Разорванное небо - Бирюков Александр Викторович. Страница 41

Сопровождаемые ужасным грохотом, кувыркнулись в стороны выбитые створки дверей. Теряя колеса, объятый огнем «хаммер» слетел со взлетной полосы, под самым носом «кукурузника» въехал передком в какую-то яму и перевернулся. Только что Корсару не хватало для взлета какой-то секунды, но теперь он почувствовал себя так, словно в его распоряжении оказалась вечность. Не удержавшись, он по-мальчишески свистнул и показал пылающим обломкам оттопыренный средний палец. АН-2 промчался по оставшемуся на траве огненному следу, уже набрав нужную ему скорость.

Корсар больше не мог слышать, как на оставленной им земле разрастался бой, как раскатистый треск очередей и гулкие выхлопы карабинов опоясали летное поле уже почти по всему периметру, – это подоспевшая из Белицы автоколонна правительственной полиции без большого энтузиазма, но все же вынуждена была поддержать американцев. Но и без того русскому летчику было ясно: там внизу сейчас погибали не самые плохие на свете люди. Погибали потому, что захотели прийти ему на помощь. Такое не может, не должно забыться.

Корсар, сжав зубы, положил АН-2 на курс к границе. Лишь много позже ему предстояло узнать, что бой на маленьком, никому до того не известном аэродроме между Разлогом и Белицей не утихал до позднего вечера. В истории болгарского сопротивления он станет потом известен как «последний бой апостола Панайота Велева». С ним вместе пали подвоевода Драган Македонов и оба албанца, имена которых успел запомнить Корсар. Погибли и те, кого он запомнил только в лицо, кого не успел ему «представить» апостол.

Лишь бывший рядовой Разлогского полка Сливен Сливов из города Сливена с кучкой поборников, среди которых был и удачливый болгарский пилот, сумел с наступлением темноты прорвать обруч окружения и уйти в спасительные горы. Три дня каратели гнались за ними, но, видно, на сей раз Бог хранил отважных воинов.

Сопротивление продолжалось.

Массив Шар-Планина. «Чебурашка-ниндзя» Очередной день обещал пройти все в том же вынужденном безделье – хотя Хомяк составил и себе, и обоим оставшимся в строю пилотам график занятий, но тренажер был всего один, и ожидающим своей очереди казалось, что время течет невыносимо медленно. По новому распоряжению коменданта Кадарника русским летчикам предписывалось оставаться в помещениях базы, на случай если противник уже вычислил ее расположение и готовит нападение. Начальник охраны счел это за недоверие к своим людям и во всеуслышание объявил действия коменданта перестраховкой, граничащей с трусостью, но Хомяк, присутствовавший при этом конфликте, Тамашаивича не поддержал и даже наоборот, взял сторону коменданта.

– Пусть перестраховка, – сказал он примирительно. – Но, как говорится, береженого Бог бережет. Я, как новый командир группы, запрещу своим людям выходить наружу без крайней необходимости.

Тамашаивич вышел из «красного уголка», в сердцах хлопнув дверью, а Хомяк обратился уже непосредственно к коменданту:

– И кстати, относительно моего повышения вы уже сообщили по команде?

Кадарник успокоил Хомяка, что доклад уже ушел «куда надо» и что «там» все надлежащим образом оформлено, по всем статьям. Комендант прекрасно понял скрытый подтекст вопроса, но ответить прямо: «Да, ваша оплата теперь увеличена» – почему-то не решился. «В конце концов, кто его знает, – подумал он про себя. – Может, и этот вечно всем недовольный толстяк считает, что воюет не только за деньги? По нему, правда, не скажешь, но поди пойми этих русских…» Часам к семи вечера сидение в четырех стенах стало просто невыносимым, и Хомяк в конце концов не выдержал первым. Сняв очки тренажера, он глянул на сидящих рядом Казака и Деда. И как бы невзначай обронил:

– Что-то уж совсем душно, пойдем воздухом, что ли, подышим? – и тут же строго добавил: – Но только у входа! Дальше полосы ни ногой!

– Больно надо, – буркнул Дед. – Куда тут ходить-то, в деревню, что ли? Спасибо, уже ходили.

