Экзамен на бога - Кузьмин Владимир Анатольевич. Страница 31
– Молчу, – сказал Кантур.
– Доцент или Семен объяснили бы лучше меня. Постараюсь поточнее передать, что говорил когда-то Серегин. Когда человек создает своего информационного клона…
– Это вы про привидений?
– Называй как хочешь, Ахметлатыпов. Только не перебивай, а то сбиваешь. Так вот, создавая клона, человек действует в два этапа. Сначала изготавливается матрица. Матрица получается прозрачной, потому что… потому что в ней атомов мало. Но в целом человеческую форму напоминает, в дождь и туман это видно. Ну что ты глаза выпучиваешь, Жиба? Физику нужно было в школе учить, может, что-то и понял бы. Бери пример с Ефремова, сидит и делает умный вид.
– А что остается? – спокойно отозвался Ефремов.
– Тогда продолжаем. На эту матрицу, как на жесткий диск компьютера, записывается сознание человека. Все его умения и способности. Даже особенности характера.
– Они что, и кушают? – поинтересовался Кантур.
– Нет, хотя, возможно, голод испытывают. Но клон всегда понимает, что он клон и что жить ему от силы двое-трое суток. Можно и перетерпеть.
– Виноват, перебил.
– Ничего. Я уже сам запутался. Короче говоря, в клона человек вкладывает часть себя.
– Эх! Большой человек наш Семен! – с детской непосредственностью воскликнул Ахметлатыпов. – Он вон сколько клонов сделал, а не заметно, чтобы от него убыло.
Все засмеялись, и даже Семен, продолжавший лежать с закрытыми глазами, чуть дернул уголками губ.
– Он с себя только одного всегда лепит. Остальные просто копирует с первого. Вот тут точнейшая копия получается.
– Хитрый, не хочет себя разменивать!
– Тут дело не только в том, что не хочется от себя отрывать лишний кусок души и знаний, умений и разума, воспоминаний, чувств и всего прочего. Главная причина вот в чем. Клон, пока жив, все время настроен на связь с человеком, с которого он создан, так что получается смотреть в четыре глаза, узнавать больше чем в одиночку. Ну и клоны не могут, к примеру, ничего такого, для чего нужно тело, руки и ноги. Зато могут всякие вещи, для которых необходимо только сознание человека. Летать и телепортироваться. Создавать воду, пар, молнии…
– Да уж. Мы на это насмотрелись.
– Колдовство выходит.
– Ты, Ахметка, глупости не говори, – возразил Ефре мов. – Тебе же объяснили, что это все научные факты.
– Не так сказал, – согласился Ринат. – Похоже на сказку.
– Похоже, – согласился Барсук. – Пока не привыкнешь. Но живет клон недолго. В момент, когда он разрушается, человеку кажется, что исчезла часть его самого.
– А им самим не больно?
– От кого такой несуразный вопрос не ждал, так от тебя, Куликов. Хотя… Семен очухается, у него спросишь. С меня он только раз клона делал. Но мне, по счастью, и страдать особо некогда было – схватка шла серьезная, а уж чего там клон чувствовал, было ему больно или нет, я так и не понял. Мне хреново тогда было, вот это точно.
– Так, как сейчас Семену?
– Перебивай чаще, Кантур, никогда ответа не дождешься. Дело тут в том, что обычно разрушается только матрица клона, но вся информация остается целой, и последнее, что делает клон, – возвращает эту информацию. Но оказалось, что возможно уничтожить и клона, и все, что он собой представляет. Безвозвратно. Тут помимо ощущения потери чего-то дорогого, части себя – говорят, что почти всем в это время кажется, что погиб кто-то родной и близкий, – добавляются еще две вещи. Нарушается деятельность сознания. Не умственная деятельность, каковая у многих среди нас постоянно нарушена, а именно в сознании сдвиг происходит. Ты умом все понимаешь, но тебя чувства захлестывают. И второе – когда клон не просто разрушается, а гибнет безвозвратно со всей информацией, рвется связь с клоном, которая также является частью человека. То есть вдобавок к тому ощущению, что кто-то умер по твоей вине, еще и организм начинает давать сбои как при болезни. Фу! Дайте помолчать, язык уже устал, не говоря о голове.
– Товарищ лейтенант.
– Что?
– Товарищ Семен очнулся.
