Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 14

— Мне через год тоже английский учить придется, — говорит Владик.— Ничего, папа учил когда-то, он поможет. В пятом классе толстый учебник?

— Тонкий…

Генка вспоминает свой учебник. По-прежнему он валяется за поленницей. Ну и пусть. Говорят, в этом году у пятиклассников будут новые учебники, не такие. Может быть, по ним легче заниматься. И еще, говорят, уйдет на пенсию Вера Генриховна. Тоже хорошо. С новым учителем дела у Генки пойдут, наверно, лучше. Год, конечно, пропал, но зато Генка все начнет сначала. Это ведь тоже не просто. Он сам читал в какой-то книге: «Надо иметь мужество, чтобы все начинать сначала». Вот он и имеет…

Успокоив себя, Генка прогоняет мысль об английском. Небо голубое, и облака наполнены солнцем. Басовито гудит у пристани теплоход.

— Слышишь? Прощается, — говорит Владик.

— Это «Рахманинов», — говорит Генка.

— Гена…

— А?

Владик нерешительно молчит. Генка ждет.

— Послушай, — начинает Владик. — Я рассказать хочу… Вот ночью иногда так бывает. Я не сплю, а они гудят. Разные голоса — тонкие, густые, тихие, громкие… Знаешь, я думаю иногда, что за окном не огород теткин, а море. Будто порт большой и корабли у причала. Маленькие, большие. Уходят, приходят. И огни кругом в воде отражаются… Смешно, верно?

Он всегда так спрашивает, когда совсем не смешно. И Генка теряется.

— Побывать бы на море! — тихо говорит Владик. — Ты бывал?

— Бывал. Один раз в Одессе. У нас там дядя живет, мамин брат. У самого моря.

— Синее?

— Синее, — говорит Генка, хотя море разное. Если штормовое, то совсем не синее. Но объяснить, какое оно, море, Генка все равно не сумел бы.

— Побывать бы! — повторяет Владик. — Мы все равно побываем, я папу уговорю, чтобы в следующий отпуск поехать.

— Поедете, — говорит Генка.

Он знает: Владька упрямый и все равно добьется, если задумал. Маленький, а упрямый. Генка вспоминает, как Иван Сергеевич недавно рассказывал: «Хотел его в интернат для слепых устроить. А он ни за что! Я ему говорю, что там и жить веселее, и учиться легче. Учебники там специальные и вообще все приспособлено. А он в слезы… Ну, я переждал, а потом говорю: «Все равно поедешь». А он сел за стол, кулаками щеки подпер и так спокойно уже: «Все равно не поеду». — «Поедешь!» —

«Нет, хоть убивай». — «Убивать не буду, а поедешь!» — «Без тебя никуда не поеду»… Ну, вот так и живем»…

— Гена, облака большие? — спрашивает Владик.

— Не очень.

— Белые?

— Желтые от солнца. Светло-желтые.

— Я их во сне часто вижу, — говорит Владик. — Белые, розовые. И грозовые. Они такие темно-синие, когда грозовые, да?

— Да, — почти шепотом отвечает Генка. Ему трудно разговаривать об этом с Владиком.

— Я помню… — говорит Владик.

Генка долго не решается сказать одну вещь. Но очень хочется помочь Владику, и он побеждает неловкость:

— В газетах пишут, что такие люди есть, которые пальцами видят. Цвет могут определять, книжки читают. И свет чувствуют. Только тренироваться надо.

— Пробовал я, — говорит Владик с короткой усмешкой. — Даже пальцы смозолил. Не выходит.

«Зря я начал», — думает Генка.

Владик медленно, словно вспоминая, произносит:

— Иногда… у меня такие пятна перед глазами… Будто размытая краска. Понимаешь, не сплошная чернота, а мутные такие пятна… разноцветные… Вот я думаю: значит, какие-то нервы работают?

Что может ответить Генка? Да Владик и не ждет ответа. Он стоит, пощипывая у плеча нитку «Фрегата», как струну. Генка не видит это, но чувствует. И кажется Генке, что Владик слушает незаметный звон струны-нитки.

— Илька бежит, — вдруг говорит Владик.

И Генка тоже слышит сухое щелканье сандалий.

— Ген, тебя домой зовут!

— Кто зовет?

— Бабушка сказала!

— Зачем?

— Не знаю! Говорит, обязательно!

— Я пойду, — вздохнул Генка и начал сматывать нитку на широкую фанерную «вилку». Мотать на катушку было некогда.