Однако, когда они все трое вышли на раскрашенный бетон полосы, Дед глянул в сторону деревни с заметной тоской. Впрочем, вскоре его внимание было отвлечено непривычным оживлением, царившим вокруг.

Через полосу пробежало несколько резервистов, а затем еще двое заняли места около электрических лебедок, оттаскивающих в стороны макеты строений, стоящих поперек полосы. К воротам ангара, незанятого с самого начала, подъехал уже знакомый ЗИЛ и, не выключая мотора, остановился около них.

– Суматоха-то какая! – воскликнул Дед. – Уж не резервный ли самолет подгоняют? Только кто на нем летать будет, вот в чем вопрос?

– Не знаю, – коротко отозвался Хомяк. – Мне ничего не сообщали, хотя с этих друзей станется. Я смотрю, они тут вообще все лихие, сначала делают, а потом думают.

На недавно вбитые сваи спешно накидывали тросовые петли, выходящие из увесистых коробов, и тянули тросы через полосу, чтобы прикрепить к сваям с противоположной стороны.

– Если резервный самолет, то это будет какой-то морской вариант! – уверенно сказал Казак.

– Возможно, – отозвался Хомяк. – Помните, в Любимце, братушки на морских машинах летали? Может, кого из них к нам и присылают. Чем плохо? Непотопляемый авианосец!

Казак услышал отдаленный шум реактивных двигателей и завертел головой, стараясь отыскать взглядом его источник, но не нашел, и неудивительно: ущелье располагалось так, что звук от летящего самолета долетал сюда минут примерно на пять раньше самой машины. Но он этого не знал и искренне недоумевал.

– Это что ж такое? Невидимку к нам шлют? Я читал, были у нас такие еще в тридцатые годы! Дед рассудительно ответил:

– Вряд ли. Скорее и вправду гонят пополнение из резерва. О, вон, гляди! Нет, что-то не пойму ничего…

Действительно, показавшийся над хребтом самолет имел внешний вид по меньшей мере странный. Во многом напоминал транспортный АН-74: такой же нос, фюзеляж, и главное, высоко расположенное крыло с двумя толстыми бочонками двигателей над ним, из-за которых самолет этот называли «Чебурашкой». Но хвост! Как будто шаловливый ребенок сначала отломал его у новой игрушки, а затем вставил обратно задом наперед. Мало того, этот озорник насадил на наклоненный по направлению полета хвост толстую круглую оладью, выкрасив ее под самолет в те же камуфляжные пятна и разводы.

Странный летательный аппарат заложил глубокий вираж, которого мог бы не стыдиться и иной истребитель, и пошел на посадку, быстро теряя высоту. Подтверждая морскую ориентацию самолета, из задней части его фюзеляжа торчал мощный крюк, и в момент, предшествующий касанию земли, этот крюк уцепился за один из тросов. С новой силой загрохотали двигатели, и странный «чебурашка» замер на месте, пробежав по полосе значительно меньше, чем это требовалось истребителям.

Самолет уже окружил почти весь технический персонал базы, подогнали к нему и бессменный ЗИЛ, и буквально за пять минут общими усилиями было совершено почти невозможное: нос и одно из крыльев прилетевшей машины затолкали под скальные своды ангара, почти вплотную к стенам и крыше, а оставшиеся торчать другое крыло и хвост с нашлепкой споро с помощью автокрана накрыли маскировочной сетью в несколько слоев.

– Пошли посмотрим на это чудо? – предложил Дед и, не дожидаясь ответа, направился к прилетевшему самолету. Хомяк и Казак двинулись следом.

Летчики подошли к новому обитателю горной базы как раз в тот момент, когда его экипаж, сопровождаемый вездесущим Малошаном, выходил наружу. Пятеро человек в летных костюмах и защитных шлемах, раскрашенных желто-синими полосами. Если у летчиков еще и оставались какие сомнения, то их развеял Малошан, обратившись к прилетевшим со словами:

– Здоровеньки булы! Як долетелы?

Один их украинских летчиков ответил весело, причем не на «ридной мове», а вполне по-русски:

– Долетели, как с тещей в парк сходить: сплошные аттракционы и никакого удовольствия. И кстати, уважаемый друг, прошу вас, не надо трудиться говорить по-украински. Все равно правильно не получится, только на нервы действует.