Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 13

«Фрегат» — Владькин змей. Выпуклый, как парус, большой. Правда, сейчас он стоит высоко и не кажется большим.

Генка тоже держит нитку. Он поднял «Кондора».

Это вопреки всем правилам. Нельзя запускать с одной крыши два змея: порывом ветра их может запутать и тогда погибнут оба. Но Генке и Владику хочется быть вместе. Стоять здесь вдвоем, чувствовать живое дрожание нитей, тугую силу ветра, солнечное тепло и понимать друг друга с полуслова.

— Десять, — говорит Владик. Это значит, что он хочет поднять «Фрегат» еще на десяток метров.

— Давай.

Нитка начинает медленно скользить мимо Генкиного уха.

«Фрегат» качнулся вверх и снова стоит неподвижно. Трещотки «конвертов» гудят ровно и басовито, почти одинаково. Только если очень прислушаться, можно заметить, что у «Кондора» звук чуть ниже.

Генка смотрит на город. Стеклянные крыши завода играют далекими солнечными вспышками. Кружатся у старой колокольни белые и сизые голуби, стайкой проносятся рядом с рыжим «Шмелем» Яшки Воробья. Яшка все-таки опять его запустил. Трещотка «Шмеля» ревет так, что даже здесь слышно. А голуби не боятся, кружатся рядом. Значит, врут их хозяева, что птицы не выносят трещоток.

— Владь, слушай, — говорит Генка. — Голубятники новую пушку придумали. Ракетную установку, чтобы наши змеи посшибать! Вчера испытывали.

— Взорвалась?

— Просто сгорела. Они для топлива опилки в керосине вымочили. Ну и костерчик был! Серегина бабушка чуть со страху не померла. Серегу до сих пор из дому не пускают. И голубей отец продать хочет.

— Жалко.

— Голубей?

— Серегу этого все-таки жалко. Любит он, наверно, голубей, — говорит Владик.

— Любит, конечно… А я не люблю, — признается Генка.

— Почему?

— Ну, так. Бесполезные какие-то. Про домашних я не знаю, может быть, они хорошие. А дикие — как настоящие тунеядцы: по асфальту целыми стаями ходят, корм выпрашивают. Толстые, как свиньи.

— Я не помню, какие голуби, — тихо говорит Владик.

Генка молчит.

— Белые? — спрашивает Владик.

— Белые, — смущенно отвечает Генка. — Коричневые бывают. А больше всего сизые. Белые еще ничего, а сизых я не люблю.

— В «Севере» фильм «Прощайте, голуби» идет, — говорит Владик. — Гена… сходим, а?

Генка не отвечает.

Он старается не показать своего удивления. Но и что сказать, он не знает. Владька — в кино?!

— Я хоть послушаю, — говорит Владик. — Мы иногда приемником телепередачи ловим. Знаешь, как интересно, если картину передают… Сходим?

— Сходим, — решительно отвечает Генка.

Он уже понял: Владик и здесь хочет быть как все. Ладно, они сходят в кино, хотя этот фильм Генка видел два раза…

«Кондор» стоит ниже «Фрегата». Что делать, у каждого змея свой потолок. Высота зависит не только от силы ветра. Важно еще и то, сколько ниток может поднять «конверт». Ведь нитки — это груз. Кажется, велика ли тяжесть, а посмотрите, как они провисают в воздухе! И тянут змея к земле. Чем больше «конверт», тем прочнее и толще должны быть нитки. Значит, и тяжелее. А если его сделать маленьким, трудно ему будет удержаться в потоках ветра. И надо чувствовать, надо рассчитывать так, чтобы змей получился не маленький и чтобы нитка была полегче. Владик это умеет. В его тонких, быстрых пальцах будто спрятаны крошечные точные приборы, которые не могут ошибаться. Они выбирают нужный вес и толщину дранок, чувствуют упругость и плотность бумаги, легко находят центр тяжести змея. Генка может лишь завидовать, хотя он не новичок среди змеевиков. Но он не завидует.

Он просто смотрит на «Кондор» и «Фрегат», и ему хорошо. Генка зорко следит, чтобы два змея не сошлись очень близко. Если это случится, Генка рывком выпустит метров двадцать нитки. Она размотана заранее и петлями лежит у его ног. Тогда «Кондор» сразу «клюнет», уходя вниз от столкновения.

Нитка дрожит, передавая пальцам беспокойство ветров; «Фрегат» почти неподвижен, «Кондор» медленно ходит вправо и влево, словно высматривает добычу. Генка следит. Он должен следить за двоих.

Владик стоит лицом к ветру. Как всегда…

— Странный ветер, — говорит Владик.

