Стожары - Мусатов Алексей Иванович. Страница 6

Евдокия часто советовала сыну держаться поближе к Саньке Коншакову и постоянно внушала обоим, что они родные и должны всюду стоять друг за друга. Иногда она зазывала Саньку к себе в избу, угощала, участливо расспрашивала про отца, любила вспомнить покойницу мать.

Петька всюду следовал за Санькой, и тому нередко приходилось выручать своего проказливого соседа.

Сейчас Санька тоненько свистнул.

Кто же смотрит ледоход с моста! Самое интересное место — это у излучины реки, где всегда образуется затор и льдины налезают одна на другую.

— Проберемся, — сказал Санька и повернул на зимнюю тропу. Он шагал не оглядываясь, уверенный, что приятели не отстанут от него.

Девяткин с залихватским видом взмахнул рукой:

— Айда! Наши везде пройдут!

Школьники последовали за Санькой.

Семушкин потоптался на месте и тоже поплелся следом за всеми по зимней тропе.

Маша потянула за рукав медлительную, толстенькую Зину Колесову:

— Пойдем и мы! Посмотрим.

Вскоре все собрались у реки. Она уже была не та, какой школьники видели ее из окна класса.

Словно почуяв, что путь свободен, лед шел могучей, живой лавиной. Угловатые льдины со скрежетом налезали друг на друга, опрокидывались, вставали на ребро. Черная вода кипела между ними. Мальчишки переглянулись: дощатого настила не было.

— «Наши везде пройдут»! — насмешливо бросил Семушкин Саньке. — Один такой прошел, три дня потом баграми по дну шарили. А ну, кто со мной на мост?

Девочки и часть мальчишек направились за Семушкиным.

— Давай и мы через мост, Коншак, — сказал Девяткин.

Прищурив зеленоватые глаза, Санька неотрывно следил за бегущими по реке льдинами. Он, Санька Коншаков, и не пройдет! А будь он партизаном? Ведь это очень свободно могло случиться, если бы мать, когда немцы подходили к селу, не увезла его с собой. Молодой такой партизан, разведчик или связной. И вот, скажем, весна, ледоход, вроде этого; вызывает его к себе командир отряда и приказывает пробраться на тот берег реки с очень важным заданием. Но через мост идти нельзя, там немецкие часовые. А на реке ледоход. Как же быть? Санька поправил пилотку на голове, подтянул голенища сапог и прошелся по берегу, что-то выискивая глазами.

И тут он заметил Машу Ракитину. Она стояла у самой воды и не отрывала глаз от бегущих льдин; платок сполз ей на шею, обнажив маленькие розовые уши, и ветер трепал коротко остриженные волосы.

— Маша, долго тебя ждать? Идем через мост! — звала ее с пригорка Зина Колесова.

Но девочка ничего не слышала.

— Смотри, — поманила она Саньку, — льдины-то как несутся…

— Тебя зовут! Не слышишь? — подскочил к ней Девяткин.

Маша мельком взглянула на него и опять обернулась к Саньке:

— А могут они до моря доплыть?

— Могут, наверное… Правда, Маша, шла бы ты на мост с Семушкиным, — посоветовал ей Санька.

— Нет… я посмотрю. Ты ведь на тот берег побежишь через лед?

— Откуда ты взяла? — деланно удивился Санька.

— Побежишь, я знаю. Я еще в классе догадалась, когда ты на реку смотрел. А это не очень страшно, Саня?

Санька усмехнулся и ничего не ответил. Что греха таить, ему даже немного льстило, что Маша не пошла за Семушкиным, а осталась на берегу.

Но Девяткин хмуро смотрел на Саньку. Он был недоволен: без Маши ни одно дело не обходится.

Бывало, соберет он с Санькой компанию за грибами в заповедные места или за черникой на Горелое болото, и не успеют мальчишки выйти за околицу, как следом за ними бежит Маша: «Ладно же, ладно! За грибами пошли и не сказались. Припомню я вам…» И бродит целый день с ними по лесу, ни на шаг не отстанет.

По грибы да по ягоды Девяткин еще терпел Машу. Но, когда он собирался в поле чужим горохом лакомиться или в лес костры жечь, Маша только мешала ему.

«Отвадить надо девчонку, проходу от нее нет», — решил Петька и как-то раз без Саньки, когда Маша пришла к мальчишкам, он предложил сыграть в «голы руки не казать».

