Полярный летчик - Водопьянов Михаил Васильевич. Страница 32

Прямо скажу, озадачил он меня. Передавать машину без разрешения начальства я не имел права. Самолёт не велосипед, который можно дать покататься товарищу. Но такому лётчику я не мог отказать.

Чкалов надел мой лётный шлем, а на мою голову нахлобучил свою серую фетровую шляпу.

Землячка села в заднюю кабину.

И вот моя машина ушла в воздух.

Стоя на земле, я наблюдал за тем, как «катается» землячка. Ждал, что вот-вот Чкалов выкинет какой-нибудь головокружительный номер. Уж очень укрепилась за ним слава «воздушного лихача».

Однако машина шла ровно. Выписывая красивые круги, самолёт скользил с такой невозмутимой плавностью, что казалось, если бы на крылья поставили по стакану с водой, она не расплескалась бы…

Чкалов осторожно посадил машину и сказал, словно угадывая мой немой вопрос:

– Человеку, надо доставить удовольствие, а не трепать его в воздухе, чтобы он на всю жизнь возненавидел воздух и проклинал лётчиков.

Весёлая и довольная, землячка подошла к нам:

– Спасибо тебе, Валерий. Летать вовсе не страшно. И уж так интересно сверху на всё смотреть…

Чкалов улыбался.

К землякам Валерий Павлович относился с особенным радушием. К нему часто приезжали гости из родного Василёва. Чкалову всегда хотелось, чтобы василёвцы увезли с собой самые лучшие воспоминания о Москве. Он водил их по музеям. Если трудно было достать билеты в Большой и Художественный театры, ездил сам, хлопотал, просил. Чкалов любил делать приятное людям, к которым относился с уважением.

Сосед его по квартире, народный артист СССР Б. Н. Ливанов, наблюдавший в домашней обстановке прославленного героя-лётчика, как-то сказал:

– Я часто думаю, чего в Чкалове больше – мужества или нежности?

В его маленькой квартире чуть ли не каждый вечер собирались друзья – лётчики, механики, журналисты, актёры.

Как-то придя к Чкалову, у которого, как всегда, было много народу, я сказал ему:

– Сколько у тебя друзей, Валерий! Небось покоя не дают?

Лётчик ответил стихами поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»:

Наша дружба началась в тот день, у самолёта «М-10-94». Покатав землячку, Валерий Павлович стал хвалить мой самолёт:

– Хорошая у тебя машина, можно сказать, с деликатным характером. Я это сразу почувствовал. Летать на ней одно удовольствие! И оборудовали вы её так, что хоть дуй на Северный полюс. Не сомневаюсь, что ты нормально долетишь на ней до Камчатки. Желаю удачи!

Пересадка на поезд

– Завтра слетаете последний раз в Ленинград – и вы свободны. Можете отправляться на Камчатку! – сказал командир отряда.

Я был счастлив. Кончалась наконец задержка с повторением неудавшегося перелёта. Обижаться, правда, на то, что изо дня в день откладывается этот дальний скоростной рейс, к которому всё давно было готово, не приходилось: «М-10-94» использовался для другого, очень нужного дела.

Двадцать шестого января 1934 года в Москве открылся очередной, Семнадцатый съезд партии. Во время его работы надо было во что бы то ни стало срочно доставлять в Ленинград и некоторые другие города матрицы «Правды». Выпуск газеты в эти дни задерживался. Отчёты о заседаниях поступали из Кремля в редакцию поздно. Матрицы в типографии не были готовы, когда из Москвы в Ленинград уходил последний поезд-экспресс «Красная стрела». Вся надежда поэтому была на самолёты. Но беда в том, что в Москве надуло огромные сугробы снега, взлетать можно только на лыжах, а в Ленинграде снега совершенно нет. На лыжах там не сядешь. Тут-то мой самолёт показал свои качества. В столице я поднимался на лыжах, а в Ленинграде сбрасывал в условленное место матрицы и без посадки возвращался в Москву. И так каждую ночь.

Вылетать из Москвы приходилось с таким расчётом, чтобы в Ленинград прийти на рассвете. В хорошую погоду летом быть в воздухе одно удовольствие, но зимой, в конце января, особенно в феврале, дуют частые метели. Через густые облака приходится пробиваться вверх. Самолёт ведёшь по приборам, не спуская с них глаз, а сам думаешь: скорей бы выбраться выше облаков. Там на тёмном небе горят звёзды, луна где-то сбоку глядит на тебя и небось удивляется: откуда этот «комарик» появился ночью?

