец бывало говорил: «Если представится случай цапнуть цыпленка, цапни; если он не нужен тебе, он пригодится твоему ближнему, а доброе дело без награды не останется». Впрочем, старик во всех случаях оставлял цыпленка себе, а говорилось это для красного словца.

Иногда мы убивали какую-нибудь зазевавшуюся водяную птицу, которая поднималась слишком рано или ложилась слишком поздно. Короче сказать, нам жилось привольно, хорошо и счастливо.

На пятую ночь, когда мы проезжали мимо города Сент-Луи, поднялась страшная буря с громом и молнией.

Дождь лил как из ведра. Мы спрятались под навес, оставив плот на волю волн. При блеске молнии видны были скалистые берега и торчащие из реки острые камни.

— Эй, Джим! — вдруг закричал я. — Посмотри-ка, что это там такое?

Это был пароход, который наскочил на скалу и разбился. Нас несло прямо на него, и при свете молнии мы могли ясно разглядеть его корпус. Часть верхней палубы высовывалась из воды, и при новой вспышке молнии был ясно виден даже стул, стоявший возле большого корабельного колокола, даже висевшая на спинке стула старая войлочная шляпа.

Черная ночь, буря, гроза и это одинокое печальное судно на реке произвели на меня сильное впечатление. Мне страстно захотелось влезть на пароход и посмотреть, что там делается.

— Джим, причалим к судну! — попросил я.