Волшебная гайка - Курбатов Константин Иванович. Страница 5
И еще он сказал, что кое-кому неплохо бы для начала освоить азы физики.
Тоже мне — перина с азами физики.
На улице Нинка хмыкнула:
— Хы, я думала, у тебя и вправду жилка.
Я ей ничего не ответил. Разве дело в жилке? Или в азах физики? Я был уверен, что моим устройством можно спасти человека. Можно! Только между нами и взрослыми есть какая-то невидимая подушка. Не хотят понимать нас взрослые. Как хиханьки-хаханьки, так понимают. А как по-серьезному, нет. Ведь не сказал же дядя Петя, почему нельзя устроить такую штуку. И папа не сказал. Значит, идея правильная! Выскочил на рельсы. Тут на полном ходу поезд. Ты растерялся. Все! Крышка! А тебя воздухом шу-рух — и под откос.
— Нужно попробовать, — сказал я. — Опыт поставить. Чтобы у нас доказательства были.
— Пошли на железную дорогу, — съязвила Нинка. — Я лягу на рельсы, а ты меня будешь сдувать.
Я ей сказал, что не люблю болтунов. Раз по-серьезному, значит, по-серьезному.
Нинка состроила презрительную ухмылочку и утащила Витьку есть мороженое. А я отправился домой.
Компрессор со двора уже увезли. Под деревянной горкой, с которой мы катаемся зимой, секретничали две девчонки. Дворничиха тетя Настя трясла у мусорных баков половики.
Вышел папа с чемоданчиком и помахал мне рукой. Он опять — в рейс.
Я смотрел на тетю Настю.
Пылесос! Во! Запустить в обратную сторону пылесос и посмотреть, сколько он может сдуть.
Взлетев по лестнице, я сунул за ключом руку. Ключа под рубашкой не было. Ни ключа, ни резинки. У меня даже в носу защипало, словно в комнате у дяди Пети. Ведь когда мы с Витькой прибегали, ключ был. Точно помню, что был. Папа в ванной рубашку стирал, и я сам дверь открыл.
Я тоскливо посидел на ступеньке и спустился во двор. Ко мне подплыла Нинка.
— Как жизнь, изобретатель?
— Бьет ключом, — буркнул я.
— Неужели опять потерял? — удивилась она. — Ну, будет тебе.
— Обойдется, — сказал я. — Мама говорила, что им вчера цветную пленку завезли. А про воздушную подушку я все равно докажу. Вот увидишь.
Высшая мера
В бадминтон играть — не брюкву полоть. Играть рвались все. А ракеток было только шесть. И хранились они в палатке физика Олега Григорьевича. Из-за этих ракеток после работы разгорались целые сражения.
На этот раз тоже шло сражение. Олег Григорьевич наблюдал за ним через видоискатель киноаппарата «Кварц». Соломенная шляпа едва держалась у физика на затылке. Круглый животик мешал ему приседать. Олег Григорьевич пытался взять кадрик снизу.
Антоша пролез между ног сражающихся и нырнул в палатку. Какая-то дылда наступила Антоше грязным кедом на ухо. Палатка трепыхала и раскачивалась. В конце концов она все же рухнула, и Антошу накрыло брезентом. Сразу же сделалось тихо. Потому что все, конечно, мгновенно удрали.
Антоша нащупал в темноте две ракетки, немного полежал и полез к свету.
— Явление Христа народу, — сказал Олег Григорьевич, жужжа киноаппаратом. — Странно лишь, Антон, что ты держишь ракетки не в зубах.
За спиной физика стояла председатель совета лагеря Римма Ясевич. Сурово сдвинув брови, она сказала:
— Имей в виду, Тонечка, это тебе так просто не сойдет.
Антоше никогда ничего не сходило. Он уже давно привык к этому. Но ракетки ему тоже нужны были позарез. Вчера после прополки брюквы Женька Струменский всех подряд обыгрывал в бадминтон. А Антоша стоял «на мусор». Люся Кибиткина упрашивала пустить ее без очереди, но Антоша ее не пустил. Он сам хотел высадить Женьку, чтобы сыграть с Люсей. Но разве Женьку высадишь? Женька в два мига общелкал Антошу.
Потом Женька «общелкивал» Люсю и подсмеивался над ней. Он все время над всеми подсмеивается. У него, конечно, и глаза выразительные, и на артиста Баталова он смахивает, и зубы у него не гнилые, как у Антоши, а ровные и белые. Только будь у тебя хоть какие зубы, все равно нехорошо подсмеиваться над людьми.
