Дагги-Тиц (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 117

Были, конечно, здесь и многие родители «актеров». Инкина мать не пришла (укатила в трехдневную командировку), а Егошин и Маргарита Леонтьевна появились и скромненько присели в последнем ряду. Сразу после спектакля они исчезли – наверно, чтобы не смущать Инки…

Инки не забыл ни одного словечка своей роли. Магнитофоны не подвели, и «фанера» (Никиткин голос во время Оськиных песен) сработала отлично. Инки даже показалось, что это именно его голос звучит из динамика над сценой…

Ух как лихо он прыгал на этот сколоченный из некрашеных досок забор – юркий котенок-мальчишка с черным клочкастым хвостом, в сизых трикотажных шортиках с клетчато-оранжевой заплатой на заду, в серо-полосатой порванной футболке, с треугольными суконными ушами над взлохмаченной головой! Прыгнет и сверху показывает язык лохматому неуклюжему псу Бурбону. То есть Ромке (и все хохочут!). Котенок или чертенок? Наверно, и то и другое… В его скачках, в похожих на танец разворотах, в отмахивании от рассерженного директора выставки и сторожей было что-то от давней «гамлетовской» пластики, от азарта прежних боев с черными злыми зарослями…

Да, он опять спас Полянку. На этот раз от сытой неволи и скуки. От того, чтобы она развлекала всяких богатеев вроде Молочного!.. И они стояли у дощатого края сцены, взявшись за руки, чуть впереди остальных актеров. Мигали вспышки фотоаппаратов…

Вскоре в «Брюсовском вестнике» появилась фотография – Инки и Полянка в кошачьих костюмах. И заметка о спектакле. К Зое пришел директор школы Кирилл Алексеевич и попросил повторить постановку в актовом зале. Были каникулы, в школе работал зимний детский лагерь…

Ну что ж, повторили. И снова получилось прекрасно… А потом пошли к себе, в кают-компанию, и у включенного камина пили чай и пели про пароходик.

Конечно, за всем этим пряталась грустная мысль: «Вот если бы Борис был с нами или хотя бы просто видел все это?»

Однажды Полянка шепнула Инки:

– А может, и видит?

Инки понял ее. Помнил их разговор о бессмертных душах. Но что ответить, не знал, только тихо кивнул.

В кают-компании стояла небольшая искусственная елочка, мигали на ней цветные фонарики. В доме у Полянки тоже была елка, причем большая, со множеством лампочек, которые переливались и мерцали по-всякому – каждая гирлянда в своем режиме. Инки любил смотреть на них…

А дома у Инки елки не было. Он отчаянно воспротивился тому, чтобы ее ставили. Живую он не хотел, потому что это «убитое дерево». А про искусственные он услышал по телику, что они опасны для кошек. Те очень любят поедать пластмассовую хвою и потом страдают животами. Имели место даже смертельные случаи. Все, что чем-то грозило Альке, было для Инки совершенно неприемлемо. Хватит ему переживаний из-за бродяжничества этого шалопая, не хватало тому еще кишечных мук!

Инки заявил, что, если елку все-таки «водрузят» в квартире, он уйдет вместе с Альмиранте жить в полуподвал. По крайней мере, на каникулы.

Егошин спокойно сказал, что считает Инкины доводы здравыми. Мать слегка покричала («Почему это мы должны плясать под дудку драных котов и набитых дурацкими фантазиями мальчишек!»), но скоро махнула рукой. А Маргарита Леонтьевна, чтобы все-таки отметить праздник, на кухне, высоко над косяком, укрепила сосновую ветку с несколькими блестящими шариками. Туда Алька добраться не мог, поэтому Инки жить в полуподвал не пошел…

