Бриг «Меркурий» - Черкашин Геннадий Александрович. Страница 1

Геннадий Черкашин

Бриг «Меркурий»

На земле всё проходит, только звёзды извечны и песни о героях, ибо, погибая, герои оставляют потомкам жажду подвига.

Из старинного сказания
Баллада

…Первый крик раздался на рассвете, когда на море лежал туман и редкие волны с тихим плеском разбивались о скалы. И крик этот был страшным, потому что был криком смерти, и он пронёсся над зелёной долиной, над виноградниками и плантациями олив, над рощей алеппской сосны и апельсиновыми садами, над приземистыми хижинами пастухов и, наткнувшись на скалистую гряду с мраморным карьером, рассыпался, как разбитое стекло, — и люди услышали эхо.

Потом раздался выстрел.

Ещё спали в деревянных люльках младенцы. Спали, безмятежно раскинув руки, юноши — потомки древних эллинов. Спали их матери и отцы. И только те услышали крик смерти; кто выгонял из хлева скотину или готовил лодки к выходу в море. Люди вздрогнули, настороженно прислушались: и до их слуха донёсся дробный стук копыт да тихое ржание арабских коней…

На закате, когда багровое солнце погрузилось в светлые воды Эгейского моря, янычары собрались в лагере на берегу. Неторопливо и заботливо они обтирали свои короткие ятаганы и ногтем проверяли, сколь сильно они притупились. Янычары были голодны, их мучила жажда, и. они устали. Запылали костры, над ними повисли бараньи туши. Отмыв пот и кровь, янычары совершили вечерний намаз.

Затем они жевали баранину и запивали её зелёным чаем. Они так устали, что уже ничего не говорили друг другу, только жевали горячее мясо и глотали чай, и глаза у них были красными от напряжения, но ни жалости, ни раскаяния, ни простого сострадания в них не было, хотя весь день с рассвета до заката они резали людей. И бей, который привел их сюда, уже объявил, что из ста тысяч жителей Хиоса в живых осталось совсем немного, да и те будут выловлены и проданы в Египет, в рабство.

Ночью среди звона цикад до лагеря иногда долетали слабые стоны. Часовой, дремавший у костра, поднимал сонную голову, равнодушно прислушивался, опираясь на пику, и снова впадал в дрёму. «Такова воля падишаха… Такова воля пророка Магомета… Такова воля самого аллаха…» — думал он, когда долетавшие до лагеря янычар стоны снова будили его…

В те времена на картах Европы не было таких государств, как Греция и Болгария, Югославия и Румыния, — были народы, подданные турецкого султана: болгары, греки, сербы, хорваты, македонцы, черногорцы, валахи, армяне, грузины и ещё многие другие, и была огромная Османская империя, поглотившая эти народы, империя, которая простёрлась на три континента — от Асуана, что на Ниле, до Дуная, от берегов Тигра и Евфрата до берегов Атлантического океана. Ещё эту империю называли Оттоманской, или Турцией, или Блистательной Портой.

В империи пытали болью и кровью. Пытали рабством. Пытали страхом. Посвист кривых, как молодой месяц, голубых сабель янычар заглушал пение птиц, и солёная человеческая кровь щедро кропила и без того солёную от слёз и пота землю. Не выдержав, восстали сербы. Восстали армяне. Восстали греки. Пики янычар украсились человеческими головами. Даже с мёртвых янычары сдирали кожу.

…Россия не могла допустить истребления народов.

Уже позади было сто лет кровопролитных войн с Турцией. И впереди было столько же. Войн, ведя которые, Россия не только пробилась к Чёрному морю, вернув свои исконные земли, но и помогла многим народам Закавказья и Балкан обрести свободу, отнятую в средние века воинами в тюрбанах.

Весной 1828 года русская армия Дибича форсировала пограничный Прут и Дунай. Той же весной экспедиционный корпус генерала графа Паскевича нанёс сокрушительный удар турецкой армии в Закавказье — началось освобождение Восточной Армении. Русский флот под флагом вице-адмирала Гейдена блокировал Дарданеллы. Из Севастополя вышел в море Черноморский флот…

Белые призраки

Они всегда появлялись неожиданно, белые призраки, лёгкие как птицы, и парили в синеве, морской и небесной, дерзкие и манящие.

Но все попытки кораблей капудан-паши догнать их заканчивались ничем: призраки исчезали.

