Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста - Бирман Джон. Страница 15

Сотрапезник Ольсена живо обрисовал ему, что означало «отправление в лагеря». «Он сказал также, что не верил некоторым из описываемых зверств, пока не увидел их собственными глазами. Он побывал однажды на кирпичном заводе, куда загнали десять тысяч евреев. В ограниченном пространстве люди стояли там вплотную рядом друг с другом в течение целых пяти суток, включая стариков и малых детей, в условиях полной антисанитарии.

Он видел, как этих людей загоняли потом в вагоны без окон по восемьдесят человек (восемьдесят немцы отсчитывали очень тщательно), после чего двери наглухо забивались. Многие на кирпичном заводе, по его словам, так и умирали там — стоя».

Шведский дипломат, по-видимому, рассказывал Ольсену о том, чему был свидетелем до того, как Хорти приостановил депортации. Далее он рассказал ему о последующих событиях, в частности о фактах, когда «девочек четырнадцати-пятнадцати лет похищали прямо на улицах и увозили в другие города, где им накалывали на руках татуировки «армейская проститутка». Некоторых из них — молодых евреек из добропорядочных семей — видели потом далеко от Будапешта, даже в Гамбурге».

Ольсен продолжает: «Этот человек очень сожалел о полном отсутствии у венгерских евреев храбрости. Они ведь многое могли бы для себя сделать, даже когда знали, что у них остается совсем мало времени до того, как их убьют».

И все-таки, несмотря на творящиеся на улицах Будапешта злодеяния, то было время относительного затишья. Депортации, во всяком случае официально, прекратились, и Хорти препятствовал попыткам немцев возобновить их. Настоящего столкновения между Валленбергом и Эйхманом еще не произошло, и время самых худших испытаний для будапештских евреев еще не наступило.

ГЛАВА 5

Одним из первых, с кем Валленберг установил контакт по прибытии в Будапешт, был д-р Шаму Штерн, несчастный председатель Центрального еврейского совета, учреждения которого потребовал Эйхман — таким образом ему было удобнее манипулировать поведением евреев. После освобождения, престарелый и больной, Штерн все же записал мучительные для него воспоминания о том времени.

Имена Эйхмана и Валленберга упоминаются на их страницах почти постоянно, повторяясь снова и снова. Штерн описывает Эйхмана, как «врожденного, закоренелого преступника, наслаждающегося болью других». В моменты откровения «он сам называл себя ищейкой». Напротив, Валленберга Штерн называет «бескорыстным и полным благородных порывов человеком, наделенным, помимо всего прочего, характерным для истинно великих людей большим трудолюбием. Его пример заставил другие миссии нейтральных стран присоединиться к борьбе».

Штерн начинает свои воспоминания с прибытия Крумеи, Вислицени и Хунше в Центр еврейской общины на улице Шип на следующий же день после операции «Маргарет». Серьезность своих намерений «они подчеркнули, держа в руках изготовленные для стрельбы автоматы». О попытках Крумеи и Эйхмана успокоить напуганных евреев Штерн пишет: «Они всегда избегали публичности, не любили вызывать страх и панику и предпочитали действовать беззвучно, хладнокровно и в атмосфере глубокой секретности, чтобы их апатичные и сонные жертвы даже не подозревали, что их ожидает». [25]

Штерн вспоминает о частых и все более нелепых требованиях, предъявляемых евреям Эйхманом с помощниками, которых всегда сопровождали вооруженные автоматами солдаты СС. «Однажды в праздник… офицер истошным голосом приказал нам доставить в отель «Ройал» через полтора часа триста матрацев и шестьсот одеял. Когда мы возразили ему, сказав, что выполнить его приказание невозможно, он заорал как безумный: если достаточно десяти минут, чтобы ликвидировать десять тысяч евреев, то девяноста минут должно хватить на выполнение любого его желания…

Требования предъявлялись каждый день и отличались большим разнообразием: от бокалов для шампанского до пишущих машинок и от уличных метел до посудных полотенец и ведер… Однажды от нас потребовали картину Ватто — именно Ватто и никакого другого художника: обставлялась квартира для какого-то высокопоставленного офицера».

