Боруэлла - Евдокимова Наталья. Страница 38

— Давайте на лавочку, — предложил Петька. — А то нам идти скоро.

— Ребята, это тетрадь моего прадеда. Она исписана до последней страницы.

Мужчина открыл тетрадь на последней странице — и, правда, даже на обложке продолжался текст.

— Это трогательная и увлекательная история. Мой прадед вовсе не был писателем, видимо, это единственная его попытка. Но всё дело в том… — мужчина задумался. — Всё дело в том, что на последней странице история не заканчивается. Других тетрадей или записей я не нашёл. Максимум, чего мне хотелось бы — это найти продолжение. Минимум — узнать, чем закончилась история. Понимаете, никто до меня не обращал внимания на эту тетрадь. Я нашёл её случайно, на чердаке. Просто чудо, что её не изгрызли мыши! Я не думаю, что это реально… Но если вам удастся хоть что-то выяснить… Я буду очень, очень рад! Если вдруг получится… Я заплач у!

— Не надо, — опасливо сказал Петька.

— Тогда накормлю мороженым! Идёт?

— Идёт! — хором сказали мальчишки.

— У меня нет сейчас ксерокопии, дал почитать. Поэтому есть два варианта — мы встречаемся завтра, и я даю вам копию, или отдаю оригинал, но под вашу ответственность.

— Нам нужен оригинал, — сказал Петька.

— Для исследований, — подтвердил Борька.

Мужчина громко вздохнул:

— Хорошо. Но… вы знаете… Например, у меня есть привычка читать книги, заодно питаясь бутербродами с вареньем…

— Что вы, что вы! — наперебой заголосили мальчишки. — Вернём в целости и сохранности!

— Верю, — улыбнулся мужчина и протянул листочек. — Вот вам мой адрес и телефон. Звоните в любое время. Понадобится ещё что-то для исследований — обязательно спрашивайте.

— До свидания!

По дороге домой Петька внезапно поинтересовался, есть ли у Борьки дома варенье. И, если есть, то какое именно и в каком количестве. Прежде чем узнать тайну тетради, они решили это произведение прочитать. А без варенья прочитать, похоже, не получится. Да и владелец тетради об этом говорил…

— Есть, — сказал Борька, открывая двери. — Ревневое. Мно-о-ого…

— Ревневое? — удивился Петька. — Это какое?

— Не ревневое, а р емневое! — сказал внезапно появившийся в дверях Борькин папа. Чем-то очень недовольный и наверняка злой… — Ремн ёвое, я бы даже сказал! Просто завались у нас ремнёвого варенья! Ешь его большой ложкой маленькими порциями! Вас где носило, друзья-товарищи? Один больной, другой здоровый? А?

Борька опустил глаза. Вот всегда так получается! С одной стороны у тебя — сверхспособности. Желание помогать всему миру и его окрестностям. С другой — родители, которые об этих возможностях знать не должны… Как это несправедливо! Борька ощутил резкий приступ зависти к Боруэлле, которая уж никогда не задумывается, применять ей свои способности или нет, а просто с ними живёт. Наверное, чтобы такого эффекта добиться, нужно очень долго тренироваться. Лет пять, а может и две недели.

Петька тоже опустил глаза, за компанию. И трагическое лицо, как у Борьки, за ту же компанию изобразил. Но, в отличие от Борьки, он ни о чём не думал, а просто тихо и настойчиво хотел домой. Варенье ему уже не нужно было ни капельки. Так, минутный порыв… Но оставлять друга в такую опасную минуту он не решился.

— А? — повторил свой вопрос Борькин папа.

— Ага, — глухо сказал Борька в пол.

— Чего? — переспросил Борькин папа.

— Ничего, — ответил в пол Борька.

Неизвестно, какими местоимениями и прочими частями речи закончилась бы эта дискуссия, если бы в коридор не вышла Борькина мама, сильно пахнущая валерьянкой.

