О смелых и отважных. Повести - Млодик Аркадий Маркович. Страница 85
— Быстрей, быстрей, Оло!
Болото слева кончилось. Цыган заставил Оло свернуть с тропы на снежную целину. Забор склада остался сзади.
— Вперёд, Оло, вперёд!
На голове слона была огромная шапка-ушанка, на спине — ковровая попона, на ногах — меховые унты. Он бежал, оставляя на снегу широкие круглые вмятины…
НА СТАНЦИИ АГА
От Читы до станции Ага четыре часа езды. Вместо вокзала деревянный приземистый дом, похожий на длинный барак, три-четыре десятка изб по ту и другую сторону железнодорожного пути, на отлёте заколоченный склад купца Митряева — вот и вся станция. Три колеи: две основных, а третья вела в тупик. Здесь стоял изрешечённый пулями и осколками эшелон с красными крестами на стенах теплушек. В конце состава — пассажирский вагон. В нем размещалась охрана эшелона, пригнанного сюда по личному распоряжению подполковника Свиридова.
С недавнего времени на станции появилась и четвёртая колея. Она отходила от основного пути и заканчивалась в лесу. Это была стоянка бронепоезда. Сейчас колея пустовала. Бронепоезд подтянули к Чите. В лесу остались землянки и блиндажи. За лесом начиналось болото с густыми островками камыша, с чёрными зловещими окнами стоячей воды.
Как и все станции от Читы до маньчжурской границы, Ага была хорошо укреплена. Две роты семеновцев жили в избах, в землянках, вырытых вдоль железнодорожной насыпи. Патрульные дрезины с пулемётами днём и ночью разъезжали по дороге. Охранялись все подступы к станции. Только в лесу, на пустовавшей стоянке бронепоезда, не было часовых. Се-меновцы знали: болото — лучший сторож. Лишь зимой замерзали бездонные окна, твердели мхи, а осенью это было гиблое место. Никто не проберётся.
Гарнизон станции отупел от однообразной караульной службы, от томительного предчувствия надвигающейся беды, Солдаты потихоньку воровали с митряевского склада листы железа и обменивали их у местных жителей на самогон. Офицеры собирались в грязном буфете, пили, ссорились, играли в карты.
Приезд подполковника Свиридова с адъютантом и господином Митряевым был для офицеров неожиданным и приятным сюрпризом. Платайс намёкнул, что офицеры могут рассчитывать на ужин, и попросил выделить людей для погрузки железа в вагон.
Платайс и Свиридов приехали в шестом часу утра, а в девять телеграф принёс известие о взрыве склада с боеприпасами в Чите. На подполковника это подействовало самым удручающим образом. Он не сдержался и сказал адъютанту при Платайсе:
— Плохо… Нервы сдают… Кажется, что кто-то стоит за спиной, вмешивается, диктует свою волю… Документы… Теперь этот склад…
— Документы? — спросил Платайс.
Свиридов уже взял себя в руки и заговорил о другом:
— Не хотите ли отправиться со мной на экскурсию?
Платайс недоверчиво улыбнулся.
— Едва ли здесь найдётся хоть что-нибудь примечательное!
— Как вам сказать… Я боюсь, что вы уедете в Японию, так и не повидав настоящих красных.
— Есть пленные?
— Целый эшелон… Пойдёмте?
— Любопытно! — воскликнул Платайс, хотя никакого любопытства не чувствовал.
Этот визит был очень опасен. Подполковник мог раскрыть секрет эшелона. Да и бойцы диверсионного отряда — люди решительные. Пристукнут Свиридова, а заодно и Платайса. Ведь никто не знает, что за гражданский тип пожаловал к ним в гости.
— А не опасно? — спросил Платайс.
— Гарантирую! — небрежно ответил подполковник.
В сопровождении адъютанта они вышли на пути.
Выстроившись в длинную цепочку между складом и железной дорогой, солдаты грузили в вагон железные листы.
— С вас причитается, господин Митряев! — крикнул унтер-офицер, руководивший погрузкой.
— Будет! Будет! — обещал Платайс. — Когда кончите, загоните вагон на ту ветку! — он указал на колею, уходившую в лес. — Подальше, чтоб никому не мешал!
— Не извольте беспокоиться! — обрадовался унтер и подбодрил солдат:
— Шевелись! Шевелись!
«Глупец! — подумал о Платайсе Свиридов. — Тебе бы бежать отсюда без оглядки, пока бои не начались, а не с железом возиться!»
