Враг из прошлого - Гусев Валерий Борисович. Страница 22

— Конечно, Дим, — серьезно произнес Алешка, — приятно, что есть кто-то на свете еще хуже, чем ты сам.

— Ого! — только и сказал я.

— Ого! — передразнил меня Алешка. — Говорят: грязный, как свинья. А я в одной книге прочитал, что свинья — самое чистое животное. И еще говорят: ты что, озверел? А никакой зверь не делает никому боли и зла ради удовольствия.

Он взял на руки Гамлета, и мы пошли в дом.

Кофе там уже напились и теперь разговаривали. Мама и тетушка Тильда в одном уголке, а папа, Матвеич и Сеня Бернар — в другом. Из одного уголка так и сыпалось: «Изуми-и-и!.. Удиви-и-и!..» А в другом уголке папа спрашивал Морковкина:

— Семен Ильич, вы хорошо знаете этот круг, припомните, кто из близких к гражданину О. имел отношение к коллекционированию редких предметов?

— О! Очень многие. Вы знаете, практически все великие люди собирали редкости или предметы старины. Граф Толстой, например. Семен Марковский, ваш покорный слуга. И нет нам числа. А почему вас это интересует?

— Да так… Всплыли некоторые новые обстоятельства этого давнего события. Пытаемся кое в чем разобраться. Как вы считаете, эта кража была сделана под заказ, для конкретного покупателя?

Сеня Бернар аж подпрыгнул.

— Ну что вы! Среди нас нет таких поганцев. Забрался какой-то домушник, похватал все, что подвернулось под руку…

— Это не совсем так. Он не хватал все подряд. Он со знанием дела выбрал самые ценные вещи. Будто кто-то ему подсказал.

— Вы так думаете? Тогда он вдвойне негодяй! Рано его выпустили…

— А откуда вы знаете, что он уже на свободе? — Папа внимательно взглянул на Морковкина.

Тот поежился под папиным взглядом и пробормотал:

— Ну… Я так предполагаю… Времени прошло много…

— Господа мужчины! — это тетушка Тильда воскликнула. — Предлагаю совершить прогулку по берегу озера. Оно изуми-и-и!..

И мы всей толпой пошли на озеро. Только не совсем здоровых Атосика и Гамлета оставили дома.

И мы неплохо провели время. Покатали маму и папу на лодке. Искупались. Тетушка Тильда ни кататься, ни купаться не стала. Зато, стоя на берегу озера, она прочитала какой-то монолог про берег моря. У нее это здорово получалось. Только она все время отвлекалась на свой насморк. Но впечатление все равно было изуми-и-и!.. Даже Алешка призадумался. А потом сказал, что мы этого достойны.

И погодка удалась на славу. Солнце сияло, играло в воде. Воздух на озере был чистый-чистый, без всяких туманов. И противоположный берег сверкал, как разноцветная картинка. Даже где-то на лодочной станции что-то посверкивало. Зайчики солнечные в окошках. Наверное.

В общем, было довольно весело и беззаботно. Но время от времени меня тревожила мысль: сейчас-то здорово, а когда папа уедет, то страшновато станет. Но я взглядывал на Матвеича и успокаивался. Он-то не боится. Значит, и нам рядом с ним бояться нечего.

После обеда родители стали собираться в Москву. Мама заставила Алешку перешнуровать кроссовки и вымыть уши. По-моему, за всю неделю он не только уши не мыл. По-моему, и нос тоже. Про руки я уже и не говорю. Он только зубы чистил. А мне объяснял: «У носа кариеса не бывает!» Жертва рекламы.

Юрик пошел на карьер, забрать из пещеры свое нехитрое имущество. Мы, конечно, сходили с ним. Посидели в уютной пещерке на постели из веток. Потом Юрик скатал одеяло, засунул в рюкзак котелок и кружку и сказал:

— Давайте, ребята, побудем напоследок у костра.

Мы так и сделали. Разложили костер, и Юрик рассказал нам свою невеселую историю.

— Я на автобазе работал. Получили новые аккумуляторы. И кто-то их украл. Один аккумулятор нашли у меня в шкафчике. Видно, ворюги его специально туда поставили, чтобы подозрение пало на меня.

— А отпечатки? — спросил Алешка, большой специалист.

