Загадка старого клоуна (с илл.) - Нестайко Всеволод Зиновьевич. Страница 44
Подол, Печерск, Верхний город… Уничтожался врагами-захватчиками, разрушался непогодой, ветрами и временем. И снова поднимался, возрождался, развивался. Чтобы стоять вечно и удивлять мир своей красотой. И всё это делали обычные человеческие руки. Руки простых киевских строителей с самых давних времён до сегодняшнего дня, до этих двух монтажников и крановщика, которые только что установили на стену панель. Как быстро он растет сейчас, Киев!
Ещё совсем недавно, несколько лет назад, здесь была оболонь, заливные луга с озёрами, пастбищами и сенокосами. А сейчас… Новый город – современный, с белыми небоскрёбами, широкими проспектами (до противоположной стороны и не докричишься!), площадями и бульварами.
– Василий! Гурген! – громко позвала женщина-бригадир. – Давайте сюда! Пришёл!
В оконных проёмах только что установленной панели появились монтажники (высокий и тот, что пониже), замахали нам приветливо руками.
– Хо-хо! – это высокий.
– Вах-вах! – это тот, что пониже.
Бригадир зашла в комнату и присоединилась к женщинам, которые раскладывали на подоконниках бутерброды, огурцы, помидоры, яблоки, доставали пакеты с кефиром, термосы с чаем и кофе. Мы остались на балконе.
Сурен морщился так, будто ел зелёное яблоко. Он молчал, только время от времени взмахивал рукой.
Мы с сочувствием поглядывали на него – всё ещё ничего не могли придумать.
– Хо-хо! – басовито звучало из комнаты, которая наполнилась шумом, смехом, голосами и сразу стала тесной. Монтажники в касках, в брезентовых робах с широкими поясами, на которых звенели предохранительные цепи, хватали бутерброды, пили, запрокинув голову, кефир, хрустели яблоками.
– А где же наш Джигарханян?
– А ну показывайте!
– Где кинозвезда?
– Давайте его сюда!
Сурен втянул голову в плечи и замер.
В балконной двери появились те два монтажника, которые только что монтировали панель (я уже понял: тот, что пониже, – это отец Сурена, а повыше – его друг, бригадир Бондаренко). Несколько секунд – и Сурен, и все мы уже в комнате.
– Внимание! Внимание! – забасил Бондаренко. – Творческая встреча юного киноактера Сурена Григоряна с бригадами штукатуров и монтажников, в которых работают его родители, объявляется открытой.
Все весело зааплодировали. И тогда наступила тишина. Сурен стоял посреди комнаты, красный и растерянный. Мы, не вызывая ни у кого интереса, толпились у двери.
– Ну, Суренчик, ну не стесняйся, ну расскажи о съёмках, – мягко упрашивала мама.
– Ну! Сурен-джян! – папа умоляюще наклонил голову.
– Ну ты же так интересно нам дома рассказывал, – наклонился к нему Бондаренко. – Не стесняйся, чего ты! Здесь же все свои. Ну!
Но Сурен молчал. Только всё ниже наклонял голову.
Как я его понимал! Как мне это было знакомо!
У меня тоже такое было. На уроке. В пятом классе. Когда неожиданно, как раз когда мне надо было отвечать, на урок пришёл инспектор районо… Я всё знал. Но я не мог вымолвить ни слова. Я стоял, как пень, и молчал, и ничего не мог с собой поделать…
Даже папа с мамой иногда не понимают самых простых вещей.
Туся посмотрела на меня с такой мольбой, что у меня вдруг заныло сердце. «Ну сделай, сделай что-нибудь!» – умолял её взгляд.
Почему-то она смотрела только на меня. Не на Игоря, не на кого-то другого, только на меня.
«Что же сделать? Что придумать? Что»? – мысли лихорадочно прыгали у меня в голове.
И тут в моём воображении неожиданно всплыла Гафийка Остапчук.
И меня осенило…
– О-о-о! – изо всех сил закричал я, ухватившись за ухо.
Все сразу обернулись ко мне.
– Что? Что такое?
– О-о-о-о!.. – вопил я, держась за ухо и мотая головой.
– Ну ты что? Что с тобой? – первая бросилась ко мне мама Сурена.
– О-о-о!.. – не отвечая, голосил я.
Все обступили меня.
– Да что ты? Что с тобой, мальчик? Что у тебя болит? Ухо? Что та кое?
Но я не отвечал. Держал паузу, как говорят артисты.
Надо было тянуть время.
Я только мотал головой, ухватившись за ухо. И то вопил во весь голос, то переходил на тихое хныканье и подавал сигналы, как спутник:
– Пи-пи-пи-пи-пи!..