Встречать Новый год мать и Егошин отправились к друзьям, звали с собой Инки, но он буркнул: «Чего я там не видал…» Они с Маргаритой Леонтьевной до середины ночи просидели у экрана, пили чай и жевали печенье. Смотрели всякие юмористические передачи – по правде говоря, не очень смешные (или у Инки не было чувства юмора?). Потом Инки лег у себя, включил новую настольную лампу и открыл подаренную Полянкой разноцветную книгу «Сон в летнюю ночь» – того же писателя Шекспира, который сочинил «Гамлета». Ничего похожего на «Гамлета» в этой книге не было, но, может, оно и к лучшему. В Новый год зачем печали? Пусть будет сказочно и забавно…

Сим и Желька вполне соглашались с Инки. Они, видимо, вернулись с карнавала, поверх их красной одежонки блестела всякая мишура и серебряные звездочки. Сим и Желька, продолжая карнавальные танцы, кувыркались на леске.

Альмиранте решил в честь праздника не портить другу настроение и не стал удирать на ночь (хотя в последнее время проделывал и такие трюки). Урчал под боком и дурашливо покусывал Инки за пальцы, когда тот переворачивал страницы.

– Кончай пиратничать, мочалка…

– Мр-р… Сам мочалка. Твой хвост ободранный, а мой пушистый.

Это была правда…

Песня котенка Оськи

В конце января и в феврале «штурманята» дважды повторили «Бегство рыжей звезды» в школе – классов-то было много, всем хотелось посмотреть. Собирались показать спектакль и перед Восьмым марта, после родительского собрания. Но вдруг оказалось, что «делать этого не следует». Кирилл Алексеевич уехал на какие-то курсы в Москву, за него осталась командовать в школе завуч Екатерина Дмитриевна, и она сказала Зое:

– Поймите, голубушка, сейчас вашу постановку вполне могут счесть агитацией. Ведь скоро выборы в областную думу, а вы перед каждым спектаклем объявляете зрителям, что он посвящен памяти Бориса Голицына.

– Разве Борис Голицын баллотируется в депутаты? – со всевозможной вежливостью поинтересовалась Зоя.

– Вы же понимаете, о чем я… Гибель вашего руководителя, конечно, трагическую, нелепую, но… довольно туманную… кое-кто склонен связывать с именем Семена Семеновича Молочного… Даже если вы откажетесь от посвящения, то от заключительной песенки… той самой, где там «вор и бандит, кефирный и молочный», вы ведь не откажетесь ни за что, не так ли?

– Ни от того, ни от другого, – согласилась Зоя. – А что, Семен Семенович так вам симпатичен?

– Он симпатичен многим горожанам, поскольку немало сделал для Брюсова…

– И мэру Волчаткину в том числе…

– В том числе. И я не могу позволить, чтобы детей втягивали в предвыборную борьбу. Пусть этим занимаются взрослые.

– Пусть убивают невиноватых и громят детские коллективы.

– Вы в силу своего юношеского максимализма многое преувеличиваете. Боюсь, что мы не убедим друг друга.

Зоя сказала:

– Свиданья были без любви, разлука будет без печали…

В середине марта состоялись выборы. Молочный, разумеется, стал депутатом. Перед этим он ежедневно выступал по разным каналам, плакаты с его громадными портретами висели на нескольких улицах. На улице Дзержинского кто-то залепил в портрет лепешкой коровьего навоза (и где только нашли?!), но это не повлияло на исход выборов. Да и в самом деле! Торговый центр был прекрасен, у вокзала воздвигали еще один, вокруг Брюсова строилась замечательная объездная дорога, чтобы транзитные грузовики не пилили каждый день через центр, не загрязняли дымом атмосферу. И все это – при участии Семена Семеновича. А то, что на месте детского стадиона собираются строить многоэтажные элитные дома, так это, скорее всего, были выдумки противников достойного кандидата…

В газетах появились снимки: мэр Волчаткин и депутат Молочный стоят, обняв друг друга за плечи (гладкая голова депутата покрыта широкой, как у артиста Боярского, шляпой). «Союз трудолюбивой администрации и передового бизнеса – залог процветания нашего города»…

Гвидон повертел газету со снимком перед глазами.