Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 80
Ну, чего угодно мог ожидать Шурка, но такого!..
С полминуты он обалдело молчал. А потом ничего другого не придумал, как спросить:
— Почему через вас-то? Сам не может, что ли, выйти на связь?
— Говорит, что худо стало с земной атмосферой, электричества в ей до фига, помехи. Вчерась ночью тазик твой аж со стены загремел, а слышимости ни на грош... Ну да не в том дело. Не все ведь можно передать по этому... по эфиру...
— А чего он хочет передать-то?
— В этом, голубчик, и главная суть задания... — Дядя Степа со значительным видом поднялся, отвернулся к верстаку, погремел там железом. Опять сел перед Шуркой. — Вот...
И протянул отвертку.
Обыкновенная такая отвертка. Вместе с ручкой — сантиметров пятнадцать длиной. Ручка плоская, деревянная. Удобная. Хорошо зачищенная шкуркой, но без лака. Стержень светлый, из нержавейки... Шурка недоуменно взял, повертел.
— Зачем она?
— Ясное дело, винты откручивать!
— Да какие винты? Скажите толком! — Шурку взяла досада. От непонятности.
— А ты погляди на кончик-то. Сразу и поймешь.
Шурка поглядел. И не понял.
Сперва показалось, что отвертка — для шурупов с крестообразными шлицами. Но нет! На конце был не крестик, а что-то вроде снежинки. Звездочка с шестью концами и каждый конец узорчатый. Просто ювелирная работа.
Дядя Степа так и сказал — малость самодовольно:
— Ювелирная работа... А болтов или шурупов с такими головками на этом свете всего два десятка с небольшим. Поэтому, как увидишь, откручивай смело. На том твоя задача и будет решена.
— Да где я их увижу-то?! Какая задача?! — Шурка чуть не заплакал.
— А про то я знаю не больше тебя, — увесисто произнес дядя Степа. — Да и Гурский, видать, знает не больше. Говорит, надо искать. Где-то в наших местах. Такая, говорит, у этого мальчика миссия...
Шурка обмяк. В словах Степана не было ничего ново-
го... Но, впрочем, не было и никакой тревоги или угрозы. Да и какая от Гурского может быть угроза? Наоборот...
— Не мог уж толком объяснить, — вздохнул Шурка.
Дядя Степа развел руками (крепкие пальцы — в застарелых мозолях и въевшейся металлической пыли). Шурка поскреб отверткой по колену, глянул исподлобья.
— А вы, значит... тоже? — Он не решился сказать «их сообщник». Или правильнее — «союзник»? Или «помощник»?
— Выходит, тоже... — нехотя признался Степан.
— А вы... про их планету что знаете?
Дядя Степа набычился и сделал машинальное движение к четвертинке. Удержался.
— У меня к этой планете касательство очень стороннее. Почти никакое... Да и не планета она вовсе. То есть не совсем планета...
— А что?!
— Просто эта... как говорится, иная среда обитания. Они... Гурский да помощник его, говорят: «Другая грань»... Потому как вся наша Вселенная, по их словам, вроде бесконечного кристалла... Пока он, Гурский-то, объяснял, я все понимал. А потом как-то перемешалось в голове...
— Небось после поллитры, — в сердцах сказал Шурка.
— И ничего не после... Мне поллитра делу не помеха. У них там, в этом кристалле, конечно, всякие иноземные технологии, а с такими руками, как мои, все равно никого нету. Чтобы, значит, такую отвертку выточить. Без Степана Михалыча, выходит, во Вселенной пока не обойтись... Ну, и заплатили, надо сказать, прилично, не обидели...
— А почему Гурский сам ничего мне не объяснил? Почему не появляется? Где он?!
— А я знаю? Возник да пропал. Как этот... фантом... А насчет тебя сказал... «Он, — говорит, — мальчонка чуткий, сам придет куда надо, сам отыщет. Потому что, — говорит еще, — это диктуется земными условиями, мы тут вмешиваться не должны... Главное, — опять же говорит, — что он Весы». То есть ты... По звездному гороскопу...
«Да! Он же и мне говорил», — вспомнил Шурка. Но беседы с Гурским держались в памяти плохо. Почти так же плохо, как вся прошлая жизнь.
Дядя Степа повертел четвертинку в пальцах, покосился на Шурку, вздохнул. Снова поставил посудинку на верстак.