По полученной перед вылетом метеорологической сводке погода в Ленинграде стояла хорошая, а тут ещё сообщили, что накануне в Ленинградской области выпал снег, так что волноваться не приходится: в случае чего, можно сесть на луг или поле на лыжах и переждать погоду. Поэтому настроение у нас с Флегонтом было отличное.

Поднялся я в небо и тут же «прицепился» к железной дороге. Иду на высоте в триста метров. Видимость отличная. Под крылом проплывают населённые пункты, залитые электрическим светом. Прошли Вышний Волочёк. Вот и город Бологое, значит, близко и Ленинград.

«Кажется, по погоде – это самый удачный полёт за всё время работы съезда». Не успел я так подумать, как внезапно чёрная стена преградила мне путь. Согласно сводке, в этом районе погода должна быть ясной, а я врезался в сильный снегопад. О нём был разговор на аэродроме, но синоптики уверяли, что я успею проскочить до его начала.

Ничего не видно, а до рассвета уже недалеко. Машину начало бросать, как маленькую шлюпку на морских волнах в сильную бурю. Иду по приборам; какой ветер, куда сносит самолёт, учесть невозможно. Скоро должен быть Ленинград. А что, если и он окажется закрытым?

Но всему на свете рано или поздно бывает конец. Неожиданно прекратился снегопад. Стало светать. Но мне от этого не легче. По расчёту времени мы должны быть уже в районе Ленинграда.

На востоке показалось солнце. Небо вверху чистое, а внизу сплошные облака. Какая на земле погода, не знаю.

Было бы радио на самолёте, как сейчас, и никаких тебе хлопот: запросил бы погоду на аэродроме – высоко ли плывут облака, какая сила ветра и его направление. А тебе сразу же отвечают: «Снижайся смело, видимость на земле хорошая». Или, наоборот, скажут: «У нас погода плохая, туман, лети на соседний аэродром – там хорошо, вас ждут».

А тут не знаешь, что делать. Набрал пятьсот метров высоты, и хоть бы одно оконце найти в облаках и увидать землю. Нет просвета – сплошная тёмно-серая гладь.

Что же делать? Вернуться в Москву? Нет, это не в моём характере. Решил испытать счастье и пробиваться вниз. Нырнул в облака. Солнце скрылось. Кругом густой туман. А земли не видать. Высота всего пятьдесят метров, можно врезаться в мачту или наскочить на высокую заводскую трубу.

Вдруг впереди стал вырисовываться холм. Даю полный газ мотору, тяну ручку на себя, стараюсь перетянуть препятствие и одновременно отворачиваю машину влево. И случайно вижу – темнеет лес. Поставил машину на привычный курс и пошёл бреющим полётом над самой землёй, хорошо отличая чёрный лес от белого поля.

Глянул на часы. От силы через десять минут должен быть Ленинград. Проходит пятнадцать, двадцать пять минут, а внизу сплошной лес. Дальше по прямой идти опасно, можно махнуть за границу, попасть в Финляндию. Повернул самолёт обратно. Видимость стала лучше. Но Ленинград найти не могу. Неужели придётся возвращаться в столицу? А куда матрицы девать? В последнем полёте и так опозориться!

Вдруг справа навстречу мне блеснули рельсы железной дороги. «Здорово! – вслух вырвалось у меня. – Эта дорога, вероятно, и идёт из Эстонии или Пскова в Ленинград, она же приведёт меня прямо на аэродром». Сразу стало веселей. С надеждой гляжу на горизонт, вот-вот должен быть город, а его нет и нет. Вдоль железной дороги лечу уже минут тридцать. Мелькнула маленькая станция, тут же большое селение, а рядом ровное поле или луг, покрытый снегом. «Вот и хорошо, – подумал я, – здесь можно посадить самолёт на снег, и станция рядом. Если через пятнадцать минут не будет аэродрома, вернусь сюда и сяду». Проходит и этот срок. «А если я лечу на Волхов? – мелькнуло в голове. – К тому же компас ведёт на северо-восток!»