Боруэлла - Евдокимова Наталья. Страница 40

— Кстати, — вдруг вспомнилось Борьке. — Ты читал Элькино сочинение про море?

Петька замотал головой.

— Ты что! — воскликнул Борька. — Такое сочинение! Сейчас найду. Она его за меня написала. Пять с плюсом поставили. Представляешь? — и добавил голосом, не терпящим возражений. — Элька — поэт.

— Поэтиха, — всё-таки возразил Петька, дочитав сочинение. — Кстати, тебе не кажется, что она о превращении уже почти не думает? Говорит об этом только так, для проформы.

— Для чего говорит? — переспросил Борька.

— Для проформы. Точно не знаю, что это слово обозначает, но у меня его папа любит говорить. Ну, вроде как для галочки.

— Для какой ещё Галочки? — совсем удивился Борька.

— Вечер. Темнеет. — тихо сказал Петька. — Лучшие умы на ручнике…

— Да ладно тебе, — всё-таки немного обижено сказал Борька.

В тот вечер Петька не ушёл домой. Он позвонил родителям, предупредил, что останется ночевать у Борьки (похоже, он смог убедить их, что общение с Борькой всё-таки может довести до добра) и торжественно оккупировал Элькину раскладушку.

Мальчишки долго разговаривали. Они и сами не заметили того, что о чём бы ни заходил разговор, тема всё время возвращалась к Эльке. И к тому времени, когда Элька, может быть, уйдёт… или улетит — навсегда.

«…- Я завтра не приду, — сказал Ясик однажды прямо с порога, склонив голову. — И, может быть, не приду больше никогда. Даже… скорее всего. — Ясик посмотрел на меня. — Ты будешь ждать?

Я знал, когда Ясик не шутит. Да и не шутят с такими вещами вообще.

Как это говорят — обухом по голове? Я бы сказал иначе. Если бы обухом, это было бы лучше, намного лучше. Да хоть двумя обухами! Хоть сотней!

Как же буду я жить — без него? «Ясик улыбается, значит — всё нормально», — говорили жители дома о незаметной улыбке на мальчишечьем лице. Значит, всё нормально уже не будет? А что теперь будет вообще? И как же без этого — «Артём! К тебе опять твой морж пришёл!» — «Я не морж…» — «Он не морж, а просто из тёплых стран. В нём тепла много накопилось!» Ясик, ты приучил меня к себе, к странным разговорам, к интереснейшим выдумкам, приучил… к дружбе… Я стал другим, Ясик! А ты? Где ты будешь? Что будет с тобой? Куда ты?

Хотелось задать множество вопросов, но я только сказал:

— Конечно.

— Тогда пойдём пить чай. У меня ещё есть время».

Борька спокойно пил чай, когда на кухню взлетел взволнованный Петька с полотенцем в одной руке и с зубной щёткой в другой. Ту руку, в которой было полотенце, он деформировал в кулак и крепко ударил по столу. Борька флегматично посмотрел на него, не отрываясь от кружки.

— Борька! Мы обязаны! — твёрдо, но радостно сказал Петька.

— Обязаны, конечно, — спокойно подтвердил Борька. — Только мне ещё до восемнадцати лет расти и расти. Чего и тебе советую.

— Ты не понял, — раздражённо сказал Петька. — Понимаешь, я тут чистил зубы…

— Чистить зубы вообще вредно, — поучительно сказал Борька.

— Как это — вредно? Ты что же, зубы не чистишь?

— Чищу, конечно. Но знал бы ты, как это вредно…

Петька нахмурился, сел на табуретку и стал демонстративно смотреть в окно. Потом нехотя произнёс:

— Я с тобой поговорить хотел, а ты…

— Я просто не выспался, — примирительно сказал Борька. — Я, как не высплюсь, всегда злюсь. Извини. Так чего ты там надумал?

Но Петька продолжал молча смотреть в окно. Борьке было не по себе. Да, он повёл себя не очень хорошо (вообще, все дурные привычки — от Эльки!), но извинился ведь… Можно, конечно, извиниться ещё раз, но это будет уже слишком… Борька громко вздохнул.

И тут Петька тихо сказал:

— Ты слышишь, как пыхтит полотенце? Как паровоз прямо…

— Слышу…

— А вон на полке тарелка стоит. Первая. Слышишь, что говорит?

