Ребята Скобского дворца - Смирнов Василий Иванович. Страница 51

После «дружеской» беседы Царя с Цветком к Ванюшке несмело подошла Катюшка.

— Сказать али нет? — загадочно спросила она.

— Говори, — разрешил Ванюшка, не понимая, о чем пойдет речь.

Катюшка медлила.

— Я тебе секрет доверю. Ты смотри держи его. Скажи честное слово.

Ванюшка сказал и даже побожился. Катюшка наконец собралась с духом:

— Фроське ты больше не доверяй.

— Это почему же? — сердито спросил Ванюшка.

— Отказалась она от тебя.

Ванюшка чуть побледнел.

— Это как же? — спросил он, по-прежнему ничего не понимая.

Но в решающую секунду Катюшка сумела взять себя в руки и не стать предательницей.

— Это я так... пошутила... — смутившись, пробормотала она. Бросив взгляд, полный сожаления и немого обожания, мышкой юркнула в подъезд, оставив одного Ванюшку размышлять.

Ванюшка не знал, что перед этим у девчонок произошел конфликт... из-за Царя. Возвращение Типки в Скобской дворец внесло некоторый разлад в ряды скобарих. Царь не мог оставаться свободным. Его тоже должны были закрепить, и, по всему судя, за Фроськой. Но тут поднялась на дыбы Катюшка.

— Нечестно так, — попрекнула она подругу.

Фроська, понимавшая все с полуслова, было вскинулась, но сразу остыла.

— А Петюнчика куда денешь? — осведомилась она.

Катюшка потупилась. Хотя Цветка и закрепили за ней, но дружба с ним не налаживалась.

— Он грубиян и... насмешник, — призналась она.

— Ладно уж, — после короткого раздумья согласилась Фроська, отказываясь от своих прав на Ванюшку.

— Чахнет он по тебе, — все же сочла нужным поставить Фроську в известность Дунечка Пузина.

Та презрительно фыркнула. И тут проснувшаяся гордость толкнула ее на неслыханный шаг.

— Хотите — берите и Царя! — предложила она, обводя загоревшимися глазами своих подружек.

Но таких смельчаков не нашлось, и Фроська облегченно вздохнула.

Таков уж был характер Фроськи, причинявший ей самой много огорчений.

После недолгого спора на Цветка нашлась новая хозяйка, и подруги разошлись примиренными.

Произошел этот разговор как раз накануне похорон жертв революции, на которые собирался идти весь рабочий Питер. Как стало известно, убитых с той и другой стороны, в том числе и умерших от ран, было почти полторы тысячи человек.

Уже с утра скобари начали собираться на похороны. Бегали по подъездам, скликая друг друга. Девочки одевались в черное. Царь тоже появился на дворе рано, ходил молчаливый и хмурый, не вступая ни с кем в разговор. Предстояло ему вскоре, как раненому солдату, получить в последний раз паек и снова уехать на фронт, в свою воинскую часть. Больше деваться Царю было некуда.

— Кузьку тоже понесут хоронить? — спрашивали у Царя младшие девочки, которым очень хотелось в последний раз взглянуть на своего погибшего товарища.

— Не Кузьку, а Кузьму, — строго поправил Царь, сам впервые назвав Жучка полным именем, и тяжело вздохнул. Он тоже любил Жучка.

Суетился Цветок. Он подходил то к одному скобарю, то к другому и осведомлялся:

— Ты знаешь, как Черта звали?

Никто не знал.

— Дементий Хлебников, — с торжествующим видом пояснил Цветок. — Я, брат, все знаю!

Со своим вопросом он подошел и к Царю.

— Говоришь, Дементий? — задумчиво переспросил Царь, невольно вспомнив стычку с полицейскими у Казанского собора.

Только стоявшая рядом Фроська поняла, почему дрогнул голос у Царя.

— Х-хороший был человек, — добавил Царь.

И опять из всех скобарей только Фроська согласилась с ним.

Появился на дворе и Ванюшка, не подозревая, что теперь он «принадлежит» не Фроське, а Катюшке. Он было подошел к Фроське и поздоровался с ней, но сразу же между ними появилась Катюшка. Бросив укоряющий взгляд на того и другого, она увела Фроську с собой.

Фроська неохотно последовала за ней. Уступив подруге Ванюшку, в душе она и не думала отказываться от дружбы с ним: было в Ванюшке что-то такое, чего недоставало Типке.

Скобари группами потянулись на улицу.

В часы похорон двор Скобского дворца словно метлой подмело — опустел.

Колонны жителей Васильевского острова, участвовавшие в народных похоронах, заполнили Большой проспект. Улицы краснели от флагов с черными траурными полосами. Колыхались знамена. Натягивались на ветру стяги. Торжественно и грустно играли оркестры.

Впереди колонн несли обтянутые кумачом гробы.

Ванюшка шел рядом с друзьями и невольно вспоминал, как совсем недавно он писал для юного черномазого Жучка смертную записку с адресом Скобского дворца. Из всех скобарей и гужеедов, кому тогда Ванюшка писал, смертная записка понадобилась только Жучку.

Рыдали медными голосами трубы, стонали флейты. Звенели литавры. Плакала крупными горькими слезами первая весенняя капель. А когда замолкала музыка, к светлому солнечному небу поднималась песня, тоже грустная и тоже величавая, хватавшая скорбью за сердце.

Песня росла, ширилась.

Пели не только проходившие колонны — пела вся улица и, казалось, весь Петроград. Пели скобари. Звенел голос Фроськи.

Шли и пели гужееды. Выделялся густой, сильный голос Спирьки Орла.

И грозно гремело впереди, и позади, и по сторонам — по всей залитой морем людей широкой улице:

В этот день все районы в Петрограде провожали в последний путь своих героев. Колонны непрерывными многотысячными реками текли в одно и то же место — к Марсову полю. Посредине Марсова поля, огороженный свежими неоструганными досками, белел невысокий помост. На помосте находились члены Временного правительства, представители различных партий. Желтели отвалы свежевырытой земли над широкой и длинной траншеей, в которую под звуки траурного марша бережно опускали гробы с телами павших. Среди них был и гроб с телом Дементия Хлебникова, при жизни прозванного Чертом, и гроб с телом Кузьмы Жучка. Маленький, необычайно боевой и шустрый, Жучок стоял перед глазами ребят как живой.

«Прощай, Кузьма!» — думал про себя Царь.

«Прости меня, Жучок, — мысленно разговаривал со своим верным другом Ванюшка, — не уберег я тебя».

Прогремел залп из винтовок — салют в честь погибших. Сняв шапки и склонив знамена, медленно проходили колонны мимо засыпанных свежей землей братских могил. Продолжали рыдать медные трубы. У многих ребят на глазах появились слезы. Солнце несмело взирало на многотысячную похоронную процессию, то скрываясь за облаками, то снова показываясь, словно тоже горюя и от горя прикрываясь облаками.

«Теперь больше не увидим Кузьку», — думал Ванюшка. И снова перед его глазами вставала в зимнем сумрачном мареве Знаменская площадь, свист нагаек, треск пулемета, искаженные страхом лица бегущих, среди которых был и Кузьма.

Колонны людей медленно текли с Марсова поля. Народ расходился. На переполненных тротуарах по-прежнему кипела обычная жизнь. На Дворцовой набережной Царя неожиданно окликнули. Он обернулся и на панели увидел высокого статного офицера в серой щегольской шинели с погонами капитана на плечах.

— Антип? — спрашивал тот, прищурив глаза.

— Я, — ответил Царь, подходя к офицеру и здороваясь.