В схожих послевоенных мемуарах д-р Эрнё Петё, другой влиятельный член Еврейского совета, описывает, какое яркое впечатление произвело на него знакомство с Раулем Валленбергом. После их первой встречи, пишет Петё, «я рассказал в семье о приезде молодого Валленберга. Мой сын тогда вспомнил, что, когда он студентом отдыхал одним летом в Тонон-ле-Бэн во Франции, ему довелось встречаться там со шведом по имени Валленберг, дед которого в ту пору служил шведским послом в Стамбуле. Сын достал сохранившийся у него с тех времен групповой снимок, и я обнаружил, что человек, на которого он указывал, как раз и был только что прибывшим к нам представителем шведского короля».

Когда сын Петё и Валленберг встретились чуть позже в конторе у Петё-старшего, они обнялись, как друзья. «Общение между ними возобновилось, — писал старший Петё. — Он часто приходил к нам в гости, и мои отношения с ним стали более близкими… Я вспоминаю о Валленберге с великим восхищением» [26].

Петё и Валленберг часто обсуждали, как наилучшим образом использовать для помощи венгерским евреям добрую волю шведского короля. Случай предоставился в один из дней второй половины июля 1944 года, когда Валленберг рассказал Петё, что на следующий день в Стокгольм направляется курьер шведской миссии: он мог бы отвезти с собой послание Еврейского совета шведскому королю.

Как вспоминает Петё, «нельзя было терять ни минуты, поэтому я вызвал Кароя Вильгельма (еще одного члена Еврейского совета) в тот же вечер ко мне на квартиру, и мы все вместе написали письмо королю Швеции, в котором поблагодарили его за всё, что он до сих пор для нас сделал, и написали, что требуется, чтобы попытаться спасти двести тысяч евреев, еще остававшихся в живых.

Мы просили его, чтобы он предложил венгерскому правительству и немцам забрать всех евреев в Швецию, — немцам и венграм потребовалось бы для этого лишь предоставить суда, которые могли бы ожидать нас в одном из румынских портов на побережье Черного моря. Были и другие предложения. В отдельной записке, подготовленной моим сыном… обрисовывалось в общих чертах то трудное положение, в котором мы пребывали, опасаясь продолжения депортаций… Мы закончили писать только утром».

Еврейские старейшины и, по-видимому, Валленберг придавали большое значение тому, чтобы документы, подписанные Штерном, Петё и Вильгельмом, дошли до короля Густава. Тем сильнее было их беспокойство, когда через несколько дней стало известно, что курьер с письмами в Стокгольм не прибыл. Когда он находился в пути, а именно 20 июля 1944 года, в резиденции Гитлера взорвалась бомба. Вслед за этим, в ходе проводившейся в течение нескольких дней массовой операции, германские границы были закрыты. Таким образом, курьер застрял где-то на территории рейха. «Прошло еще несколько дней, но о нем не было никаких известий, — писал Петё. — Нервничать стал даже Валленберг». Штерн вспоминает: «Если бы курьера поймали и нашли письма, для нас это кончилось бы плачевно. И мы свободно вздохнули лишь после того, как Валленберг сообщил нам о благополучном прибытии курьера на место».

Каким зыбким и опасным оставалось положение будапештских евреев, несмотря на приказ Хорти о приостановлении депортаций, хорошо видно из событий, получивших впоследствии название «дела Киштарчи». 14 июля 1944 года, вызывающе нарушив запрет на проведение депортаций, Эйхман послал отряд СС в лагерь для интернированных в Киштарче, где держали тысячу пятьсот известных и состоятельных евреев. Эсэсовцы легко разоружили венгерских охранников и подавили их сопротивление — оно оказывалось только для видимости, — после чего загнали евреев в вагоны, которые Франк Новак, специалист Эйхмана по транспорту, заблаговременно втайне туда пригнал.

Поезд немедленно отправили к границе, откуда он должен был проследовать в Освенцим. Но известие о случившемся быстро достигло Еврейского совета. У д-ра Петё имелся номер личного телефона сына адмирала Хорти Миклоша, и он сразу же позвонил ему, оповестив, таким образом, регента о действиях Эйхмана. Отреагировав немедленно, Хорти позвонил в Министерство внутренних дел и приказал вернуть поезд в Киштарчу, «в случае необходимости применив силу». Приказ был выполнен, и состав направили обратно почти от самой границы.