— Жив, — сказала она тихо. — Боренька…

— Конечно, жив, — сказал Борька, не поднимая глаз. — Куда бы я подевался…

— Я так переволновалась! Ты с утра был таким слабым, таким слабым, что по дороге на работу я подумала — предупрежу всех и сразу домой. Позвонила — никто трубку не берёт! Ну, думаю, или в больницу уже увезли, или… — мама вдруг заплакала. — Я Мише на работу позвонила, поехали… дома никого… позвонили знакомым…

— Получат они у меня ремнёвого варенья! — повторил Борькин папа и погрозился кулаком. — А ну марш в комнату! Болельщики…

Впрочем, родители быстро отошли и даже позвали мальчишек поесть, что было весьма кстати. За столом Борькин папа только побурчал немного, мол, нельзя же настолько экстремально прогуливать уроки. Но день всё равно был испорчен. В завершение этого небо за окном затянуло тучами и полил сильный дождь. Стало невыносимо грустно. Все наперебой стали глубоко вздыхать, каждый по своей причине. Петька — за компанию. После нескольких вздохов Борькин папа случайно зевнул. Его примеру последовала мама.

— Пойдём отсюда поскорее, — шепнул Борька Петьке. — А то уснём все…

Взяв дымящиеся кружки с чаем, мальчишки отправились в детскую. Настроение было всё ещё грустным, но жизнь потихоньку налаживалась…

— Почитаем? — спросил Петька, показывая взглядом на тетрадь.

— Можно… — сказал Борька. — Как ты думаешь, о чём она?

— Древность, наверное… — с сомнением сказал Петька. — Про любовь всякую. Или про разведчиков.

— Или про путешествия, — предположил Борька. — Или про пиратов.

— Хотя чего гадать? — сказал Петька и открыл первую страницу. Она была плотно заполнена текстом, написанным «квадратным», почти печатным почерком.

«В нашем доме каждый знал Ясика. Кроме меня и моих родителей. По правде сказать, я и во всём городе-то никого не знал… Переезд — дело, знаете ли, нешуточное. Тогда мне было всего лет десять, я был конопатым и непослушным (по мнению родителей) ребёнком вполне стандартной наружности.

Ясик был другим.

Совсем худенький, он почти до самых морозов ходил в шортиках и в футболке. А в морозы он носил вельветовые брюки и лёгкую рубашку. И никогда не болел.

— Это лишнее, — говорил он. — Зачем?

— Но ты же мёрзнешь? — спрашивали его.

— Ничуть, — улыбался Ясик и протягивал ладонь. Тёплую-тёплую, как летний солнечный день.

Как бы вам поточнее описать его внешность? Однажды мне попался рисунок… Это была открытка — то ли поздравление с новым годом, то ли с днём рождения. Если бы я её сохранил, то просто показал бы. Но спустя некоторое время я подарил её Ясику. Без праздника, а потому что захотелось. «Да, это я», — сказал он тогда. Впрочем, я забегаю вперёд…

На рисунке была зимняя осень — это когда первый снег слегка покрывает оранжево-красные сухие листья… Они лежат на дороге, длинной, уходящей вдаль — может быть, и в другие миры. На листьях, босиком, стоит мальчишка в шортах и майке. В руках у него цветы — маленькие синие точки на тоненьких стебельках. Их много, как будто он дарит их всему миру. Или каждому жителю нашего дома… У мальчика большие глаза, слегка раскосые. Длинные ресницы. Такие всегда нравятся девчонкам… Густые чёрные волосы, давно не стриженые. Острый подбородок. И улыбка. Типичная яськина улыбка, которая отчетливо видна на серьёзном лице. Были люди, которые этой улыбки якобы не видели, а видели хмурого тощего мальчишку. «Не из нашего дома», — так называл этих людей Ясик и смешно разводил руками. Впрочем, это я уже не о рисунке.

Он всегда здоровался. И говорил такие вещи, от которых мурашки по коже бежали. Иногда предсказывал, а иногда — советовал. Часто делал и то и другое вместе. В его словах никто и не думал сомневаться. Ходили даже слухи, будто Ясик мог то ли слушать вещи, то ли просто понимать…

— Здравствуйте, бабушка Аля! Вы присмотрите за Снежком сегодня. Будет пытаться сигануть в окно, он там птичку увидит.

— Здравствуй, Ясенька, спасибо тебе, милый. Буду держать окно закрытым!

— И форточку, — напомнил Ясик. — Её тоже.

— Закрою, мой хороший.

При всём при этом никто не знал, в какой квартире Ясик живёт. Никто никогда не видел его родителей. Но это никого не удивляло, более того — никто даже не задавался этим вопросом.