Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович. Страница 35

– Скажи своим пацанам, чтобы не делали глупостей. Только поимеете лишние неприятности.

Зоя и ребята стояли перед грудой имущества и думали, куда все это девать. Ну, мелочь всякую, костюмы, магнитофоны, можно растащить по домам, старые стулья и скамейки тут и бросить (пусть городское начальство делает с ними что хочет). Но ведь были еще громоздкие звуковые колонки, электрокамин и обшарпанный, но всеми любимый шкаф-буфет с причудливой резьбой. И круглый стол, за которым проводили долгие вечера. И декорации к пьесам. И туристическое хозяйство…

Вот тогда-то опять и появился здесь щетинистый дяденька. Сказал всем ребятам, но прежде всего Зое:

– Во-первых, спасибо за представление. Очень даже крепко вы все сделали… Во-вторых, предлагаю вариант для решения ваших проблем… Я за вами не первый день наблюдаю, и на улицах встречал, и на спектаклях ваших бывал. Спросите: почему? Да вот так. Можно сказать, по душевному расположению. Чем-то похожи вы на друзей-приятелей моего доисторического детства, когда мы устраивали во дворах цирковые гастроли, открывали неведомые страны за ближними лесами и строили бриг под названием «Гибралтар» на берегу Лисянки. Была она тогда полноводнее, чем в нынешние времена… И про Бориса вашего я знаю, и про многое другое… Присядем, поговорим?

Они составили в кружок стулья и табуреты, сели (прямо на глазах у милицейского сержанта, плевать им было на него). И старик рассказал, что долго ходил по сибирским рекам, был капитаном грузовых судов.

– Так она вся жизнь и прошла. Не жалею. Хорошая была жизнь. Да теперь вот оказался один. Дети поразъехались, друзья далеко, а кое-кто уже… ну, ладно, не о том речь. А вот о чем. Один школьный друг (из тех, с кем строили парусник) оставил мне в наследство участок. Домик, огород и большущий лодочный сарай. Там он, друг мой, мастерил в свое время плоскодонки для местных рыбаков-охотников, тем и жил на старости лет… А из меня плотник так себе, а бизнесмен – тем более… Вот я и думаю: въезжайте вы со своим хозяйством в этот сарай. Там и печурка сложена для зимнего времени. Конечно, не городской театр на центральной площади, но все же крыша над головой… А зовут меня Георгий Матвеевич. Молодежь на пароходах в последние годы неофициально окликала «дед Егор»…

У деда Егора были светлые глаза, в которых, видимо, навсегда отразилась ясная голубизна северного неба и широкой воды. Были крепкие узловатые руки, редкие прокуренные зубы и короткая, возникающая лишь на миг улыбка. В общем – настоящий старый капитан.

В том, что он предложил, было, конечно, спасение. Можно сказать, чудо. Хотя почему чудо? Может быть, справедливость судьбы? Ведь не должна же судьба обрушивать на людей одни лишь несчастья. Должна же она – для равновесия – делать и что-то хорошее. Ну и вот…

Имущество перевезли в несколько рейсов. На допотопном капитанском «жигуленке» с прицепом и на «Глюкозе-бенц», которая трещала, выпускала синие клубы, но честно «тянула лямку».

Когда наконец обустроились в длинном бревенчатом сарае с окнами-бойницами, дед Егор сказал, трогая поясницу:

– Значит, вот так… Можно и самовар раскочегарить ради новоселья… Одно плохо: далековато этот пиратский форт от ваших домов. Зимой-то можно накатать через болото лыжню, получится напрямую не больше полверсты. А сейчас придется вам каждый раз по объездной дороге… Правда, ходит иногда автобус, но частный. Все того же «молочного» ведомства…

– Можно ведь на велосипедах! – подскочил Юрась.

– Оно так! – оживился дед Егор. – Я сразу и не сообразил. В нашу пору велосипеды были редкостью…

Для Инки велосипед тоже был редкостью. Вернее, велосипеда у него не было. Он сперва и не просил. Он вообще никогда ничего не просил. И никому не завидовал. Когда бывал дома у Полянки, удивлялся, сколько у нее игрушек (в том числе и «мальчишечьих» – железная дорога, конструкторы всякие), но удивлялся радостно, без мысли «вот бы и мне такое». Игрушки иногда мастерил сам – например, поезда с вагонами-чурбачками (колеса у них были из канцелярских кнопок). Но это давно еще, в первом классе…

Он не задумывался, бедно ли живет в эти свои школьные годы. Понятно, что не богато, но ведь не голодал же. И одежку мать привозила каждый раз, как приезжала откуда-нибудь. А то, что не было мобильника и компьютера… но ведь компьютер иногда был. То у Вика, то теперь у Егошина. Егошин говорил не раз: садись и залезай в Интернет, когда хочешь. Бывало, что Инки и залезал: отыскивал сайты с картинками про старинные парусные корабли, дальние острова и города с причудливыми башнями. Скачивал.

