Ребята Скобского дворца - Смирнов Василий Иванович. Страница 22

— Отстань! — попросил Ванюшка, совершенно не расположенный вести разговор. За последние дни он осунулся и пожелтел.

— Хочешь, научу? — по-прежнему дружелюбно спросил Цветок. Он опустил плечи, надулся, как мыльный пузырь, и выпятил грудь. — Смотри, не пузо, а барабан. — Цветок постучал себя кулаком по животу, наглядно показывая, как нужно дышать и увертываться, когда бьют. — Хочешь, я попробую? — по-товарищески предложил он Ванюшке, сжимая кулак. — Вот увидишь, терпеть можно.

— Отстань! — уже угрожающе крикнул Ванюшка.

Цветок, обиженно пожав плечами, отошел, снова оставив Ванюшку в мучительном раздумье.

Вечером, как и обычно, в чайной «Огонек» было людно и шумно. Играл электрический оркестрион. Топал ногами и улыбался Михель. Но мундштук у него пустовал. Будь в хорошем настроении, Ванюшка позаботился бы о своем друге — деревянном человечке. Но теперь у него просто не поднимались руки на какое-либо дело.

«Неужели это Терентий окурки вытаскивает у Михеля? — думал Ванюшка. — Не хватает денег на папиросы, курил бы махорку». Грустно посмотрев на Михеля, Ванюшка по своей привычке прислушался к негромкой, но внятной беседе за ближайшим столом. Интересные разговоры он любил слушать.

— Козырной туз? — с таинственным видом спрашивал мясистый усатый мужчина в сером костюме-тройке и в светлой рубашке-фантазии с зеленым шнурком у воротника.

— Точно-с! — подобострастно отвечал ему тряпичник Младенец, поглаживая свою блестящую, без единого волоска голову и моргая больными глазами.

Они сидели вдвоем за столиком и, как заметил Ванюшка, не столько пили чай, сколько наблюдали за посетителями.

— Засекешь! — приказал усатый. — Видишь, по своей масти кого-то поджидает.

— Слушаюсь.

Ванюшке понравилось, что эти взрослые люди разговаривали, как мальчишки-скобари на дворе, — иносказательно и по-своему. Они словно играли, задавая нелепые вопросы.

— Смотри не спугни! — предупредил усач. — Птичка-невеличка, а пискнуть может.

— Соловьем на дворе поет, — подтвердил Младенец.

— Видишь, шестерка подсела к нему, знаешь? Тоже наш... здешний.

Приглядевшись, Ванюшка понял, что ведут они разговор про Максимова и Володю Коршунова из шестого подъезда.

— Семья у тебя большая? — продолжал допрашивать усач.

— Четверых воспитываю.

«Врешь! — подумал Ванюшка. — Никого у тебя нет. Живешь ты в одном подъезде со мной и снимаешь угол на шестом этаже».

— Осилишь и пятого. Понял?

Трудновато. — Собеседник усача замялся, потер ладонь о ладонь, рукою вытер рот.

— Поможем, — обнадежил его усач, залпом выпивая остывший стакан чаю. — Хозяин! Пачку «Ю-ю», — крикнул он стоявшему за буфетом Дерюгину.

К удивлению Ванюшки, не дожидаясь полового, Дерюгин сам подбежал к усатому и положил на стол не желтую коробку «Ю-ю», а зеленую «Зефир» стоимостью, как это отлично знал Ванюшка, в два раза дороже. Усач указал глазами Дерюгину на своего собеседника.

— По потребности... в кредит на красненькую. Потом рассчитаемся.

— Хорошо-с! — быстро согласился Дерюгин и, не получив с усача деньги, вернулся обратно за буфет.

Усач самодовольно погладил свои усы.

— Доволен? — спросил он. — Лови, рыбак, рыбку, авось и клюнет.

Расплатившись с половым, усач ушел. Терентий сразу же подсел к Младенцу.

— Ивашка! — Терентий подозвал к себе Ванюшку. — Для удовольствия жизни угости Михеля. — Терентий вынул из пачки «Богатыря» папиросу, предложил Младенцу, другую протянул Ванюшке.

«Пьяный, что ли?» — подумал Ванюшка. Кряхтя и хмурясь, полез на стул возле оркестриона выполнять просьбу Терентия.

«Тоже... зубы заговаривает», — думал он, видя, как Терентий дружелюбно хлопает по плечу Младенца, о чем-то оживленно разговаривая.

Вернувшись на кухню, Ванюшка невольно попятился назад. В углу у окна сидел за столом Черт и, мирно прихлебывая борщ, дружелюбно разговаривал с дедом.