Илька стоял внизу, запрокинув голову, и подпрыгивал от нетерпения, будто ему, а не бабушке до зарезу был нужен Генка.

— Придешь? — спросил Владик, когда Генка был уже на лестнице.

— Конечно.

Генка вышел из калитки с «Кондором» под мышкой и, сердито глянув на незваного Гонца, зашагал домой. Илька запрыгал рядом. Только прыгал он как-то неуверенно, нехотя. И наконец перестал совсем.

— Гена, знаешь что…

— Что?

— Гена, тебя бабушка не звала. Это я нарочно.

Генка остановился.

— Илька, — прищурившись, сказал он, — пошутить захотелось, да? Вот как врежу по башке…

Но он знал, что не врежет. Нехорошее предчувствие уже шевельнулось в нем. В самом деле, не для шутки же вызвал его Гонец.

Илька и не обратил внимания на Генкину угрозу.

— Меня Яшка послал, — хмурясь, объяснил он. — Тебя твоя учительница ищет, вот. А при Владике Яшка говорить не велел.

Нет, ни в чем не виноват Гонец. Он сделал все, как надо. И Яшка тоже. Но Генке стало тошно и противно.

— Расскажи, — велел он.

Илька рассказал. Оказывается, когда Яшка побежал выручать упавшего змея, ему повстречалась Вера Генриховна. Яшку она знала, потому что в прошлом году он с разбегу налетел на нее в коридоре, свалился и сломал ей указку. Сейчас он снова чуть не налетел, встал с перепугу как вкопанный и выпалил: «Здрасте!» — «Здравствуйте, Воробьев», — сказала Вера Генриховна, а затем справилась, не известно ли Воробьеву, где живет Гена Звягин из пятого «В». Яшке это было известно. Однако он догадался, что у Генки нет желания встречаться с учительницей. Поэтому хитрый Воробей пробормотал, что дома у Звягиных никого нет, что Генка вроде бы заболел и пошел в больницу, а ему, Яшке, надо спешить по важному делу.

А потом он кликнул Ильку и послал предупредить Генку.

Теперь Генка знал все. Он мог вернуться к Владику и снова поднять своего змея. Но он не вернулся.

«Что ей надо? — тоскливо думал Генка. — Шла бы на свою пенсию». Не глядя на Ильку, он медленно брел к дому. Не нужно было это делать: там он мог встретить «англичанку». Но Генка шел навстречу опасности, не боясь ее и не думая о ней. Его охватило равнодушие.

Дома никого не было: бабушка ушла, наверно, к соседям. Генка вытащил из-под крыльца ключ, вошел в комнату и лег на диван.

Он долго лежал, смотрел в потолок и, кажется, ни о чем не думал.

Комната потемнела. Сначала Генка не обратил внимания. Ведь так и должно быть: когда у человека все плохо, день тускнеет. Но темнота нарастала, становилось тревожной. Генка встал, подошел к окну и увидел, что над крышами вырастает темно-синяя, громадная, как материк, туча.

Генка зябко повел плечами и захлопнул форточку.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Что случалось в те далекие времена, когда Генке было всего четыре года, он помнит очень смутно. Больше по рассказам бабушки. Но один случай Генка запомнил на всю жизнь. И не по рассказам запомнил, а сам, потому что он один и видел это.

Тоже была гроза. Сухая и трескучая. Скрипела открытая форточка, и ветер заносил в нее теплую пыль. Генка сидел в кухне на бабушкином сундуке и вздрагивал при каждом ударе грома. Вздрагивал от неожиданности, а не от страха. Что такое гроза, он еще не очень понимал.

Вдруг стало тихо-тихо. Полуоторванная форточка пискнула и обессиленно повисла на одной петле. По стенам разошелся неприятный красноватый свет. Генка вскинул голову и увидел шар.

Шар был большой, с новый Генкин мяч. Он висел над столом и светил, как неяркая лампа в закопченном розовом абажуре.

Потом Генка увидел, что шар крутится — так быстро, что расплывались его очертания. Генка не испугался, но ему стало как-то неуютно и беспокойно.

— Ба-а! — позвал он и опрокинулся на спину от разорвавшего уши треска.

Он ни о чем не успел подумать. Оглохший и обалдевший лежал на твердой крышке сундука и видел над собой потолок с извилистой трещиной.

Прибежала бабушка. Запричитала, закрестилась, схватила Генку на руки и, не отпуская его, стала затаптывать язычки пламени на крышке подполья.