Семка очнулся давно. Даже успел сообразить, где он. На плоту, который летит над степью. Вверху, как положено, облака и синее небо, две луны сразу и солнце. Внизу не очень яркая зеленая, то с желтым, то с серым отливом, трава. Ручейки встречались. Крохотные болотца. Благодаря разговору вспомнил, что с ним стряслось, и даже сумел взять себя в руки. Не закатывал истерик, не кусал губы, не бился в судорогах, не орал благим матом. Даже тошнота отпустила. Но он продолжал лежать тихо, не шевелясь. Ему все еще не хотелось общаться ни с кем и ни по какому поводу. Но раз заметили…
– Водички бы… – попытался попросить он, но губы отказались слушаться и размыкаться. Так, какое-то мычание издал. Но воды ему тут же дали. А еще сунули в рот что-то. Он решил, что таблетку, хотел сглотнуть ее, но она лопнула во рту медовой сладостью.
– Сейчас я тебе транквилизатор вколю, – пообещал Пехов.
– Не нужно. У пчелок лучше.
– Как скажешь. Удивительная у тебя, Семен, па сека.
Семка вновь зажмурился, прислушиваясь к себе. Да, уникальная пасека досталась. Интересно, где сейчас сами пчелки? Наверное, пасутся, цветы опыляют и мед собирают. Или нектар?
– Они три раза уже прилетали. Эта порция третья. Ты как?
– Доктор сказал, что сделал все возможное, но больной будет жить, – мрачно пошутил Кольцов. – Странно. Ясен день, летим, потому что клоны везут. А я ни одного не могу почувствовать. Витя, попроси, чтобы холодненькой водички сделали.
Ему тут же на лицо полилась холоднющая вода. Рот он открыть не успел, но не обиделся. Клон его, конечно, предупредил, это он не услышал. И потом вода приятно остудила лицо, он даже сумел подставить вторую щеку. А после напился от души. Вода согрелась в животе, и его тут же стошнило. Вновь напился, и вновь его вырвало. Но стало легче. Даже пустота в сердце чуть рассосалась.
– Чой-то я разнюнился. Раскис! Во второй раз уже за поход.
– Все бы так раскисали. Сколько раз нас спасал, не считал? А я считал.
– Так не всех…
Семен не договорил, потому что снова провалился в яму беспамятства. И очень обрадовался – там он был здоровым и полным сил. Там его одолевали азарт и ярость боя.
17
Плот качнуло, и Семен в очередной раз пришел в себя. Окружающий мир показался чересчур, до боли в глазах, контрастным, а в голове стоял беспрерывный звон. Может, и к лучшему, эти проблемы отвлекали от захлестывающих его тоски, бессильной злобы и просто бессилия во всех смыслах этого слова. И от попыток понять, что им потеряно, какой кусок памяти, или знаний, или… души, наверное, вырвали из него раскаленными щипцами.
Он снова попросил пить, и на этот раз его не замутило. Зато закружилась голова.
– Поговорите со мной.
– О чем?
– Расскажите, как для вас все началось.
– Э… Мы на чем в прошлый раз остановились? – спросил Куликов.
– Да начинай сначала, – предложил Барсук, – там всего разговора было полминуты, потом Семен выключился.
– Я вообще ничего не помню, – сознался Семка.
– Тогда точно нужно сначала начинать. Куликов, начинай ты. По очереди станем рассказывать, так всем будет интересно.
– Ох! – тяжко вздохнул сержант и отчего-то нервно хихикнул. – Я как раз принял жердь и обернулся с ней, чтобы передать Кантуру. Да, вспомнил, мне еще нужно было сказать, что мы сейчас на несколько метров вглубь и в сторону передвинемся и чтобы все пошире встали. Так вот, оборачиваюсь к Конторе и начинаю говорить… А мне еще хорошо видно было Ефремова, ну и Жиба за ветками просматривался. Вдруг Жиба исчез, но я решил, мало ли что, шагнул в сторону, и не видно стало. А тут вдруг Контору словно дымком окутало и он стал растворяться. От испуга заорать захотел, а тут еще и вокруг себя дымку увидел. Но еще больше испугаться не успел, потому что оказался в совсем другом месте. И выстрел услышал. Глянул по сторонам… Как же все это словами объяснить? Ну гора огромная передо мной, а в ней даже не пещера, а пещерища! Вход метров сто в обе стороны, высотой этажей в двадцать. И отчего-то знаешь, что внутри все еще больше, хоть и не видно там далеко. Что у меня за спиной было, не увидел, не успел повернуться. Помню, что лесом пахло и смолой, но обернуться не смог. Я вроде по эту сторону стою, то есть не под сводом каменным, а снаружи. Не двигаюсь. Но перемещаюсь в глубину.