Последний чёрный кот - Тривизас Евгениос. Страница 15

— Не говори таких слов! — рассердилась мама и влепила сыну подзатыльник. — Ещё раз услышу от тебя «чёрная кошка» — насыплю в рот чёрного перца! Понял?

— Ну не буду... не буду больше говорить «чёрная кошка», — вздохнул ребёнок.

Сцена, которая разыгралась через пару минут перед цветочной лавкой, была пострашнее. Из экипажа, запряжённого парой гнедых лошадей, вышла парочка и зашла в лавку. Кучер спрыгнул с козел и принялся затягивать постромки. На нём были коричневые сапоги, а под мышкой — кнут.

Цветы у входа благоухали вовсю. Парень из лавки опрыскивал их водой из ведёрка. Две пчелы жужжали над вазой с хризантемами. И тут я увидел, как из переулка вышел чёрный кот и направился к кучеру. Я тут же его узнал: это был Мурлыка. Он подошёл к кучеру и, мурлыча, стал тереться о его сапоги. Кучер пнул Мурлыку, и тот, не успев ничего понять, пролетел шагов пять и шлёпнулся на спину. Лошади беспокойно заржали. Мурлыка перевернулся, поднялся и уже собирался уйти, обидевшись на незаслуженный пинок, но кучер подскочил к нему и принялся с озлоблением хлестать кнутом. Несчастный отчаянно извивался и орал от боли, пару раз поворачивал окровавленную мордочку к кучеру, словно просил о пощаде, но тот был вне себя и опускал свой кнут до тех пор, пока кот не замер окончательно.

Эх, дорого Мурлыка заплатил за свою доверчивость.

Разгорячённый кучер взобрался на повозку и щёлкнул языком. Я ждал, когда он уедет, чтобы подойти к Мурлыке, но тут из цветочной лавки выскочила дама в широкополой жёлтой шляпе и с блестящей розовой сумочкой и завопила, показывая на меня:

Это он! Он! Кот, который напал на меня! Он покушался на мою жизнь! Из-за этого паршивца несколько машин попало в аварию, с продавцом из ларька случился нервный припадок, а драгоценная китайская ваза разлетелась на мелкие осколки!

Я рванул с места. На каждом шагу — новые напасти! Нет, нужно выбирать самые дальние закоулки...

И вот, крадучись садами и огородами, перелезая через заборы и перепрыгивая через канавы, забираясь на крыши и в беседки, я, наконец, попал на пустырь, где добрейшая тётушка Рина в дырявой шали, наброшенной на сгорбленные плечи, кормила кошек всех мастей объедками и рыбьими головами. Кошачий концерт мог оглушить непривычного слушателя.

Я тоже получил свою порцию, а когда поел, подошёл к Грязнуле и рассказал ему свой план. Он мне обрадовался и сразу согласился помочь. Мы попросили соседей по кормушке оповестить всё кошачье население острова о том, что завтра вечером около трубы шоколадной фабрики «Сластёна и К°» состоится собрание.

Вечером я пришёл к цветочной лавке, но Мурлыку не нашёл. Видно, его уже подобрали. Я взял в зубы увядшую хризантему, выпавшую из вазы у лавки, и положил её на то место, где самый ласковый кот острова испустил последний вздох.

И ВНОВЬ КОРОТЫШКА В КЕПКЕ

Глава семнадцатая,

Наутро я ужасно проголодался. О рейде по мусорным бакам не могло быть и речи: активисты братства организовали отряды добровольцев, которые дежурили, спрятавшись за баками, — они прекрасно знали, что там болтаются голодные кошки. Вот так придёшь, ни о чём не подозревая, погрызть рыбью косточку, а вместо этого получишь дубинкой по голове...

Поэтому я решил прогуляться в парке, надеясь раздобыть там себе пропитание. Когда парочки, сидевшие под раскидистыми деревьями на прохладной зелёной травке, целовались или вырезали на коре сердечки, они не замечали, что творится вокруг. А пожилые люди на скамейках нередко задрёмывали сразу после еды. Так что порой можно было ухватить незаметно сардинку или пирожок.

Итак, я выбрал одно из самых укромных мест в парке и стал принюхиваться, не донесётся ли волшебный аромат консервированного тунца или даже лосося. Но вместо этого я уловил совершенно иной запах. Неприятный. Он ударил мне в нос как кулак. Запах йода и мяты.

