Ребята Скобского дворца - Смирнов Василий Иванович. Страница 37

— А если не давать? — нерешительно возразил Ванюшка.

Дед усмехнулся, блеснули стекла очков из-под ватного картуза.

— Потом хуже будет. Разными штрафами разорят. Вся власть только на взятках и держится. Таков уж порядок, не нами заведенный.

На Гаванской улице звенели трамваи. Зазывали к себе выставленные в витринах магазинов товары. Проезжали извозчики. По панели шла чистая публика. Как не похожа была эта улица на ту, на которой находился Скобской дворец.

В угловом доме, где жил околоточный Грязнов, Николай Петрович и Ванюшка не спеша поднялись на второй этаж, позвонили. Дверь открыла миловидная белокурая женщина — жена околоточного.

— Пожалуйста, — небрежно пригласила она, ничего не спрашивая.

Из двери соседней комнаты выглянул сын околоточного — рыжеволосый круглолицый Ромка, с которым Ванюшка учился в одном классе городского училища. Увидав Ванюшку, он заговорщически подмигнул и показал язык. О чем говорил дед с околоточным, Ванюшка не слышал: за полуоткрытыми дверями комнаты продолжал гримасничать Ромка, а Ванюшка отвечал ему тем же. Но после того как Николай Петрович вручил околоточному новогоднее подношение, Грязнов заговорил другим тоном, уже менее любезным, и Ванюшка навострил уши.

— Пожалел я вас вчера, почтеннейший. Беглого солдата нужно не укрывать, а по закону передавать властям.

— К-как? — заикнулся Николай Петрович, побледнев.

— Точно так, — сурово и осуждающе ответил околоточный. — Вчера бы он был в наших руках и понес заслуженное наказание. А сегодня ищи его. Никак я не ожидал, почтеннейший, от вас...

Ванюшка вспомнил про солдатскую папаху Егора Зубарева, лежавшую в углу прихожей на сундуке. Николай Петрович, тяжело вздохнув, вынул из бумажника еще несколько кредитных билетов и, низко кланяясь, передал околоточному.

— За науку, — бормотал он. — Век живи, век учись.

Грязнов спокойно принял новое подношение.

— Только вас, почтеннейший, жалеючи, — подчеркнул он уже более ласково, провожая Николая Петровича и Ванюшку до двери в прихожей. — Служба службой, а дружба дружбой.

— Чтоб тебе пусто было... — пробормотал дед, когда дверь захлопнулась.

Обратный путь в Скобской дворец дед и внук шли молча. Николай Петрович удрученно смотрел вниз. Ванюшка, искоса поглядывая на него, думал: согласился бы дед выручить отца Фроськи, если бы знал, что придется платить околоточному?

«Укрыл бы», — упрямо думал Ванюшка, снова с душевным трепетом вспоминая про благодарность Фроськи.

Первые дни после Нового года, встречаясь с Фроськой, Ванюшка чувствовал себя не совсем уверенно, боясь прямо взглянуть ей в глаза. Но Фроська осталась прежней Фроськой. Словно ничего между ними и не произошло. С Ванюшкой она обращалась запросто, но очень ласково. У нее все более укоренялась привычка называть своих подруг и друзей на дворе ласкательными именами.

Катюшку и Дуню Пузину она неизменно величала Катюнечкой и Дусенькой, Цветка — Цветочком и Петечкой, а Копейку — Сереженькой. Никто из скобарей не удивлялся, что Чайник стал Ванечкой. Но при этом ничто не мешало Фроське, чуть рассердившись, отчитывать своих подружек и друзей первыми попавшимися на язык словами. Церемониться с ними она не любила.

Ванюшке тоже очень хотелось называть своего задушевного друга не Фроськой и не Фросей, а Фро-сень-кой. Но что-то мешало, да и опасался он злых языков на дворе.

Ребята уже и так замечали, что стал он снова лакеем у Фроськи. Правда, она больше не совала ему, как прежде, своего братика Кольку. Да и Колька уже не лежал в пеленках, а самостоятельно ковылял по двору, держась за подол Фроськи. Но все равно всем бросалась в глаза покорность Ванюшки.

— Чего это она тобой командует? — спрашивал Серега Копейка, любивший всегда быть самостоятельным и независимым.

— Смотри, опять ей не поддайся, — дружески советовал Ванюшке Левка Купчик, недолюбливавший Фроську.