К санитарному эшелону подавали маневровый паровоз. Вступал в силу план Платайса. Железнодорожники из подпольной группы сумели добиться от коменданта станции разрешения на перегонку эшелона из тупика на пустовавшую лесную колею. Там должны оказаться рядом и вагон с железом, и диверсионная группа. Вечером бойцы вместе с охраной эшелона, состоявшей из переодетых в семеновскую форму партизан, сгрузили бы листы железа и проложили бы через болото железную тропу, обеспечив безопасный и незаметный проход на станцию дополнительного партизанского отряда.
Все было предусмотрено, кроме приезда подполковника Свиридова и этой экскурсии к эшелону…
Увидев маневровый паровоз и узнав, что комендант распорядился перегнать санитарный состав в другое место, подполковник отменил этот приказ. С сожалением смотрел Платайс, как паровозик, отфыркиваясь паром, отошёл от состава. Стройный план дал трещину, которую трудно было заделать.
Свиридов заговорил с охраной эшелона — с одетыми в семеновские шинели партизанами.
— Живы? — спросил он у синеглазого парня в лихо заломленной фуражке.
— Раненые-то? — часовой покосился на теплушки, из которых выглядывали встревоженные санитарки. — Живы!… Теперь чего не жить: и кормят, и бинты дают.
— Никто не убежал по дороге?
— От неё не убежишь!парень похлопал по винтовке.Пуля и не калеченных догоняет!
Свиридов оглянулся на Платайса.
— Можно начинать экскурсию.
Но парень с винтовкой решительно преградил дорогу к вагонам.
— Не могу, господин подполковник! Никого пускать не велено!
Свиридову понравилась такая строгость, и он спросил:
— Кто не велел?
— Подполковник Свиридов! — отчеканил часовой.
— Он — перед тобой! — Свиридов шутливо прищёлкнул каблуками. — Спасибо за службу!
Но парень не сдался.
— Не могу! — повторил он. — Разрешите вызвать начальника караула?
Подполковник разрешил, и из пассажирского вагона прибежал начальник — молодой курносый унтер-офицер. Он вежливо осведомился, по всем ли теплушкам желает пройти подполковник Свиридов, предупредил, что воздух там тяжёлый и что раненые не стесняются в выражениях.
— Мы не барышни! — успокоил его подполковник. — А по всем не надо. Думаю, хватит и одной.
Унтер махнул рукой, и два солдата притащили откуда-то деревянный щит. Свиридов, Платайс и адъютант, как по сходням, поднялись в теплушку и остановились в дверях. Внутри было темно. Удушливо пахло лазаретом. У стен теплушки лепились трехъярусные нары. Желтели бинты. Раздавались стоны.
«Артисты!» — восхищённо подумал Платайс и еле удержал рвавшуюся с губ улыбку.
— Братцы! — негромко сказал подполковник, вспоминая заранее обдуманные фразы. — Раненые перестают быть врагами!
На нарах зашевелились и застонали ещё громче. Люди повернулись к Свиридову. У кого был завязан глаз, у кого прихвачена бинтом челюсть, а с самой нижней полки на него смотрел марлевый шар с тремя чёрными дырками — для глаз и рта. Эта страшная белая голова невольно приковывала внимание, и подполковник, произнося короткую миролюбивую речь, не спускал с неё глаз.
— Мы вас кормим и будем кормить! — говорил он. — Это обещаю я — подполковник Свиридов! Мы делимся с вами нашими медикаментами! Я надеюсь, вам не на что жаловаться?
— Домой бы! — прошепелявил кто-то из темноты.
— Я тоже хочу домой! — с пафосом воскликнул Свиридов. — Будем же, братцы, надеяться, что все мы скоро разойдёмся по домам!…
— К чему эта комедия? — спросил Платайс, когда они возвращались к вокзалу.
Подполковник шевельнул усами.
— Вы считаете это комедией?
— Конечно. Вы же их все равно расстреляете!
— Не знаю! Не уверен! — растягивая слова, произнёс Свиридов и, заметив вдалеке облачко дыма, прищёлкнул пальцами. — А вот, кажется, и наш ужин едет?…
С этим поездом приехала кухонная бригада во главе с трактирщицей. Тайком прибыл и Трясогузка. Цыгану было известно, что его командир мёрзнет в узком и грязном угольном ящике под вагоном. Сам Цыган ехал барином в купе. На станции Карымская, где поезд стоял минут пятнадцать, он навестил своего командира и принёс ему бутерброд. Они обменялись последними новостями и обсудили одно заманчивое предложение, которое пришло Цыгану в голову, когда он узнал, что будет банкет для офицеров. Требовался шприц, и Трясогузка обещал на станции Ага поднять на ноги всех беспризорников и раздобыть его.