— Сыграем, сыграем! — обрадовались ребята.

Каждый обернул руку зеленым лопухом, сорвал длинный стебель крапивы. Потом все запели: «Голы руки не казать, голы ноги не казать», принялись бегать друг за другом и хлестать крапивой по босым ногам и рукам. Сначала Маше такая игра понравилась: бегаешь, визжишь, увертываешься. Но рукава кофты были коротенькие, юбка по колени, и девочке доставалось больше всех. Руки и ноги у нее покрылись красными волдырями, на глазах выступили слезы. «Хоть бы конец поскорее», — думала Маша, но мальчишки разошлись — прыгали вокруг нее, хохотали, размахивали крапивой.

Тут Маша и разъярилась. Нарвала большой пучок крапивы и, забыв про все правила игры, как веником принялась направо и налево хлестать мальчишек: по рукам, по спинам, по головам. Девяткину досталось больше всех. Отступили мальчишки и с тех пор побаивались прогонять Машу от себя.

Санька наконец нашел около дороги старую веху, обломал сучья и, покосившись в сторону — здесь ли еще Маша, — подошел к воде.

Вскоре широкая, устойчивая льдина, похожая очертаниями на Австралию, ударилась о берег. Санька прыгнул на нее и оттолкнулся шестом.

Течение подхватило льдину, покружило на месте, потом понесло вперед и с размаху ударило в ледяной затор.

«Австралия» раскололась пополам, но Санька одним прыжком перескочил на другую льдину, потом на третью, четвертую…

Маша не сводила с него глаз.

Вот Коншак — это мальчишка! Всегда он придумает такое, от чего дух захватывает.

Недаром стожаровские мальчишки, особенно с Большого конца, считают Саньку первым смельчаком и без спора признают его своим коноводом.

Сделав последний прыжок, Санька выскочил на противоположный берег реки. Сорвал с головы пилотку, покрутил ею в воздухе и что-то закричал; шум ледохода заглушал его голос.

Тогда Санька показал рукой в сторону — мол, все идите к мосту, там встретимся.

Мальчишки переглянулись. К лицу ли им отставать от своего коновода?! Вооружившись шестами, они подошли к воде.

Первым прыгнул на льдину большеголовый, приземистый Степа Карасев, которого за его широкие плечи и маленький рост звали Степа Так-на-Так.

— Главное — быстрота и натиск! — напутствовал его Девяткин.

За Степой перебежал реку рыженький Ваня Строкин.

Дошла очередь до Девяткина. Он довольно смело прыгнул на льдину, но потом оступился, зачерпнул сапогом воду и вернулся обратно на берег:

— Еще утонешь! Жуткое дело!

— «Мы с Коншаком»! — с презрением сказала Маша. — А еще друзья-приятели по гроб жизни.

— Ну что ж по гроб жизни! Приятель в омут полезет, и я за ним? Спасибочки!

Неожиданно Маша выхватила у Петьки из рук шест и прыгнула на льдину.

— Умалишенка! — закричал Петька. — Утонешь!

Но Маша только помахала ему рукой.

Сначала все шло хорошо. Девочка легко перепрыгивала с льдины на льдину и вскоре была уже далеко от берега. Но тут произошло неожиданное: льдины раздвинулись, как тяжелые створки ворот, посредине реки образовалось широкое разводье, и маленькую льдину, на которой стояла Маша, стремительным течением понесло к мосту, к деревянным быкам, где лед дробился на мелкие куски, где все кипело и пенилось, как в котле.

Санька закричал, чтобы девочка сильнее гребла шестом. Маша старалась изо всех сил. Неожиданно она поскользнулась и уронила в воду шест. Река, точно поняв, что девочка лишилась последней защиты, еще быстрее понесла льдину к мосту.

Санька с приятелями не знал что делать. Он метался по берегу, размахивая руками, потом кинулся в сторону от берега, к сараю, около которого лежала вверх дном тяжелая черная лодка.

На помощь подоспели Степа Так-на-Так и Ваня Строкин. Втроем они перевернули лодку и поволокли ее к берегу.

— Ребята, она ж худая! — с отчаянием закричал Степа, показывая на пробоину в днище.

Санька оставил лодку и побежал к реке. С противоположного берега до него донесся истошный тонкий голос Девяткина:

— Тонет! Караул!.. Спасайте!..