И гуляла по всему Турецкому побережью от Дьявольской реки в Румелии до Синопа в Анатолии молва о духах шайтана, сжигающих султанские корабли.

Вставало солнце на востоке, и садилось солнце на западе. Падали на воду туманы и таяли. Свинцовой стеной вставали дожди и иссякали, повинуясь воле аллаха. И только белые призраки появлялись неожиданно и плясали на волнах, неуловимые, как чайки…

В Босфоре — солёной реке, разделившей Европу и Азию, — стояли турецкие корабли. Ржавели в воде якоря английской работы, сырели от влажных ветров и дождей свёрнутые паруса, сотканные из лучших сортов египетского хлопка, обрастали мягкими рыжими водорослями и чёрными полипами днища быстроходных кораблей, но не рисковал верховный адмирал Порты капудан-паша вывести свой флот в Средиземное море, потому что у выхода из Дарданелл подстерегала его русская эскадра под флагом вице-адмирала Гейдена — та самая, что осенью 1827 года вместе с эскадрами союзников — англичан и французов — сокрушила в Наварине великий флот Порты — шестьдесят пять турецких, египетских и тунисских боевых кораблей…

Не пришлось быть в наваринском деле капудан-паше — турецкими силами командовал там Тахир-паша, а египетскими — адмирал Мухарем-бей, но рассказывали ему капитаны, как дым превратил день в ночь, а красное пламя пылающих кораблей — ночь в день.

Бледнели звёзды на наваринском небе, и таяли от нестерпимого жара, словно выброшенные на горячий песок, медузы.

Знал он, что русские моряки задали тон в этом сражении, и сердце старого адмирала распирала ненависть к русским такая же лютая, как зимний ветер норд-ост, дующий из заснеженных донских степей. И мечтал адмирал бросить парусную армаду на Севастополь, чтобы самому насладиться зрелищем пылающих кораблей, чтобы самому увидеть, как гигантские языки пламени станут слизывать звёзды над русским городом… Но после наваринского побоища не было у капудан-паши такой армады.

Впервые за все времена флот Блистательной Порты, веками считавшийся одним из сильнейших в мире, и по числу кораблей и по числу пушек уступал русскому Черноморскому флоту. Помнил старый адмирал ещё те времена, когда всё Чёрное море было внутренним турецким морем. Как всё изменилось!

Не спал ночами капудан-паша, ворочался с боку на бок, прислушиваясь, как шумят под окнами кипарисы. Привычно перелаивались собаки, стаи которых по ночам наводняли кривые и узкие улицы Константинополя и Галаты.

Заливистый лай собак мешал заснуть. Капудан-паша хлопал в ладоши, и заспанный мавр приносил ему раскуренный кальян. Старик брал в руки гибкий мундштук и надолго задумывался. Он вспоминал своего сына, капитана корвета «Нассабих Сабах», молодого бесстрашного моряка, погибшего в Наварине. Этот корвет, взятый русскими в качестве приза, маячил, блистая свежей окраской, на виду турецких берегов в составе эскадры Гейдена.

Как быстро русские стали моряками! Когда в 1770 году эскадра адмирала Спиридова впервые вошла в воды Средиземного моря, на берегах Босфора эта весть вызвала только саркастические улыбки. Думали: русские… какие же они моряки?! Посмеивались над тем, что средиземноморскую экспедицию возглавил бывший гвардейский офицер граф Алексей Орлов. Турецкий флот, более многочисленный, базировался близ острова Хиос. Дожидался. Наконец русская эскадра вошла в Хиосский пролив. На палубе флагманского корабля русских «Евстафий» играла музыка. Несмотря на огненный шквал, «Евстафий» вплотную подошёл к кораблю капудан-паши «Реал-Мустафа», и, сцепившись бортами, русские бросились на абордаж. Искры горящей мачты, упавшей поперёк «Евстафия», попали в крюйт-камеру [1], и оба корабля взлетели на воздух. Потеряв капудан-пашу, турецкие капитаны отвели свои корабли в Чесменскую гавань. А ночью отряд кораблей под командованием бригадира Грейга атаковал запертый в Чесме турецкий флот и сжёг его с помощью брандеров… [2]

вернуться

1

Крюйт-камера — пороховой погреб корабля.

вернуться

2

Брандер — судно, трюмы которого начинены порохом и смолой, громадная плавающая мина. Подожжённый брандер направлялся в гущу вражеских судов.