Повесть о суровом друге - Жариков Леонид Михайлович. Страница 62

Мы сначала прятались за будкой, а потом Васька юркнул под вагон: хотел быть поближе к Геньке.

Мне было боязно оставаться одному за будкой, и я перебежал к Ваське. Мы притаились под колесами вагона.

Между тем генерал Шкуро в сопровождении офицеров ушел в здание вокзала. А Генька остался на перроне. Важный, он расхаживал вдоль штабного вагона, как будто охранял его. Из-под вагона нам были видны его сапоги и конец шашки. А Генька - ну и хвастун! - прогуливаясь, незаметно стукал каблуком о каблук, чтобы шпоры звякали.

Прятаться под вагоном было опасно, сидеть неудобно, и мы собрались давать тягу, но в это время к Геньке кто-то подошел:

- Здравствуй... То есть здравствуйте, Геня...

Я мог поспорить, что это был голос Сеньки Цыбули. Я присмотрелся и по грязным ногам узнал колбасника.

- Здравствуй, если не шутишь.

- Не узнали? Я Цыбуля... Помните, воевали вместе.

- Как я мог с тобой воевать, если я офицер, а ты гражданская крыса.

- Гы-гы, крыса... Смешно. А почему на вас такая форма красивая, Геня?

- Обыкновенная, офицерская...

- А ты... а вы теперь уже не кадет?

- Как видишь, подпрапорщик.

- А что вы тут делаете?

- Спасаю Русь святую.

- Мы тоже спасаем... У нас в городе уже пятнадцать рабочих и крестьян повесили.

- Ну и правильно. Этих большевиков надо душить...

Лицо у Васьки взялось красными пятнами. Я боялся, что он не выдержит, вылезет из-под вагона и бросится на кадета. Осторожно я потянул его за рубаху:

- Тикаем, Вась...

За пристанционным поселком мы устроили засаду на Сеньку: знали, что он будет возвращаться в город мимо посадки, и засели в кустах.

Скоро Сенька показался. Мы сначала пропустили его, а когда хотели окружить, он спохватился и бросился бежать. Ваське нечем было запустить в колбасника, и он, торопясь, достал из-за пазухи дыню и кинул Сеньке вслед. Дыня угодила ему прямо в затылок. Сенька икнул, но удержался на ногах и еще сильнее пустился улепетывать от нас. Дыня раскололась. Жалко было оставлять добро, я хотел поднять запыленные куски, да противно стало. Бросил.

На другой день Васька принес из города кучу новостей: Красная Армия наступает, белогвардейцы сматывают удочки, а на Черном море в городе Одессе французские моряки не захотели воевать против русских рабочих, восстали и подняли на своих кораблях красные флаги революции.

У нас, на окрестных рудниках, скапливались партизаны. Белогвардейцы метались по городу.

- Приходит вам крышка, - шептал Васька, глядя, как уезжают из города деникинские пушки, как тянутся по улицам обозы, а худые клячи везут кухни с кашей, а в каше камней полно - ребята набросали...

Жить стало веселее. По вечерам небо загоралось багровыми зорями, и Васька, глядя на них, говорил, что это не от солнца, а от красных знамен. Западные пролетарии всех стран идут к нам на выручку. «Скоро, скоро, думал я, - алые знамена заполнят всю нашу красивую, освобожденную от деникинцев степь».

- Недолго осталось вам жить на свете! - говорил Васька, провожая белогвардейцев. - Самую тютельку осталось вам жить, и даже меньше!..

Глава двенадцатая.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

И взойдет над кровавой зарею

Солнце правды, свободы, любви,

Хоть купили мы страшной ценою

Кровью нашею - счастье земли.

1

Власть в городе менялась по нескольку раз в день. О том, кто занял город, узнавали по флагам на доме лавочника Мурата.

Утром, прежде чем выйти на улицу, мы выглядывали в окно. Если над крыльцом своей лавки Мурат вывесил красный флаг - в городе наши. Тогда все высыпали за ворота. Если черный - махновцы. Если болтался желто-голубой лоскут, значит, город занял атаман Петлюра.

