Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 87

— Далеко не плавать, держитесь вместе, — велел Платон. — Здесь омуты... и вообще всякое...

— Сизые призраки, — хихикнул Кустик, нетерпеливо дергая колючими локтями.

— Чего смешного... — сказала Тина.

— Вспомнила про «плотину» и «водяного», — шепнул Кустик Шурке. — Платон! Ну, можно уже?

— Пошли...

Шурка думал, что вода будет очень холодная, но она оказалась обыкновенная. И с болотистым привкусом. Но все равно было здорово! Барахтались, пока не покрылись пупырышками. Выбрались на горячий песок. Потом вернулись в воду и за руки, за ноги вытащили Кустика. Он вырывался и норовил опять плюхнуться животом на мелком месте.

— Я ловлю золотых карасей!

— А леща не хочешь? — Платон сделал вид, что собирается вляпать ему по шее.

— Везде сплошное угнетение! — Кустик с оскорбленным видом упал на песок. — Ну и ладно! Не будет вам никакой ухи...

— Мы с твоего костюма рыб натрясем, — пообещала Тина.

Девочки сели поодаль. Тина помогала Женьке расплести мокрые косы.

Солнечный жар нагонял дрему. Шурка, лежа на спине, прикрыл глаза. Сквозь тонкие веки солнце пробивало алый свет...

— ...А пойдемте посмотрим пустырных кроликов! — Это был тонкий нетерпеливый голос Кустика.

Шурка приподнялся, глянул. Кустик уже не лежал, а пританцовывал. На песке от него остался след, похожий на отпечаток скелета.

— А правда! — Ник тоже вскочил. — Пошли! Тут их много. У них сейчас крольчата!

— Что за кролики? — спросил Шурка.

— Одичавшие, — объяснил Платон. — Когда-то их предки убежали от хозяев и здесь расплодились. Как в Австралии. Но почему-то лишь на этом участке, у пруда...

— Они такие миленькие! — обрадованно засуетилась Тина. — И ничуть не боятся людей! Сами в руки просятся! Идем скорее...

— Я не пойду, — сказала Женька. И глянула на Шурку. —- У меня нога повредилась, под коленкой какая-то жилка... екает. Лучше посижу...

— А у меня пятка натерлась. Тоже болит, — сообщил Шурка.

Нахальное вранье простили ему и Женьке без насмешек, с пониманием.

— Ладно. Только не купайтесь без нас, — предупредил Платон.

И четверо вереницей ушли в заросли осота и болиголова.

Если бы не раскиданная по песку одежда, могло показаться, что никогда тут никого не было — кроме Шурки и Женьки.

Женька сидела от Шурки метрах в трех. Похожая на русалочку из датского города Копенгагена. Глаза были теперь не серые, а золотистые от солнца. Она встретилась с Шуркой взглядом, опустила ресницы и стала рисовать на песке восьмерки.

— Правда болит нога? — почему-то с большой неловкостью спросил Шурка.

— Да... Ой нет, неправда... Чуть-чуть.

Шурка глубоко вздохнул и... подсел ближе.

— Я про пятку тоже наврал. Просто не хотелось идти.

— И мне не хотелось. Волосы еще мокрые, к ним всякий мусор липнет... Шурчик...

— Что? — выдохнул он.

Тогда она встряхнулась и попросила почти весело, словно о самом-самом пустяке:

— Помоги волосы расчесать, а? А то сама я замучаюсь...

— Да... давай, — с замиранием сказал Шурка. И заметалось, заплескалось в груди стыдливое счастье. — Только... я ведь не умею.

— Да это просто. На, — Женька протянула желтый пластмассовый гребень. — Ты только не от корней начинай, а с кончиков... Садись рядом, вот здесь...

Шурка неловко придвинулся, загребая песок тощим задом, сел у Женькиной спины, неловко вытянул ноги. Зажмурился на миг, вздохнул опять и взял на ладонь прохладные, тяжелые от влаги пряди. Мокрые концы волос упали ему на колени. Шурка вздрогнул.

— Ты начинай с кончиков, — опять попросила Женька.

— Ага... сейчас... — Пластмассовые зубья плавно заскользили среди ржаных нитей. Раз, другой... Теперь надо взять повыше. Еще...

— У тебя хорошо получается. Лучше, чем у Тины, — шепнула Женька.

— Ага... — Он тихонько засмеялся. Боязливого дрожания уже не было. Только ощущение радости и прохлады. Конечно, Шурка стеснялся и сейчас, но не так сильно. Расчесанные Женькины волосы он легко отбрасывал, и они касались щек, влажно скользили по плечам, прогоняя сухую жару.