Я пошёл на этот запах и на скамейке, стоящей в стороне от остальных, у клумбы с олеандром, заметил со спины коротышку в кепке. Рядом с коротышкой сидел человек, одетый в меховое пальто и меховую шапку, лица его я тоже не видел. Они разговаривали тихо, как заговорщики. В глубине парка старичок кормил фисташками белку, чуть поодаль мама бегала за карапузом, который то и дело спотыкался и падал.

Я тихонько подкрался поближе.

— Не так-то просто это сделать, господин Рапашин, — говорил коротышка в кепке. — Разок-другой я, может, и сумею вам угодить — понятно, за вознаграждение, но больше не получится.

— Тебе же самому это выгодно!

Голос второго напоминал звук, который издаёт гнилое яблоко при падении в яму.

— Люди братства хорошо платят мне, господин Рапашин.

— Я заплачу лучше. Сто за штуку!

— За кого вы меня принимаете! Да мне совесть не позволит! Несчастные кошки... Их надо умертвлять, я не спорю, но ваш способ...

— А двести?

— Что «двести»?

— По двести за штуку — позволит?

— Кто?

— Твоя совесть.

— Н-нет... но за пятьсот она, пожалуй, может сдаться. Хотя, конечно, меня будут терзать угрызения...

— Пятьсот? Да ты рехнулся!

— Подумайте о прибыли.

— Грабишь ты меня... Ладно, согласен.

— Ну, будьте здоровы, господин Рапашин. Как только буду готов, дам вам знать.

— Я на тебя рассчитываю. Да, и никому ни слова!

— О чём речь! Что я, ненормальный? Если прознают о нашем деле, мне первому несдобровать. А вы уверены, что вопли не будут слышны?

— Вполне. Это глубоко под землёй. И звукоизоляция хорошая. Пусть вопят сколько угодно — никто их не услышит. Да, и вот ещё что. Ты лучше не приходи ко мне. Я пришлю за товаром карликов.

— Хорошо. Только эти карлики... они какие-то дикие. Я вздрагиваю каждый раз, как их вижу.

— Это они от работы дичают. Варварская, конечно, работа — так ведь на пользу делу: качество продукта улучшается. Ну да, может, им и приятно помучить зверушек, но это меня уже не волнует.

От их беседы мне было не по себе. Что за ужасные намёки? Что за сделка совершилась только что?

— Я пойду первым, — коротышка в кепке поднял с травы сачок и мешок. — Нас не должны видеть вместе.

— Правильно. Я посижу ещё минут десять и тоже уйду. До встречи!

Коротышка не двинулся с места.

— Вы кое-что забыли, господин Рапашин.

— Что?

— Задаток.

— Какой ещё задаток? О задатке речи не было.

— Да как же без этого. Без задатка никто не работает.

— Ну, знаешь ли, меня называют великим обдиралой, но ты ещё хуже. Сколько?

— Сколько сочтёте нужным. Хотя бы тысячу.

— Ладно. Но не вздумай меня продать! Иначе карлики сделают с тобой то же, что с кошками.

— Зачем вы так, господин Рапашин, мне прямо дурно от ваших слов...

Неизвестный, лица которого я так и не увидел, ничего не ответил. Он достал толстый кожаный бумажник и отсчитал несколько засаленных купюр. Коротышка сунул их в карман и удалился.

Я сознавал, что это смертельно опасно, но всё же решил последовать за ним. К счастью, Рапашин достал газету и погрузился в чтение.

И вот, когда я с превеликой осторожностью крался за коротышкой, мои ноздри защекотал тот самый запах, который я мечтал учуять. Консервированный тунец. Светловолосая девушка в клетчатой юбке и гладко выбритый юноша в расстёгнутой рубашке увлечённо целовались, а на подстилке были расставлены термос, две подставки для яиц, тарелки и коробочки с едой, и среди них — открытая банка с консервированным тунцом.

К сожалению, её заметил не только я. В жестяную посудину погрузилась чья-то морда. Чёрный кот, воспользовавшись тем, что парочке было не до еды, жадно уплетал содержимое банки. Он был так поглощён этим, что не заметил подкравшегося к нему коротышку в кепке. И тот прямо у меня на глазах одним махом накрыл кота своим сачком!