Большая книга ужасов – 56 (сборник) - Некрасов Евгений Львович. Страница 23
Вега остановилась под фонарем, разглядывая свою руку.
– Нууу… эээ… ну и вопросик! – удивился Сашка. – Шут их разберет, твои клетки. Ты прямо как мой племянник Костик. Тоже прицепится иногда – скажи, а пауки целуются? А кто сильнее – наш президент или Терминатор? А если они подерутся? А дожди куда идут? А первый космонавт Гагарин сначала в космос вышел или в Интернет? А бог любит чипсы?
Вега улыбнулась:
– Скажи ему, что любит.
– А ты что, бог?
– Сашка! Ну я же поэтому и спрашиваю про клетки. Ведь организм – это всего лишь много-много клеток, верно? Тогда, получается, я для них – бог. Я для них всемогущая и вездесущая, ведь я – в каждой клеточке, каждую секунду. Вот интересно, они в меня верят? Или одни верят, а другие – типа, атеисты? И спорят там – ой, да нет ничего, никакого бога! Мы сами собою возникли, случайно. А другие, кто верит, – те мне молятся: «О, всемогущая Вега, сделай так, чтобы нам жилось хорошо!» А еще, может, у них войны из-за меня бывают? Они воюют, погибают… а у меня температура поднимается? Может, когда на земле идут войны – у бога тоже температура растет?
– Вега! Я к тебе, конечно, уже привык, но все равно, ты – странная…
– Все люди странные. Вот ты в детстве хоронил муравьев?
– Нууу… было пару раз, в садике, с девчонками, а что? Они вечно там скреблись в уголке, в песочке. Крестики, помню, мастерил из палочек. Еще я там секрет закопал в одной могилке: стеклышко, а под ним – серебринка, цветок, две пробки от пива, копейка…
– И ты, получается, бог, – протянула Вега. – Только очень молодой еще. Дите.
Сашка и половины не понял – что она сказать-то хотела? Про бога и муравьев? Впрочем, с девчонками всегда так. Кто и когда понимал женщин? Он уже две книги по психологии прочел, авторы (оба мужики) осторожно сходились в том, что понять женщину может только генератор случайных чисел. Потому что женщины с Венеры, а мужчины – с Марса. И пока одни шевелят антеннами, другие растерянно моргают третьим глазом, и никто никого не понимает, вот засада! Сашка раньше и не подозревал, что пропасть между полами так безнадежно глубока.
Комары от жары вымерли, из леса накатывал теплый, клейкий, пропитанный запахом смолы и медуницы воздух, будто свежий земляничный компот. Последние метры они так и шли – по уши в компоте. Вега лязгнула старой кованой калиткой, и они спустились к Ладоге.
Закат розовым одеялом лежал на краю озера, вишневым соком растекаясь по воде. Горбились у горизонта острова, похожие на выпуклые медвежьи спины. От стен бани тянуло дымком. А может, это леса горели на островах.
Вега позвенела ключами на веранде, закинула в дом рюкзак, спрыгнула на берег. Он спустился за ней. Девчонка уже исчезла в черной тени, которую отбрасывала на ступеньки огромная ель. Сашка нырнул в колючее полукружье ветвей. Там было темно, но просторно. Глаза привыкли к темноте, и он разглядел лежавший на земле прямоугольный камень. Вега сидела на нем, глаза ее блестели в лунном свете. Сашка сел рядом, нашел ее холодную ладонь.
В Ладоге тихо плескалась вода, по камышам пробегали тени, две чайки замерли на торчавших из воды бревнах, словно спящие водяные духи.
Вега легла на спину, подвинулась, и Сашка, немного помявшись, устроился рядом с ней. Над их головами расходились вширь от ствола черные древесные лапы, а в их просветах виднелись темно-синие кусочки неба и светила одна яркая звезда.
– Тебя в честь звезды, что ли, назвали? – спросил Сашка.
Бормотала волна у мостков, покачивались ветки ели. Вега перевернулась на живот, прижалась щекой к влажному мху. Сашка тоже перевернулся.
– Вот скажи-ка, Сашка… Ты боишься смерти?
Вот так она всегда – бух молотком по башке!
– Нууу… я как-то не думал об этом… стараюсь не думать.
– Боишься, – кивнула Вега. – Твой страх… я его чувствую. Но это неправильный страх.
Острая травинка уколола Сашку в ухо. В сумерках глаза у Веги стали круглыми и черными – словно впитали в себя темноту.
– Ты ведь любишь маму?