– Это же дорого… – иногда привычно возмущалась мать.

– Зато на пользу, – отвечал Егошин.

Какая у Егошина и у матери была зарплата? Инки понятия не имел. Наверно, получали «негусто». Но все же появлялись в квартирке то пушистый диван, то блестящая люстра, то новенький гарнитур в маленькой кухне. («Чем старый-то был плох?» – ворчала Маргарита Леонтьевна, которая жила отдельно, однако появлялась у Егошина каждый день, не оставляла своими заботами и брата, и его новую жену, и даже Инки…) У Инки тоже кое-что поменялось в его «конуре». Вместо шаткой этажерки появился книжный стеллаж, вместо обычного столика – письменный, с ящиками и полочками. Ну и спасибо… Главное, чтобы не зацепили часы, когда меняют мебель… Альмиранте новшеств не одобрял. К столу и стеллажу принюхивался подозрительно, а потом удирал в форточку и пропадал на несколько часов, а то и на сутки. Это была такая нервотрепка – искать его по чужим дворам и переулкам…

А что касается велосипеда… Да, Инки никогда не обращался к Егошину с просьбами, но тут все же преодолел себя:

– Помнишь, в сарае есть старый велосипед. Можно, мы с Гвидоном посмотрим? Может, починим…

– А я уже починил, – рассеянно отозвался Егошин. – Дел-то было цепь натянуть. Бери да езди… Только подкачай колеса, насос там на верхней полке…

Вот так и появилась у Инки своя «машина». Порядком обшарпанная, дребезжащая, но легкая на ходу. Седло пришлось опустить до отказа, чтобы ноги доставали до педалей. Ну, это они с Гвидоном сделали в пять минут…

Опыта езды на двух колесах у Инки почти не было. Раньше, в Столбах, он изредка пытался покататься на чьем-нибудь велосипеде, но предлагали редко, а сам не просил. Здесь, в Брюсове, он, правда, стал тренироваться на велике Гвидона, когда подсохли улицы и площадки, но лишь в последние две-три недели.

– Научишься, это не по канату ходить, – утешал Гвидон. Инки при таких словах каждый раз вспоминал Сима и Жельку, и казалось, что они ободряюще подмигивают. Возможно, эта «моральная поддержка» сделала свое дело. Скоро Инки гонял – уже на своем драндулете – не хуже остальных… И «догонялся» однажды. При лихом повороте в Кленовом переулке с маху впилил в край трансформаторной будки…

Ну, лоб, локти и плечо – это детали «само-за-жив-ляю-щие-ся», как выговорил Юрась, утешая пострадавшего. А вот велосипедная рама… В ней обнаружился «открытый перелом» (опять же по словам Юрася).

Дома Егошин этот перелом деловито рассмотрел и пообещал:

– Скажу знакомому, Сане Петренко, у него есть портативный сварочный аппарат. Приедет, заделает…

Ну и ладно. Хорошо, что не стал ругать Инки (впрочем, Егошин его никогда не ругал). А про сварку Инки напоминать не хотел, его стал возить к деду Егору Гвидон. На багажнике.

– Садись. Весу-то в тебе, все равно как в Никитке…

А в Никитке весу было «как в колибри» (и возили его на своих багажниках все по очереди, поскольку Никитка на своем «Горбунке» в дальних поездках за остальными не успевал).

Дом деда Егора, сарай и весь участок называли Капитанской усадьбой… Дорога до нее вокруг болота, через хутор Макарьевский, была километров пять. Пешком это около часа, а на великах – всего ничего.

Георгий Матвеевич в приятели к ребятам не набивался, быть «наставником юношества» не стремился, с рассказами о том, «что бывало», не приставал. Конечно, подсаживался иногда к «штурманятскому» кружку, излагал пару недлинных историй про бриг «Гибралтар» или шторм в Обской губе, но случалось это не так уж часто. А чаще он заводил «хозяйственные» разговоры.