Ведьмин бал (сборник) - Ольшевская Светлана. Страница 111

– Иване?!

Помилуйте, как я могла назвать этого человека стариком? Он был едва ли старше моего отца, но имел молодые, озорные глаза.

– Живите теперь спокойно, Настуню, – это он сказал моей бабушке.

И стал спускаться вниз по ступенькам крыльца, волоча за собой мумию.

Тут бабушка наконец-то ее заметила, коротко вскрикнула и стала отчаянно креститься.

– Место теперь чисто, – кивнул Иван. – Нет больше проклятой могилы.

Я поспешно натянула курточку, влезла в старые валенки и, схватив куртку Ники, вслед за Иваном поспешила к калитке. Бабушка, охая и крестясь, тоже семенила за нами.

Выйдя за калитку, я увидела, что Ника сидит на лавочке в прежней позе. Лицо ее было совсем темным от мороза.

Сердце мое упало. Не замерзла ли она насмерть?!

Я подскочила, хотела натянуть на нее курточку, но Иван отстранил меня, стащил с себя тулуп и закутал мою подругу.

– Так-то добре, – хмыкнул он. – А то носят всякие фигли-мигли вместо одежи и хотят еще, чтоб тепло было.

Он снял с себя ушанку и водрузил на голову Нике.

– Три дня нехай это носит, и болеть не будет.

Ника пошевелилась, застонала, подняла на нас глаза, но мутный взгляд сразу же сменился удивлением:

– Во дела…

Я поняла, чему она удивляется. Сняв бесформенный тулуп и шапку, какие носят сельские старики, Иван Хмара стоял перед нами в старинном казачьем убранстве. Длинные усы с характерным изгибом вились вдоль подбородка, густые седоватые брови на худом загорелом лице почти смыкались на переносице…

– Иване! Ну ты там скоро?

У меня медленно отвисла челюсть. По улице ехали казаки. Длинной вереницей, на лошадях, они направлялись в сторону курганов и внимательно смотрели вперед. Как и в первый раз, ни один из них даже не глянул на нас. Последний, который, собственно, и окликнул Ивана, вел в поводу оседланного вороного коня. Но и этот казак смотрел исключительно на Ивана, нас всех для него словно не существовало.

– Заждите, – ответил Хмара. – Сейчас.

– Ох уж эти характерники, – проворчал казак, останавливаясь. – Вечно у них свои тайны. И что б я ото делал там на обочине…

А Иван подошел к моей бабушке и вдруг резко дернул ее за руку.

Бабушка вскрикнула, схватилась за локоть, а потом долго смотрела на свои руки, будто впервые их видела.

А у Ивана в руке осталось что-то небольшое, вытянутое и мерзкое, он ловко сунул это в суму при седле. К тому же седлу была ловко приторочена и мумия.

А потом он вынул из кармана нечто маленькое и протянул Нике:

– Держи, доню. Пригодится. И впредь не бери чужого золота.

Она кивком поблагодарила его и крепко зажала вещицу в плохо гнущихся пальцах.

– Ну, бывайте! – Иван Хмара вскочил на коня и, не оглядываясь, поскакал догонять товарищей, последние из которых уже скрывались в серой мгле.

Эпилог

Ника добросовестно носила тулуп и шапку три дня и действительно не заболела. Что за вещицу подарил ей казак, она так и не сказала никому.

Бабушка, выслушав наш рассказ, сначала охала и крестилась, потом просто внимательно слушала с разинутым ртом, а когда мы закончили, решительно сказала:

– И если кто-то считает, что я сбегу из этого дома, то глубоко ошибается! Здесь прошла вся моя жизнь, здесь и доживать буду!

Правда, она на следующий же день заколотила в зловещей комнате окна и дверь, да еще и перекрасила пол в коридоре и сенях. Мы с Никой перебрались в большую комнату – все же боязно было соседствовать с тем местом. А еще этот день ознаменовался другим прекрасным и светлым событием – в селе наконец-то починили электричество. Изголодавшийся народ жадно припал к телевизорам, и больше у нас такие вечеринки при свечах не проводились.

Несмотря на известное убеждение, что в селе ничего от соседей не скроешь, эти события так и остались в тайне. Петру я, правда, все рассказала. Но он, как выяснилось, тайны хранить умел.

А спустя пару дней, перед самым отъездом, мы втроем как-то собрались вечером, взяли инструменты и взломали дверь в школьный подвал.

Ничего там интересного не обнаружилось. Какие-то старые кровати и тумбочки, сваленные вповалку, трухлявые ящики, в которые мы даже не заглянули. Алюминиевая посуда в мешках, барахло полуистлевшее. Все это было, конечно, странным для школы, но того, на что Ника втайне надеялась, не нашлось. Мы осмотрели внимательно, но никакого намека на подземный ход в подвале не оказалось.

– Наверное, мой сон имел аллегоричный характер – ну, я прошла сквозь запертую дверь туда, куда доступ для всех закрыт, – развела руками я. Ника только хмуро покосилась на меня – умничаешь, мол, тут.

Уходя, мы заколотили дверь заново. Теми же старыми досками, стараясь, чтобы все было незаметно. Не потому, что боялись неприятностей. Просто не хотелось отнимать у здешних детишек Тайну.

Пусть и дальше рассказывают байки про подземные ходы и сокровищницы. Это лучше, чем прозаическая правда.

Ника теперь снова такая, как прежде, – здравомыслящая, хладнокровная и чуть ироничная. Впрочем, теперь-то я знаю и другие ее стороны. Каждое утро, когда мы просыпались, она смотрела на меня с такой надеждой:

– Ну что?

Я опускала глаза и мотала головой. Больше ничего вещего мне в этом доме ни разу не приснилось. Хотя я и настраивала себя, и взывала, тихонечко шепотом окликая ее парня по имени. Напрасно. Вещие сны от этого не зависят, они снятся помимо нашей воли.

Но теперь она смотрит на жизнь оптимистичнее. Считает, что возможность выручить Вилора все-таки есть, а раз так – она ее непременно найдет. Ну, насколько я знаю Нику, упрямства ей не занимать.

А потом мы уехали. С тех пор я с Петром созваниваюсь каждый день и на летних каникулах снова приеду к бабушке в село. Не нужно мне теперь никакого моря и никаких загранкурортов – лучшего места, чем там, летом в мире не найти. Так говорит бабушка, так говорит и Петро. А уж они-то знают.