Антоша спрятал под рубашку ракетки и отправился разыскивать Люсю. Люся сидела за палатками на перевернутом ведре и читала журнал «Экран». Она мечтала стать кинозвездой. Даже синяя лента в ее волосах была повязана в точности, как у какой-то знаменитой актрисы.
Люся подняла на Антошу синие глаза и спросила:
— Что, уже горн на обед был?
— Нет еще, — просопел Антоша, вытаскивая из-под рубахи ракетки. — Перекинемся?
Он постукивал ракетками по ладони. В груди у него тоже что-то постукивало. Он уже целую неделю мечтал сыграть с Люсей.
И тут случилось такое, от чего кто угодно не вытерпел бы.
— Мне некогда, Антоша, — возразила Люся. — Мне еще нужно с Женей Струменским кое-что к вечернему «Огоньку» приготовить.
Во как! Антоше из-за этих ракеток чуть ухо не отдавили, а ей некогда. И опять со своим Женей!
— Да что ты приклеилась-то к нему?! — взорвался Антоша. — До потери сознательности влюбилась, да?
Люся вытаращила синие глаза, вскочила и закрылась журналом. Загрохотало ведро. Люся бросилась к палатке, споткнулась о веревку и упала. Плечи и спина у нее вздрагивали.
И тотчас перед Антошей вырос Женька Струменский. На упругих Женькиных щеках сияли веселые ямки.
— Сударь, — важно произнес он, — вы меня оскорбили, защищайтесь.
— Клоун фиговый! — завопил Антоша и треснул по красивой Женькиной голове сложенными вместе ракетками. — Питекантроп крупнозернистый!
Невозмутимый Женька насупился и сказал:
— Я требую удовлетворения.
— Чего? — растерялся Антоша. — Какого удовлетворения? Драться, что ли, хочешь?
— Совершенно точно, — подтвердил Женька. — Но, разумеется, не на кулаках. Я слабеньких не бью. Я тебя разделаю под орех культурным способом. Чтобы больше не обзывался.
Женька вообще был ужасно культурным. Он говорил, что кричат и возмущаются только дикари и невоспитанные люди.
— Пожалуйста, — тихо ответил Антоша. — Мне что? Только подсмеиваться надо всеми — это еще хуже, чем обзываться.
Встречу они назначили на дальней поляне у болота. Условия поединка Женька разработал сам. У Антоши от его условий по телу мурашки побежали. Но отступать было некуда.
В секунданты Антоша взял тихого Валерку, по прозвищу Рыба. Валерка никогда ни в чем не отказывал и умел держать язык за зубами.
Женька явился к болоту с Риммой Ясевич. Антоша прямо опешил, когда увидел его с Риммой Ясевич. Совсем обнаглел человек. Он бы еще Олега Григорьевича с киноаппаратом притащил!
— Где это ты видел, — спросил Антоша, — чтобы в секунданты женщин брали?
Но Женька знал, кого брать. Женькина секундантша кольнула Антошу коричневыми глазами и бросила:
— Ишь какой разговорчивый сделался. Начинайте давайте.
Женька важно скрестил на груди руки и выставил правую ногу. Антоша вздохнул и тоже скрестил руки.
С болота тонкими слоями полз туман. В торжественной и печальной тишине густо звенели комары.
Дуэлянты застыли в пяти метрах друг перед другом. Двигаться условия дуэли запрещали. Можно было лишь шевелить губами, ресницами и, если умеешь, ушами. Сраженным считался тот, кто первым не выдержит и отгонит комара рукой. Сраженный был обязан в присутствии секундантов извиниться перед соперником.
Антоша из-под губы дул на комаров и вертел носом. Женька равнодушным взглядом скользил по верхушкам деревьев. На комаров он не дул. Он делал вид, что ему доставляет огромное удовольствие стоять у болота и подставлять свою физиономию на растерзание хищникам.
Один особенно крупный хищник впился в Антошин лоб над бровью. Антоша никак не мог его сдуть. И других тоже.
Антоша моргал, двигал бровями, щеками и челюстью словно корова, которая жует жвачку. Только в тысячу раз быстрее.
Губы у него распухли. Он горел, точно с него содрали кожу. Комары вгрызались в Антошу сквозь штаны и кеды.
Потом Антоша катался по сырой траве. Он визжал и рычал. Из глаз, которые сузились, как у японца, сами собой текли слезы. Губы у него стали как у негра. Он плескал на лицо воду из болота и остервенело скреб кожу.