Тысяча и одна ночь - Автор неизвестен. Страница 30

А когда палач услышал мои стихи (а он был палачом у моего отца, и тот оказывал ему милости), он воскликнул: "О господин мой, как же мне сделать, я ведь подневольный раб!" Но потом он сказал мне: "Спасай свою жизнь и не возвращайся в эту землю, не то погибнешь сам и меня погубишь, подобно тому, как сказал поэт:

Спасай свою жизнь, когда поражен ты горем,

И плачет пусть дом о том, кто его построил.

Ты можешь найти страну для себя другую,

Но душу себе другую найти не можешь.

Дивлюсь я тому, кто в доме живет позора,

Коль земли творца в равнинах своих просторны.

По важным делам гонца посылать не стоит:

Сама лишь душа добра для себя желает.

И шея у львов крепка потому лишь стала,

Что сами они все нужное им свершают".

Я поцеловал палачу руку и не верил в спасение, и потеря глаза казалась мне ничтожной, раз я спасся от смерти. Я отправился в путь и достиг города своего дяди и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною, когда мне вырвали глаз, и мой дядя горько заплакал и воскликнул: "Ты прибавил заботу к моей заботе и горе к моему горю: твой двоюродный брат пропал, и я уже несколько дней не знаю, что с ним случилось, и никто мне ничего не сообщает о нем". И он так заплакал, что лишился чувств, и я опечалился о нем великой печалью. Он хотел приложить к моему глазу лекарство, но увидел, что он стал пустой впадиной, и воскликнул: "О дитя мое, ты заплатил глазом, но не душой!" И я не мог смолчать о моем двоюродном брате, который был его сыном, и сообщил ему обо всем, что случилось, и мой дядя очень обрадовался тому, что я сказал, услышав весть о своем сыне. "Пойдем, покажи мне гробницу", - сказал он, а я ответил: "Клянусь Аллахом, о дядя, я не знаю, в каком она месте! Я ходил после этого несколько раз и искал ее, но не знаю, где она находится".

Потом я пошел с моим дядей на кладбище и посмотрел направо и налево и узнал гробницу. И я сильно обрадовался, и мой дядя тоже, и я вошел с ним в гробницу и, убрав землю, поднял плиту и спустился с моим дядей па пятьдесят ступенек, и когда мы достигли конца лестницы, вдруг на нас пошел дым и затемнил нам зрение, и тогда мой дядя произнес слова, говорящий которые не смутится: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" И мы пошли, и вдруг видим помещение, наполненное мукою, крупами и съестными припасами и прочим, а посреди покоя мы увидали занавеску, спущенную над ложем. И мой дядя посмотрел на ложе и увидел своего сына и женщину, спустившуюся с ним, которые лежали обнявшись, и они превратились в черный уголь, словно были брошены в ров с огнем. И, увидя это, мой дядя плюнул в лицо своему сыну и воскликнул:

"Ты заслужил это, о кабан! Таково наказание в здешней жизни, а остается наказание в жизни будущей, и оно сильней и мучительней..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двенадцатая ночь

Когда же настала двенадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что календер рассказывал женщине, а все собравшиеся, и Джафар, и халиф слушали. "Потом мой дядя ударил своего сына башмаком, продолжал календер, - (а тот лежал в виде черного угля), и я удивился его поступку и опечалился о моем двоюродном брате: как это он стал, вместе с женщиной, черным углем. И я сказал: "Ради Аллаха, о дядя, облегчи скорбь твоего сердца! Мое сердце и ум обеспокоены, и я скорблю о том, что случилось с твоим сыном, который превратился в черный уголь вместе с этой женщиной. Не довольно ли с них того, что сталось с ними, а ты еще бьешь его башмаком!"

"О сын моего брата, - отвечал мой дядя, - мой сын с самого детства был влюблен в свою сестру, и я запрещал ему быть с нею, и говорил в душе: "Они еще маленькие!" Когда же он вырос, между ними случилась мерзость, и я услышал об этом и не поверил, но все же взял и накричал на него как следует, и сказал ему: "Остерегайся таких мерзких поступков, которых никто не совершал ни до тебя, ни после тебя, а иначе мы будем опозорены и опорочены среди царей до самой смерти, и весть о нас разгласится путешественниками! Берегись совершить подобный поступок! Я разгневаюсь и убью тебя!" Потом я отделил его от сестры, и сестру отделил от него, но проклятая любила его сильной любовью, и дьявол взял над ними власть и украсил в их глазах их поступки. Увидев, что я отделил от него сестру, мой сыч вырыл для себя это помещение под землей и выровнял его и перенес туда, как ты видишь, съестные припасы. И он обманул мою бдительность и, когда я был на охоте, пришел в это место, но преистинный возревновал к нему и к ней и сжег их, а наказание в будущей жизни еще сильнее и мучительней".

Он заплакал, и я заплакал вместе с ним, и он посмотрел на меня и сказал: "Ты мой сын вместо него!" И я поразмыслил немного о жизни земной и ее превратностях, и о том, как везирь убил моего отца и сел на ею место и вырвал мне глаз, и о диковинных событиях, что исполнились с моим двоюродным братом, и потом я заплакал, и мой дядя заплакал вместе со мной.

Затем мы поднялись наверх и опустили плиту и насыпали землю на место и сделали могилу такой, как она была прежде, и возвратились в наше жилище. Но не успели мы усесться, как услышали звуки барабанов, труб и литавр и бряцание оружия храбрецов, и крики людей, и лязг удил, и конское ржание, и мир покрылся мраком и пылью из-под копыт коней. И наш ум смутился, и мы не знали, в чем дело, и спросили о том, что случилось, и нам сказали: "Везирь, который захватил царство твоего отца, собрал солдат и снарядил войско и нанял кочевых рабов и пришел к нам с войском, многочисленным, как пески, которого не счесть и не одолеть никому. Они ворвались в юрод внезапно, и жители не могли устоять и отдали им город". И мой дядя погиб, а я убежал в конец юрода и подумал: "Если я попаду ему в руки, он убьет меня!" И печали мои множились и возобновились, и я подумал о событиях, происшедших с моим отцом и дядей, и о том, что теперь делать, и сказал себе: "Если я появлюсь, жители города и войска моего отца меня узнают, и будет мне смерть и гибель". И я нашел спасение лишь в том, чтобы обрить усы и бороду, и, сбросив их и переменив платье, вышел из города и направился в этот город, надеясь, что, может быть, кто-нибудь проведет меня к повелителю правоверных, наместнику господа на земле, которому я мог бы рассказать и изложить свое дело и то, что со мной случилось.