Ванюшка стороной обошел его и устроился подальше у буфета. Разыскивать Царя в столь позднее время он не решился.

На другой день Черт появился во дворе. Сразу же заработали беспроволочные телеграфы-осведомители, разнося волнующую весть по всему огромному двору.

— Пришел! Пришел! — слышалось у всех подъездов.

Когда до Царя дошла эта весть, а он в это время сидел на задворках, Черта уже надежно остерегали со всех сторон добровольцы конвоиры.

Расположившись на каменных плитах у забора, он курил, хмуро, с какой-то грустью в опухших глазах поглядывая на окружающих. Был он трезв, но, видно, его угнетали мрачные мысли. Вначале Черт ничего не замечал, но когда скобари начали окружать его, приближаясь полукругом все ближе и ближе, Черт приподнял свою лохматую голову, удивленно повел опухшими очами и рыкнул:

— Херувимы! Чего хотите?

Разношерстная толпа оборванцев скобарей брызнула от него, как от огня, сразу стушевавшись.

— Мы так... мы ничего... — промямлил Копейка, тоже отступая и застегивая жилетку.

Посовещавшись в сторонке, ребята снова двинулись к Черту.

— Иди! — подталкивали они сзади Ванюшку.

Ванюшка приблизился к Черту. В последнюю минуту решимость стала ему изменять, но усердные помощники продолжали подталкивать его все ближе и ближе. За ним шел и Царь с камнем в руке. И в тот момент, когда Ванюшке надлежало раскрыть рот и произнести общественный приговор, произошло совершенно непредвиденное событие.

За полчаса перед этим на дворе появилась пожилая цыганка. В цветистой, до земли юбке, с полураспущенными на груди седыми космами, в которых, позвякивая, блестели серебряные четвертаки и двугривенные, она легкой, приплясывающей походкой обошла все подъезды дома и приблизилась к Черту.

— Давай погадаю, красавчик! — крикливо затараторила она. — Свою судьбу узнаешь, счастлив будешь, богат будешь.

Черт удивленно вскинулся на нее, хотел снова приподняться и вдруг неожиданно простер руку на стоявшего впереди Ванюшку.

— Херувиму погадай!

— А ты, господин хороший, заплатишь? — усомнилась цыганка, только теперь как следует рассмотрев подслеповатыми глазами грузчика.

— Заплачу! — пророкотал Черт, звякнув в кармане мелочью.

Это успокоило цыганку.

— Твой сынок?

Не успел Ванюшка опомниться, как цыганка цепко схватила его за руку, дернув к себе.

Вокруг сгрудилась толпа. Ребята, в том числе и Царь, с недоумением смотрели на Ванюшку, цыганку и Черта.

— Красавчик ты писаный! Ангельская душа, — льстиво затараторила цыганка, — ждет тебя судьба богатая и веселая. Будешь ты жить в тепле и сытости. Поедешь в дальние страны, за моря-океаны. Будет у тебя черноокая суженая... — Цыганка, захлебываясь и качая головой, не выпускала из своих смуглых сухих рук Ванюшкину руку и быстро что-то говорила.

Тот стоял, моргая глазами, навострив уши. Он не видел ни ребят, ни Черта. Видел он только цыганку, ее глаза, холодные, колючие. Неизвестно, сколько бы времени еще тараторила цыганка, если бы Черт не приподнялся с места и коротко не приказал цыганке:

— Изыди!

Цыганка сразу выпустила руку Ванюшки и недоумевающе обернулась к Черту. В толпе ахнули от удивления, когда Черт, порывшись в кармане, бросил цыганке несколько медяков.

— Заплатил! За Ваньку Чайника заплатил! — волной пронеслось среди возбужденных скобарей.

Но цыганке показалось мало.

— Посеребри, господин хороший! Тебе тоже погадаю, — навязчиво сунулась она к грузчику.

Глаза у Черта дико сверкнули.

— Изыди! — оглушительно рявкнул он, вытягиваясь во весь свой громадный рост.

Толпа шарахнулась назад. Дальше последовала обычная, знакомая всем скобарям картина: потащил Черт со двора перепуганную насмерть цыганку и гудел на весь Скобской дворец, на всю улицу, обличая цыганку во всех житейских грехах. За цыганкой и Чертом следовала шумная толпа ребят и взрослых. Ребята кричали, свистели, ревели... Выпроводив цыганку со двора, Черт обратно не вернулся. Ванюшка тоже исчез.