Черномазый, как цыган, Жучок выражался еще короче, помня нанесенные ему Фроськой обиды.

— Кулачница! — намекал он на воинственный характер Фроськи.

Ванюшка молча соглашался со своими друзьями, но чувствовал, что отстоять свою независимость у него не хватает сил, словно приколдовали его. Он следовал за Фроськой всегда, даже когда его не звали.

Дело дошло до того, что даже девчонки стали говорить Фроське.

— Смотри, твой хвостик стоит, — намокали они на Ванюшку.

Фроська сначала терпела это, а потом, видно, ей надоело. Как-то встретив Ванюшку, она окинула его ледяным взглядом и, отведя в сторону, сказала:

— Я тебе только одно словечко скажу. Одно-единственное.

— Говори. — Сердце у него радостно затрепетало.

Фроська заколебалась:

— Я тебя спрошу одним словом... А ты мне отвечай тоже одним словом. Понял?

— Как это одним словом? — не понял он. — А если я тебе захочу десять слов сказать?

— Ладно, — милостиво разрешила она, вдруг смягчившись, — я скажу тебе потом, — и отошла.

Сердце у Ванюшки тревожно билось весь день. Какое слово собиралась сказать Фроська? Предчувствовал он что-то большое, радостное... Иначе зачем такая секретность? Он то и дело подходил к Фроське и смотрел на нее с ожиданием. И Фроська, не вытерпев, снова отвела его в сторону.

— Слушай! — приказала она.

Ванюшка от усердия вытаращил глаза.

— Ты только не сердись, — снова предупредила она и по своей привычке погладила его по щеке. — Ванечка! Ну что ты ходишь за мной, как валет за кралей? Куда я, туда и ты?

Покраснев и сконфузившись, Ванюшка молча отошел от Фроськи с твердым желанием больше с ней никогда не встречаться. И сразу же столкнулся со своим давнишним недругом Цветком. Тот с подчеркнутой любезностью расшаркался, поднял голову с нахлобученным лисьим треухом и осведомился:

— Где же вы, Чайничек, свою крышечку потеряли?

Имел он в виду Фроську. Ванюшка взорвался.

— Ты вот что, Рыжий... — Ванюшка, сжимая кулаки, решительно шагнул к Цветку. — Ты получишь от меня крышку... гробовую! — хотел он разделать Цветка под орех.

Но присутствовавший при этой словесной стычке Серега Копейка развел противников.

— Ты, хмырь, не петушись! — осадил он Ванюшку, хлопая его по плечу, чтоб тот не очень обижался. — А ты, Цвет, тоже не ерепенься, — предупредил он и другую сторону.

После ухода Царя из Скобского дворца Копейка, как первый силач среди скобарей, считал своим долгом изредка наводить порядок на дворе. Верховодить же мешали дела — по-прежнему он торговал газетами.

Возвращаясь домой, Ванюшка думал: «Тоже... краля! Головешка черная». Удивлялся он нахальству Фроськи и ничего хорошего в ней теперь уже не видел. Разыскав колоду карт дома, он долго исследовал каждого валета. Брешет, решил Ванюшка. Ни на одного из них он не похож. На этом он и успокоился.

В феврале стояли злые, трескучие морозы. Ванюшка ждал весны, тепла, а с каждым днем становилось все холоднее. Мороз лютовал. «Не хочет зима сдаваться», — огорчался Ванюшка, заглядывая в белое, забронированное толстой коркой изморози окно.

— Одевайся теплее, — еще с вечера советовала Ванюшке мать; то же самое говорил и дед.

Когда Ванюшка бежал в школу, неизменно у кооперативной лавки «Вперед» по панели змеилась большая очередь за хлебом. Закутанные по самые глаза, люди ожесточенно топали ногами, другие махали руками и бегали, пытаясь согреться. И пока Ванюшка мелкой рысцой бежал мимо очереди, его несколько раз звонко окликали дружелюбные голоса скобарей. Но Ванюшка торопился, не останавливался. До школы на Гаванской улице путь предстоял еще дальний.

На этот раз, когда Ванюшка с желтым тюленьим ранцем за плечами выскочил из подъезда, седой туман как стена неподвижно стоял над Невой. Приятно и звонко похрустывал под ногами выпавший ночью снежок, дышалось легко.