Наконец, когда держать паузу было бы уже неразумно, я выпалил:
– О-о-о!.. Что-то в ухо залетело! О-о-о!.. Пи-пи-пи-пи!.. О-о-о!..
И вдруг, повернувшись к Монькину, указал на него пальцем:
– Это он! Он что-то в меня бросил! О-о-о!..
Мстительное всё-таки существо – человек!
Монькин, оторопев, разинул рот…
И тут молниеносно среагировал Игорь Дмитруха.
Чтобы Монькин не успел ничего сказать, Игорь размахнулся, будто хотел ударить его портфелем по голове.
– Ой! – вскрикнул Монькин.
– Да что же ты сделал? Видишь, как человек страдает! – с благородным гневом воскликнул Дмитруха. Вышло всё очень натурально.
И тут ко мне бросился Сурен.
– Его надо к врачу! Немедленно! Немедленно! Идём! Быстрее! – и стал тянуть меня к лестнице. И этим испортил всю натуральность.
Почувствовав фальшь, я растерянно смолк.
Воцарилась тишина. Взрослые, переглядываясь, едва заметно улыбались.
– Ну как?.. – вдруг наклонилась ко мне жена Бондаренко. – Может, вылетело?
Деваться было некуда.
– О!.. Вылетело!.. – улыбнулся я с радостным удивлением, как будто действительно почувствовал облегчение. Все засмеялись.
Но дело было сделано.
– Ну ладно, бегите, – махнула нам рукой жена Бондаренко.
А сам Бондаренко пробасил:
– Творческую встречу юного киноактера со строителями на этом объявляю закрытой!
Все опять засмеялись.
Когда мы ушли со строительной площадки, Сурен воскликнул:
– Ну Степанян!.. Ну!..
Я скромно опустил глаза:
– Да при чём здесь я? Это же он мне в самом деле… – я кивнул на Монькина.
– Да ну?! – Сурен недоверчиво обвёл всех взглядом.
– Точно! – сказал я.
Дмитруха молча отвернулся.
Надо же было как-то компенсировать Монькину это замахивание портфелем. Чуть не пострадал парень ни за что, ни про что.
– Ну, Монькин!.. Ну, молоток! – хлопнул его по плечу Сурен.
Монькин только улыбнулся – он не стал отрицать.
А моей наградой был долгий благодарный взгляд Туси Мороз.
В метро к Сурену пришло позднее раскаяние:
– У-у-у!.. Болван я, болван! – бил он себя кулаком по голове. – Ну почему, почему я им не рассказал о съёмках? Почему? Они так просили, а я… у-у-у, слабак!
Мы понимающе улыбались.
И опять в моем воображении всплыла рыжая Гафийка Остапчук. Честно говоря, это не я – это она выручила Сурена.
Это она как-то устроила то же самое с ухом на уроке, когда не выполнила домашнее задание. И именно этим пленила моё сердце выдумщика и шутника.
…Гафийка стояла, прикрывая ладонью глаза от солнца.
Потом помахала мне, прощаясь, и начала отдаляться, отдаляться, отдаляться… И вдруг я почувствовал, что у меня исчезло чувство вины перед ней. Как будто она простила меня.
Глава XX
Прощание с Суреном. Экскурсия на киностудию. Почему я не стал певцом «Что он тебе сказал?»
Сегодня мы прощаемся с Суреном.
Сразу после уроков к школе подъехал автобус киностудии имени Довженко, который прислал за нами режиссёр Виктор Михайлович. Он пригласил нас всех – наш класс и учителей – на экскурсию на киностудию и прощальный обед.
С нами поехали и классный руководитель Лина Митрофановна, и Тина Гавриловна, и Ольга Степановна, и Ирина Владимировна, и Александр Иванович, и даже завуч Вера Яковлевна. Конечно, на киностудию всем было интересно поехать.
Режиссёр Виктор Михайлович, весёлый жизнерадостный мужчина с седыми волосами и загоревшим, почти чёрным лицом, долго водил нас по киностудии. Сначала показывал территорию, потом павильоны. Территория была очень красивая, вся засаженная деревьями, как будто парк. Большую её часть занимал прекрасный яблоневый сад, собственноручно посаженный знаменитым кинорежиссёром Александром Довженко, чье имя носит киностудия. Был даже настоящий пруд с плакучими ивами и камышом. А за прудом большой искусственный бассейн с водой, за которым возвышалась огромная стена, а на ней… нарисованное небо – голубое небо с белыми облаками. Это специальный бассейн для комбинированных съемок, как объяснил нам Виктор Михайлович. До того как появились компьютеры, на нём пускали макеты кораблей, устраивали морские бои, бури, шторма и другие морские неприятности, которые в натуре снять невозможно. Потом он повел нас к павильонам.