– Дурацкий вопрос, люблю, конечно.
– Я тоже свою маму люблю… Мама – это начало. Мы все доверяем началу. Но тогда надо доверять и концу. Мама привела нас в этот мир, так неужели уведет кто-то другой? Мама приводит, мама и уводит. В другом облике, потому что мы все тут меняемся, но ее можно узнать… Я покажу тебе как. Но ты должен мне верить. Ты веришь мне, Сашка?
– Я верю, но что ты хочешь ска…
– Тсс, молчи!
Сашке стало жутковато. Он знал, что с Вегой может случиться все что угодно, и вовсе этому не радовался. Девчонка придвинулась ближе, прижалась к нему, обняла его одной рукой. Он зажмурился, ощущая ее мятный запах… и тут его дернуло куда-то вниз, в толщу земли.
Через зажмуренные веки он увидел, как сплетаются вокруг него белые тонкие корешки трав, как змеятся огромные корни ели, как пробирается между травинками жук, как дождевой червяк шевелится в норке…
– Я держу тебя, не бойся, – шепнула невидимая Вега, и он почувствовал знакомый холод ее ладони. Он увидел, как в фильме: ее белая ладонь и его, загорелая, – обе прорастали вниз, под землю, и ее белые ледяные пальчики тянули его все ниже и ниже.
Сашка перестал сопротивляться.
Белая рука мягко потащила его за собой, удлиняясь, как древесный корень. Он почувствовал – вот это песок, потом начался слой мокрой глины. Песок был шершавым, глина – скользкой.
Потом он уперся руками во что-то плотное. Он несколько раз ощупал предмет и вдруг понял – это собачий скелет, завернутый в покрывало. Ледяные пальчики ласково касались зубастого черепа, поглаживали выпуклую кость.
Страха не было.
– Смешно бояться костей, – шепнула ему Вега. – Ведь каждый из нас носит свой скелет внутри. Смерть живет в каждом, смерть всегда улыбается… Знаешь, она умерла четыре года назад. Я прихожу сюда по вечерам, смотрю на озеро… я по ней очень скучаю. Как же я по ней скучаю, ты не представляешь! Она была очень умная, но злая…
– Злая?
– Очень. Она наполовину волк. Настоящая зверюга.
– Вега, я тоже злой. Я, кажется, угробил Биту. Я его ненавидел… даже там, в лесу.
– А сейчас? Сейчас тоже?
– Нет, что ты… сейчас мне его жалко. Как вспомню эту облезлую кожу, мясо обугленное, брр… Но я же не знал, что все так получится! Он меня избил, я просто хотел тоже что-нибудь сделать… мечтал, что поймаю его…
– Ты еще очень молодой бог, Сашка. А тебе понравилось его мучить?
– Нет. Это Бита был чокнутый, ему нравилось людей унижать. И бить побольнее. Ему это точно нравилось.
– А теперь он сам мучается. Все справедливо.
– Я хочу, чтобы он выздоровел.
– Да ладно!
– Нет, правда хочу. Я же не знал… Я никого не хотел убивать, Вега, честно! Пусть живет, я ему все прощу…
– Ты хотел, чтобы он сдох, я помню. Не умер даже – сдох.
– А знаешь, как он мне врезал?! В лицо прямо, ногой. Знаешь, как больно было?
– Знаю. Мне тоже бывало больно, Сашка. Я тоже мечтала, как расколочу башку одному… одному придурку. Ты не виноват, мы все – дикие. Просто не у всех мечты сбываются. А твоя – сбылась. Это потому, что ты бог, а мечты богов сбываются. Но, может, ты после этого подобреешь, а, высшее существо?
– Я не виноват…
– Никто не виноват, Сашка.
Он чувствовал свою руку в толще земли и гладкий собачий череп под пальцами. Ледяная ладошка потянула его за собой, погладила треснувшую лобную кость. Сашка сосредоточил все свои ощущения в кончиках пальцев, он ничего не ощущал, кроме них.
– Ты ее любишь? Ну, то есть… любила?
– Да, очень. Я прихожу сюда и зову ее – но она никогда не приходит. А я жду… Говорят, собака – проводник. Собака бежит рядом и показывает хозяину дорогу, пока он не найдет свой путь. А она уходит в собачью страну. Но, еще говорят, если ее позвать, она может вернуться, хоть на минуточку… Я так хочу ее погладить! Но она, наверное, убежала очень далеко.
– А как ее звали?
Рывок!
Невидимая сила стремительно дернула его вверх.