— Женька... Они у тебя пахнут, как у русалки.

— Ой, откуда ты знаешь? Ты что, встречался с русалками?

— Да, — соврал он. — Один раз.

— Где?

— Во сне... А ты думала, я про ту, что у Кустика на спине?

Женька засмеялась вслед за Шуркой, мотнула головой.

— Не дергайся! А то песок в волосы наберешь... — И уже без всякого страха Шурка кинул расчесанные пряди себе на плечо.

А через минуту он сказал с сожалением:

— Ну вот, все...

— Спасибо. Теперь они быстро высохнут, и я заплету.

— Тут я помочь не могу. Не научился... — Он хотел набраться храбрости и спросить: «Может, научишь?» Но вдруг его словно толкнуло мягкой ладонью — неожиданная память, Шурка лег на живот, вытянулся, подпер щеки, сбоку быстро поглядел на Женьку. И уткнулся взглядом в песок.

— У мамы... были косы. Тоже большие, только темные. Но я еще маленький был тогда, плохо помню...

Песок искрился, искры стали расплываться в глазах. Шурка медленно вздохнул и решился, выговорил:

— А сестренки никогда не было. Ни большой, ни маленькой...

Женька положила ему на спину прохладную от сырых волос ладошку.

Так прошло какое-то время. Наверно, немалое. Женька тихо ойкнула. Убрала руку.

— Что? — вздрогнул Шурка.

— Стрекоза.

— Ты их боишься?

— Нет... Но она прямо на голову села.

— Теперь уже нету...

— Улетела. Тоже испугалась.

Женька смотрела без улыбки. И Шурка по-прежнему чувствовал спиной ее ладонь. И от сладкой печали все так же щипало в глазах. Он моргнул, встал и пошел к развалинам мостика.

— Шур, ты куда?

Он сказал хрипловато:

— Погляжу в воду. Может, Кустик правду говорил насчет карасей...

Шурка боялся, что она пойдет следом и увидит его мокрые глаза. Но Женька осталась на месте.

Шурка лег на щербатые теплые кирпичи. Опустил голову. Толща воды была темной, но совершенно прозрачной. На трехметровой глубине отчетливо виднелось дно: сплетение умерших водорослей, ил, кирпичные обломки.

Карасей, конечно, не было, но серебристыми стрелками метались туда-сюда подросшие мальки.

Шурка пригляделся. Полузатянутые илом кирпичи были очень большие. Наверняка из прошлого века. На одном он даже разглядел оттиснутые буквы: К. Л. Наверно, фабричное клеймо...

Теперь Шурка видел, что кирпичи под водой лежат плотно друг к другу. Они составляли слегка наклонную плоскость, почти целиком занесенную илом. Сквозь ил выступал карниз. И Шурка наконец понял, почему не может оторвать глаз. Карниз образовывал восьмиугольник.

Ну, или, по крайней мере, часть восьмиугольника. Она выступала из-под ила.

Может быть, это рамка люка? Может быть, как раз тут и есть нужная Турскому дверца?

И Шурка вдруг почувствовал, как ему хочется поскорее развязаться с этим! И стать как все...

Он вскочил, вернулся на песок, суетливо вытащил из одежды отвертку. Сдернул с нее резиновый трубчатый наконечник (Шурка надевал его, чтобы не напороться случайно, когда отвертка в кармане).

— Жень, я сейчас...

— Ты куда?.. Шурка, не надо! Одному опасно! Платон же говорил...

— Да я только здесь, у мостика! На минутку! — Он сунул отвертку за пояс на плавках и — к воде!

На этот раз вода оказалась холоднее. Неласково сжала Шурку. Но видно было хорошо, хотя кирпичи и казались размытыми. Шурка начал разгребать ил. Скорее, скорее, пока нехватка воздуха не сдавила грудь... Ил облачком повис прозрачной плотности. Еще... Вот досада...

Не было восьмиугольника. Отчищенные кирпичи представляли собой как бы граненую букву С. Просто остатки орнамента. И никакого намека на люк...

А грудь уже стискивало безжалостно. И холод — все сильнее. Он выгнал из Шурки остатки июльского жара, сотней иголок вошел в тело. Просто зимний холод. Как там, на перекрестке, когда Шурка ждал «Мерседес» Лудова... Машина и сейчас возникла из тьмы! С горящими фарами! В упор!..