Борька прислушался:

— Грустная она какая-то…

— Они все такие, — кивнул Петька. — Не тарелки, а сводка последних новостей. Даже без телевизора можно обходиться, если они в доме есть. Такого наслушаешься… Партии всякие… криминальные сводки… Фу. А мы ещё из них едим…

Борька прислушался к одной из тарелок ещё раз.

«Срочное сообщение! — говорила тарелка. — Только что, в доме номер сорок пять по Лимонной улице разбилась ещё одна тарелка из нашей партии. Виной всему был мальчик Павлик, который категорически отказывался есть кисель. Его мама не раз обращала внимание на нежелание сына употреблять те или иные продукты в качестве пищи. Сегодня положение стало критическим. В отсутствие мамы на кухне мальчик Павлик, не задумываясь о возможных последствиях, выбросил тарелку на улицу. Множество осколков со следами киселя — вот и всё, что осталось от тарелки, которая верой и правдой прослужила долгие годы. Осколки были собраны дворником Степанычем и погребены в мусорном контейнере номер пять. Выражаем свои соболезнования. Напоминаем, что тарелок из нашей партии осталось сто тридцать шесть тысяч пятьсот двенадцать штук. А теперь вернёмся ко вчерашним событиям…»

— Тоже мне… тарелка… спутниковая… Надо бы переименовать все тарелки для супа в супниковые. — буркнул Борька. И добавил: — На официальном уровне.

Петька неопределённо хмыкнул.

— А ты послушай вон ту, — посоветовал он, — цветную, необычной формы, на шкафу.

— Это маме подарили, — сказал Борька. — На какой-то там праздник…

— Слушай-слушай, — перебил его Петька.

«Единственный экземпляр! — весело говорила тарелка. — Ручная работа, подарочное издание. Нахожусь высоко над уровнем пола. Есть надежда, что сегодня не разобьюсь. Единственный экземпляр!»

— Да уж, — неопределённо сказал Борька. — Радости-то…

— А слышишь, — продолжал допрос Петька, — как лифт в этом подъезде сам себе отдаёт приказания? Вверх. Стоять. Пятый этаж. Открыть двери. Закрыть двери.

Говоря это, Петька будто бы повторял только что услышанное. Борька долго и внимательно прислушивался. Даже складки на лбу появились, так он старался. Но через несколько минут внимательное выражение лица сменилось огорчённым.

— Нет, — сказал он. — Этого не слышу.

— А я уже слышу, — сказал Петька, старательно выделив слово «уже». — Наверное, когда лифт ломается, ему просто становится лень отдавать самому себе приказы. Ужасно скучное занятие… А Элька, наверное, и в соседнем доме лифт услышала бы. А может, и намного дальше…

— Ты хочешь сказать, — оживился Борька, — что Элька нас намного могущественней?

— Неправильный вывод, — тоном учителя произнёс Петька. — Короче говоря, слушай…

Всё дело было в том, что Петьке, как и Борьке, хотелось воспользоваться своим неожиданным даром самым лучшим образом и с самыми благими намерениями. Но любой дар, как известно, нужно развивать. И если гениальный бегун, объяснял Петька Борьке, будет целыми днями валяться на диване, то вскоре от его гениальности и следа не останется. А потом со всех сторон тела начнут прибывать десятками лишние килограммы… Так и в этом случае — если беречь возможность слушать всё подряд и говорить как угодно только для экстренных случаев, для великих дел, то эта возможность попросту исчезнет. Поэтому — тренировка, тренировка, и ещё раз тренировка.

— Мы не можем от этого убегать, — говорил Петька. — Вот сегодня, к примеру, я чистил зубы. Прислушался. А зубная щётка всё повторяет мойдодыровское: «Чищу-чищу тробочиста, чисто-чисто, чисто-чисто»… Если наши новые возможности не использовать, так и прислушиваться тогда нельзя. А если использовать, то по полной программе. Ты согласен?

— Разумные доводы, — вздохнул Борька. — Давай тренироваться. Только потом — будем наработанное для чего-то хорошего использовать!

— Конечно, будем, — заверил его Петька. — Я даже решил с папой поговорить — так, чтобы он ни о чём не догадался — для чего наши возможности можно использовать. Он у меня кандидат наук. Обязательно поможет.

— Тогда побежали сегодня в школу? Пусть она у нас будет как… площадка для тренировок!