Но вот уже прошла неделя, как наши отступили на Пастуховский рудник, а на лавке Мурата болтался ненавистный белогвардейский флаг: бело-красно-синяя тряпка. Васька жалел, что не ушел с Красной Армией. Ведь там, за Пастуховским рудником, все наши: комиссар дядя Митяй, Сиротка, отец Алеши Пупка - дядя Ван Ли.

Генерал Деникин укреплял позиции, белые не собирались сдавать город. На фронт прибывали все новые и новые войска. Кроме «Дикой дивизии» Шкуро, прибыли еще три: Корниловская, Дроздовская и Марковская. Бои шли непрерывно: не могли наши взять город. Уж очень велики были силы у Деникина.

Каждое утро я выходил из дому с надеждой, что белогвардейцев прогнали, но трехцветный лоскут по-прежнему болтался над кирпичными ступеньками лавки Мурата, нагоняя тоску и напоминая о том, что мы в плену.

Вот почему, когда с Пастуховки начинался орудийный обстрел и у нас на улицах рвались снаряды, я не пугался, а радовался: это были наши снаряды!

Семь дней тянулись как семь лет. На восьмой я созвал друзей на чердаке моего пустого дома.

Нас собралось четверо: Абдулка, Уча, Илюха и я. Многие ребята с нашей улицы не могли прийти: одни умерли от тифа, другие - с голоду. Алешу Пупка убил белогвардейский офицер за то, что он распевал запрещенную песенку:

Ой, бог, ты оглох

И залез на небо.

А рабочим выдают

По осьмушке хлеба.

На пустом чердаке, за трубой, еще лежала примятая солома, на которой когда-то спал дядя Митяй.

Мы подошли к слуховому окну и стали наблюдать, как возле завода горел и взрывался склад снарядов. Белые клубы дыма, похожие на бутоны, плавно взлетали к небу. Над терриконом «бутоны» разворачивались на лету и от пламени были похожи на красные розы, лепестки которых осыпались на землю. Немного спустя доносился грохот взрыва.

- Во бахает! - Илюха вытер рукавом нос и засмеялся.

В эту минуту над крышей взвыл снаряд и ухнул где-то неподалеку. Мы так и присели.

- Ого! Дядя Митяй гостинцы белякам прислал, - сказал я.

Над головами пропел еще один снаряд. Илюха вылупил глаза и крикнул:

- Фунт колбасы белякам на обед!

- Борща кастрюлю! - вопил Абдулка, провожая третий снаряд.

- Огурцов с баклажанами на завтрак!

- Ды-ню-ю! - кричали мы, перебивая друг друга и приплясывая в деревянных босоножках на чердачном настиле.

Вдруг донесся крик перепуганной курицы. Илюха выглянул в слуховое окно и схватил меня за рукав:

- Шкуровцы!

Мы осторожно подкрались к окну и пригнулись, чтобы шкуровцы нас не заметили. Мимо домов скакали двое верховых, а впереди, отчаянно хлопая крыльями, бежала курица. Один из белогвардейцев запустил в нее чем-то, но промахнулся, другой выстрелил из нагана. Курица перевернулась, подрыгала желтыми лапами и затихла. Третий наклонился с седла, поддел курицу концом шашки и положил добычу в сумку.

- Вот гады, курей наших бьют!

- Споем? - предложил Уча, бесстрашно сверкая глазами.

- Споем.

Уча запел первым:

Ой, дождь идет,

На дороге склизко!

Мы дружно подхватили:

Утикай, буржуй Деникин,

Уже Ленин близко!

На соседнем дворе разорвался снаряд, черепица на крыше загремела. Заткнув уши, мы подождали, пока утихнет гул, и снова затянули:

Винтовочка тук-тук-тук,

А красные тут как тут.

Пулеметы тра-та-та,

А белые ла-та-та!

Когда шкуровцы скрылись за углом, мы смелее выглянули из окошка и стали оглядывать окрестности.