— В том-то и дело, что отпечатков хватало. Я ведь эти аккумуляторы разгружал. — Юрик в задумчивости подложил в огонь полешко. — Так я и загремел. И сидеть бы мне пять годиков, если бы не Федор Матвеич. Выручил он меня. А ведь непросто ему было. Чтобы меня оправдать, ему нужно было настоящих преступников разыскать. И все он сделал. И разыскал, и добился моего освобождения, и судимость с меня сразу же сняли. Он очень справедливый человек. Его даже бандиты, которых он сажал, уважают.

— Кроме Окаянного Ганса, — сказал я.

— Да он выродок. У него все кругом виноваты. Виноваты, что он не работает, а ворует. Виноваты, что попадается на кражах. Виноваты, что наказывают за воровство. А ведь какой умелец. Он в тюрьме такие поделки из дерева делал. Фигурки всякие, портсигары. У него даже что-то для какой-то выставки отобрали. Мог бы жить честно, зарабатывать своим трудом, умелыми руками. Но ему больше нравилось воровать. И злиться на весь белый свет. — Юрик вздохнул, будто ему было жалко этого злобного Ганса. — Ну ладно, пора идти. Вы, ребята, поглядывайте по сторонам, не теряйте бдительности. Конечно, Матвеича он не тронет — побоится, а вот дом его в отместку постарается уничтожить.

— Взорвет? — ахнул Алешка.

— Взрывать не станет. А поджечь может. Так что поглядывайте. — Он осмотрел свою, как он говорил, базу и сказал: — Грустно. Мне здесь нравилось.

— Да, — согласился Алешка, — жалко…

— Ну ничего, — Юрик хлопнул его по плечу. — Я как-нибудь опять приеду. Матвеича попроведать.

Алешка тоже огляделся и повторил:

— Жалко, жалко… Не успели мы. Вот как раз между этих двух деревьев очень здорово можно было сеть натянуть. Или вот здесь ловушку выкопать.

Юрик рассмеялся, опять хлопнул его по плечу и вскинул на спину рюкзак.

Мы загасили песком костер и пошли домой.

Мама и папа уже стояли возле машины. По их лицам мы сразу поняли, что между ними был спор — забирать нас с собой или оставлять с Матвеичем.

А он как раз вышел из дома с банкой маринованных огурцов, отдал их маме и сказал:

— Волноваться не приходится. Ситуация под контролем.

— Я тоже приму меры, — сказал папа. А потом спросил нас: — Ну что, бойцы, поедете с нами? Или еще погостите?

— Еще погостим, — быстро ответил Алешка. — До зимы. До тридцать первого… четверга. А чего вы не едете? Уже давно пора. Столица вас заждалась.

— По коням, — согласился папа. — Садитесь.

— Вы этого достойны, — сказал Алешка. — Я дарю вам неземной взор.

Мы помахали им вслед и пошли в дом.

В доме стало как-то пусто. И даже грустно немного. Все-таки у нас хорошие родители. Когда они рядом, то немного мешают, а когда их рядом нет, то немного их не хватает.

Чтобы не очень скучать, я убрал со стола и пошел мыть посуду. Матвеич сел за свои воспоминания — он очень дисциплинированный человек. А Лешка поднялся наверх — рисовать автопортрет бронзового подсвечника.

Незаметно наступил вечер.

Алешка спустился в кают-компанию похвалиться рисунком.

— Здорово, — одобрил Матвеич. — Художником будешь?

— На фиг надо, — отрезал Алешка. — Буду сначала сыщиком, а потом писателем. Как вы. Хочется что-нибудь полезное написать.

— У тебя получится, — согласился Матвеич. — Ты мне что-нибудь тоже нарисуй, на память.

— Запросто. Как «Задумчивый» режет своим носом холодные морские волны. Годится?

И мы сели пить чай. А после чая Алешка подмигнул мне и, точно копируя манеру Морковкина, лениво протянул:

— Господин полковник, а не выпить ли вам перед сном рюмочку коньячку? Вы этого достойны. Дим, обслужи капитана.

Я чуть было не запутался: полковник, капитан, подмигивание… Но тем не менее достал из серванта коньяк, который папа привез Матвеичу, и передал ему бутылку.

— А я пойду по делам, — сообщил Алешка и снова мне подмигнул.

Вернулся он не скоро. Матвеич даже немного забеспокоился и сказал:

— Что-то он долго… Не заблудился часом?

— Шнурки проглотил, — объяснил я серьезно.

Тут вернулся Алешка, очень довольный, и сообщил как новость:

— Ночь наступает. Потому что вечер кончился. — Он зевнул, лязгнув зубами. — Я бы поспал до утра.