Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль. Страница 1

Жорж-Эммануэль Клансье

Детство и юность Катрин Шаррон

Часть первая. Фермы

Глава 1

Лежа в постели, девочка молча смотрела, как наливаются утренним светом вырезанные в дубовых ставнях сердца. До чего ж красиво!

— Ты спишь? — спросила она.

Никакого ответа. Неужели все уже встали и ушли, оставив ее одну?

Испугавшись, она юркнула под одеяло и затаилась там, прижимаясь щекой к жесткой холщовой простыне. Постель хранила ее собственный, хорошо знакомый запах, но к нему примешивался другой — плотный и почти осязаемый, словно рядом еще лежал кто-то большой и теплый. Свернувшись клубочком в душной тьме, Катрин вдыхала этот привычный, такой успокаивающий запах. Потом, когда дышать под одеялом стало трудно, она осторожно высунула голову и боязливо огляделась. В комнате все еще царил ночной полумрак, но яркий свет июньского утра с каждым мгновением властно пробивался в спальню через ослепительно сиявшие сердца. Привыкнув к свету, Катрин различила на соседней кровати очертания чьей-то фигурки, укрытой с головой одеялом.

— Обен, ты спишь?

Ну и крепкий сон у этих мальчишек! Прямо свинцовый, как говорит мать. А разве сон может быть свинцовым? Это игра есть такая: «К нам приедет торговец свинцом, мы повернемся к нему лицом, деньги из кошелька достанем, „да“ и „нет“ говорить не станем». Вчера вечером они с Обеном играли в эту игру.

Обен выиграл, Катрин проиграла… До чего же крепко он спит!

А что она сегодня будет делать? Ну конечно, как всегда, пасти свиней.

Не такое уж трудное дело, если бы не большая свинья, которую Катрин чуточку побаивается. Потом надо будет помочь матери и Мариэтте вымыть посуду.

Скучное это занятие, но иногда, перетирая тарелки, мать поет песни или рассказывает страшные сказки, от которых дух захватывает. А Мариэтта, старшая сестра, болтает без умолку, проворно ополаскивая в лохани ложки и миски. Бесконечные рассказы про молодых девушек, ее подружек, про женихов, про танцы, про обручения и свадьбы, про ссоры и раздоры…

Хорошо лежать в постели, всем существом своим ощущая тепло, сохранившееся от Мариэтты, как будто она еще здесь, рядом. Но Мариэтта, конечно, поднялась давным-давно, вместе с родителями; их широкая кровать вишневого дерева, слева от окна, пуста. Справа от окна стоит кровать, на которой спят Обен и Крестный. Крестного тоже нет, и Обен раскинулся на постели один.

Теперь в комнату вместе с золотым сиянием июньского утра врываются и утренние звуки: далекий скрип колес — кто-то едет на телеге по дороге в Ла Ноайль; тявканье Фелавени, дворового пса, лохматого, словно куст можжевельника. А вот вроде бы и голос Крестного; он ругает корову, забравшуюся в ржаное поле. Нет, нет, это не Крестный! Это Робер, работник, это его хриплый и грубый голос. «Не смей говорить дурно о Робере!» — крикнула вчера Крестному Мариэтта. Ну как же — ее Робер такой замечательный, такой славный! Когда Мариэтта принимается расхваливать Робера, Крестный только грустно поглядывает на нее, а отец недоуменно пожимает плечами.

Что еще будет делать сегодня Катрин? Она пойдет за цветами на берег канала, только украдкой, потому что мать запрещает ей подходить близко к воде. Ну, а потом она будет, конечно, играть со старшими братьями. Только вряд ли они примут маленькую Катрин в свою мальчишечью компанию. Братья вечно норовят удрать, стоит ей только подойти к ним. А иногда говорят ей: «Повезло тебе, Катрин, что родилась девчонкой! По крайней мере, не придется ходить в школу». Но почему же «повезло»? Катрин очень хочется знать, о чем рассказывается в книгах, которые старшие братья, вернувшись из школы, с таким пренебрежением швыряют на лавку. Или в том новом календаре, из-за которого они чуть не передрались, когда его купили. Обложку календаря украшали четыре фигурки, поразившие ее воображение: тощий человек в черном, дама в кринолине с поднятыми над головой закругленными руками и два офицера в профиль с саблями на боку. Они изображали, объяснили Катрин старшие, четыре цифры наступившего нового года: тысяча восемьсот семьдесят семь.