Генке ветер не кажется странным. Обыкновенный. Хороший. Генка слегка пожимает плечами. Владик это чувствует.

— Слишком теплый ветер, — объясняет он. — Это не циклон.

Генка таких тонкостей не понимает. Все ветры, дующие в августе, кажутся ему одинаковыми.

— Как бы чего не было… — задумчиво говорит Владик.

— А чего? — спрашивает Генка.

— Не знаю пока… Чувствуешь, он перешел немного к югу?

— Ну, чуть-чуть.

— Теплый… Вот бы термометр сейчас!

— Скоро будет, — оживляется Генка. — Шурка Черемховский обещал сделать. Со стрелкой, как ты говорил.

— Шурка?

— Помнишь, который рассказывал, что марсианские спутники — искусственные. Когда мы в Илькином дворе «Аэлиту» читали.

— Помню… А он разве может?

— Шурка? Он уже за шестой класс весь учебник прочитал по физике. И за седьмой тоже. Он такие штуки может делать! Вообще-то он не очень… Вареный какой-то. Шума не любит. Но он умный. Он объяснял, как хочет сделать, только я не помню. Какая-то проволока там будет. От тепла расширяется, от холода сжимается.

— Хорошо бы…

— Владька! — вдруг вспоминает Генка. — Ты почему не пошел с Илькой, когда он звал «Аэлиту» дальше слушать?

Владькины лопатки вздрагивают.

— Ну? — хмуро спрашивает Генка.

— Занят был.

— А что делал?

— Ну… не помню.

— Врешь, — говорит Генка. — Даже Илька догадался, что ты врешь. Ты сидел и ничего не делал.

Владик резко шагает вперед, и Генка, потеряв опору, чуть не валится навзничь.

— Ну, вру, — звонко говорит Владик. — А вы… вы же нарочно собираетесь и читаете. Только для меня. Вы же эту книгу читали!

— Дурак! — с удовольствием произносит Генка. Он шагает спиной вперед и снова прислоняется к Владику. — Нет, в самом деле. Читали. А нам второй раз тоже интересно. Мы вчера и без тебя читали, все равно. Двадцать три страницы. Теперь будешь дальше слушать и не поймешь ничего. Сам виноват.

Владик вздыхает. Генке кажется, что вздыхает он с облегчением.

— А помнишь, как Илька все спрашивал: «Это по правде было?» Забавно, — говорит Владик.

…Генка считает в небе «конверты». Один, два… пять… девять… Ого, вон еще два: «Сатурн» и «Битанго».

— Одиннадцать змеев, — говорит Генка. — Здорово сегодня! А «Фрегат» все равно выше всех.

Владик скромно молчит. Но, конечно, он рад.

— Стоп, внимание! — командует Генка. — Сигналы… Это Воробей с нами здоровается. Три белые «телеграммы» — это тебе. Две зеленые и белая — мне. Какой вежливый стал Воробей!

— Ответим?

— Бумаги нет. Для его позывных желтая бумага нужна… Давай просто качнем.

Они несколько раз коротко дергают нитки, и «Фрегат» с «Кондором» снисходительно кивают Яшкиному «Шмелю». Неуклюжий «Шмель», не ожидавший такой чести, начинает кивать в ответ, радостно дергается, мотает хвостом и, не удержавшись на высоте, начинает круто падать к дальним крышам.

— Допрыгался, — мрачно говорит Генка. — Закувыркался.

— Упал?

— Как железный.

— Надо выручать, — вздыхает Владик.

— Не надо, без нас подберут… Вон «Битанго» сигналит, что подберет. Антошка Калинов.

— «Битанго»… — повторяет Владик.

— Непонятное имя какое-то, — говорит Генка. — Антон всегда выдумывает.

— Непонятно? — переспрашивает Владик. — Это испанское слово. Это и значит — «воздушный змей».

— Ты учил? — удивляется Генка. — Испанский?

Владик качает головой, и волосы его опять щекочут Генкину шею.

— Да нет… Я не учил. Мы с папой немного пробовали, когда у него отпуск был. Немного слова учили, слов по десять на каждую букву. Только времени не было, до буквы «Б» дошли и бросили. Ну, вот попалось это слово… Ты в школе английский учишь?

— Английский, — бормочет Генка и настороженно замолкает.

Владик ничего не знает о его школьных неудачах. Он спросил однажды Генку: «Ты в каком классе?» — «В пятом», — невнятно сказал Генка. Это можно было понимать как хочешь: и «учился в пятом», и «перешел в пятый». Владик больше не спрашивал. Может быть, почувствовал, что Генке не хочется отвечать.