— Сказал еще такое: «Весы к весам, полюса к полюсам, вот и будет баланс»... Так я это понял.
— Зато я ничего не понял! Что я должен делать-то?
— Да ничего ты специально не должен. Только отвертку носи с собой... А так что? Живи да играй. А если тебя потянет куда-то особый интерес, ты ему не противься. Интерес этот тебя в нужное место и приведет. Так они говорили, Гурский и этот... Кимыч. А еще просили сказать: хорошо, что ты со здешними ребятами дружбу завел...
«Все знают, — зябко подумал Шурка. — Выходит, я у них как под телекамерой. Постоянно...»
— Что им до этих ребят-то! — огрызнулся он. И впервые ощутил неприязнь к Гурскому.
— Не знаю что... Говорили только, чтобы зря перед ними не раскрывался. Особенно перед тощим да косматым. И чтобы к дверце шел один. Подходы-то можно вместе искать, а уж к самой дверце лучше одному...
— Господи, к какой дверце-то?!
— Они говорили, что вроде бы к восьмиугольной. Сообразишь. Где такие шурупы увидишь, там она и есть...
8. Шар на покатой плоскости
Да, Шурка почти ничего не понял. Опять.
Дядя Степа прав: пока с Гурским разговариваешь, все тебе ясно. Потом забывается, перемешивается в голове.
Хорошо только, что забывалась и боль.
...Шурка вернулся к себе, лег на узкий свой диванчик. Глаза — в потолок.
Заглянула баба Дуся.
— Умаялся за день-то, гуляка?
— Ага... Ноги маленько гудят.
— Ну, лежи, лежи... Пообедать не забудь.
О чем был разговор со Степаном, не спросила. Знает?.. А впрочем, какая разница...
На Шурку наползала дрема.
Нет, так нельзя! Надо вспомнить все! Разобраться! В конце концов, пора понять окончательно: зачем он здесь?
...Но он же понимал! Тогда! Гурский говорил ясно!
Просто все нужно выстроить в голове по порядку. Но если по порядку, тогда... Тогда хочешь — не хочешь, а это...
...Треск, чей-то вскрик, два столба света от вспыхнувших фар. Выросший до размера дома радиатор «Мерседеса». Тугой, словно кожаной подушкой, удар. И тьма, тьма...
А потом как бы взгляд с высоты, метров с пяти. На себя самого. Толпа, белые халаты, машина с крестами...
— Алло, пятая! Пятая! Сообщите: есть донор! Да, немедленно!..
Почему донор? Будут переливать ему, Шурке, кровь? Зачем? Он сделал, что хотел. Вон черный «Мерседес» на боку у края дороги. Покореженный. С лучистой дыркой в ветровом стекле.
А он — это он? Шурка Полушкин? Почему видит себя со стороны?
Ничего он уже не видит...
Нет, вот опять... Худое тело под простыней на очень холодном мраморном столе (Шурка не чувствует, а просто знает, что стол холодный). Тусклый свет, еще множество тел. Не все под простынями. А у него под белой с бурыми пятнами тканью ощущается квадратный провал — на груди, слева... Там — пустота. Везде, во всем мире пустота...
А потом — боль, искры среди тьмы, желание вскрикнуть. И вдруг — тепло по телу. Спокойствие. Такое спокойствие, когда не хочется ничего. Просто лежать вот так и спокойно дышать... А колючий кубик в груди исчез.
Он открыл глаза. Увидел над собой переплетение разноцветных кабелей. За ними — потолок цвета слоновой кости. Среди проводов появилось лицо. Большое, заросшее светлой курчавой шерстью. С очень синими глазами.
Лицо сказало:
— Кимыч, по-моему, он в порядке.
— Вижу, — недовольным голосом отозвался неизвестный Кимыч.
Шурка, видимо, и в самом деле был «в порядке». По крайней мере, он все вспомнил. И спросил о главном:
— Я попал?
— Куда?
— В Лудова. Я его убил?
Синие глаза мигнули.
— А! Вот что вас беспокоит. Нет, к счастью, вы промахнулись.
Вообще-то было теперь все равно. Однако сквозь равнодушие просочилась капля горечи.
— Какое же тут счастье. Жаль...
— Жаль, что не убили человека? — очень серьезно спросил синеглазый.
— Он не человек, а гад. Мафиози...