Мариэтта тоже не умеет читать, и мать не умеет, и даже отец. Непонятно, почему он, мужчина, не ходил в школу, когда был мальчишкой? Франсуа и Марциал учатся у святых отцов в Ла Ноайли, после праздника всех святых к ним присоединится и Обен. А сейчас посмотрите-ка на этого соню — как он зарылся лицом в подушку! Обен еще не прочь поиграть с младшей сестренкой, но Катрин прекрасно понимает почему. Просто потому, что и Марциал, и Франсуа все время дают Обену почувствовать, что они старшие. Марциалу четырнадцать, Франсуа девять с половиной, а Обену и восьми еще нет. Бедный малыш! Старшие братья уже давно щеголяют в штанах, а он еще совсем недавно разгуливал в платьице.

Странно, что ни мать, ни Мариэтта не приходят до сих пор, чтобы вытащить из постели Обена и ее, Катрин. Неужели они с братом одни в доме, покинутые всеми? Как-то на днях мать рассказывала сказку о бедном дровосеке и его жене: они бросили своих детей в лесу из-за нужды. Ну, что касается нужды, ее, слава богу, на ферме Жалада нет. Да и что такое нужда? В той сказке был огромный дремучий лес и страшный великан-людоед, который съедал детей… Ох, не надо, не надо думать об этом, страшно! Хоть снова ныряй под одеяло, но там темно, как в том лесу… А вдруг людоед тоже там?

Задрожав от страха, девочка соскочила с кровати, перебежала комнату, вскарабкалась на постель Обена и крепко прижалась к брату. Спасена! Как бешено колотится сердце! Тише, тише, не стучи так, глупое!

Немного успокоившись, она подняла голову и с любопытством посмотрела на спящего Обена. Ну и соня! Даже не шевельнулся, когда она с разбегу прыгнула к нему на кровать. Спит как ни в чем не бывало! А позади Обена, на подушке у стены, видна вмятина от головы Крестного, и Катрин вдыхает его добрый и умиротворяющий запах.

Раньше Крестный спал на кухне вместе с Марциалом, старшим братом. Но Марциал без конца ворчал и жаловался, что Крестный слишком велик ростом и потому занимает всю кровать, мешая Марциалу спать. А Франсуа, спавший прежде на одной кровати с Обеном, устраивал младшему брату разные пакости, и тот вечно хныкал и обижался. Отцу с матерью это, в конце концов, надоело, и они спровадили Франсуа на кухню к Марциалу, а Крестного взяли к себе в комнату.

Бедные родители, они и не подозревали, что это дельце было заранее подстроено хитрыми мальчишками! Крестный заявил, что уйдет спать в ригу вместе с Робером, работником, но маленький Обен поднял страшный рев, умоляя не оставлять его одного. И тогда отец сказал Крестному:

— Ты прекрасно знаешь, что ты мне такой же сын, как и все остальные.

Будешь спать в комнате, вместе с Обеном. Надо было видеть, как возмутилась Мариэтта.

— Сын?! — закричала она. — Нет, не сын! Посторонний!

— Крестный нам все равно что сын. Твоя мать и я взяли его в наш дом, когда он остался сиротой, и он стал для нас таким же родным, как все вы…

Дверь вдруг с треском растворяется, и маленькая, легкая фигурка влетает в спальню, словно порыв ветра. Она подбегает к окну, рывком распахивает тяжелые ставни, звонко щелкнув ими об стену, — и солнечный свет заливает комнату. Обернувшись, маленькая темноволосая девушка кричит:

— Ах вы, лентяи! Не стыдно вам спать?

Подскочив к постели, она сдергивает простыню и удивленно застывает на месте.

— Вот тебе и на! — бормочет она растерянно.

Девушка нерешительно подходит ко второй кровати, трет глаза, ослепленные ярким солнцем, и вдруг, рассмеявшись, убегает. Через минуту она возвращается из кухни вместе с другой женщиной, такой же маленькой и темноволосой, с такими же блестящими и живыми глазами, и обе хохочут, хохочут до тех пор, пока Обен не просыпается и в недоумении видит рядом с собой младшую сестренку.